Прокны с сестрою ее и Терея, что мучил обеих,
630 Как и того, кто богат стал незаконным путем.
Ладан курите семейным богам! Согласье ведь должно
В этот особенно день кротко и мирно хранить.
И учреждайте пиры вы в честь подпоясанных Ларов,
Ставьте тарелку для них — почести знак и любви.
635 А уж как влажная ночь к спокойному сну призовет вас,
Чашу наполнив вином, вы помолитесь тогда:
«Пьем за себя и тебя, отец отечества, Цезарь!»
И возливайте вино с этой молитвою все.
23 февраля. Терминалии
Ночь миновала, и вот восславляем мы бога, который
640 Обозначает своим знаком границы полей.
Термин, камень ли ты иль ствол дерева, вкопанный в поле,
Обожествлен ты давно предками нашими был.
С той и другой стороны тебя два господина венчают,
По два тебе пирога, по два приносят венка,
645 Ставят алтарь; и сюда огонь в черепке поселянка,
С теплого взяв очага, собственноручно несет.
Колет дрова старик, кладет их в поленницу ловко
И укрепляет с трудом ветками в твердой земле.
После сухою корой разжигает он первое пламя:
650 Мальчик стоит и в своих держит корзины руках.
После того как в огонь он бросит три горстки пшеницы,
Дочка-девчонка дает сотов медовых куски.
Прочие держат вино, выливают по чашке на пламя,
В белых одеждах они смотрят и чинно молчат.
655 Общего Термина тут орошают кровью ягненка
Иль сосунка свиньи, Термин и этому рад.
Попросту празднуют все, и пируют соседи все вместе,
И прославляют тебя песнями, Термин святой!
Грань ты народам, и грань городам, и великим державам,
660 А без тебя бы везде спорными были поля.
Ты не пристрастен ничуть, и золотом ты неподкупен,
И по закону всегда сельские межи блюдешь.
Если бы некогда ты отграничил Фирейские земли,
Триста мужей не могли там бы убитыми лечь:
665 Надписи не было б там на трофее в честь Офриада.[375]
О, сколько крови пролил он за отчизну свою!
Что же случилось, когда Капитолий строили новый?
Все тут боги ушли, место Юпитеру дав,
Термин же, как говорят старинные были, остался
670 В храме стоять и стоит вместе с Юпитером там.
Да и теперь, чтоб ничто, кроме звезд, ему не было видно,
В храмовой крыше пробит маленький в небо проем.
Термин, сокрыться тебе теперь от нас невозможно:
Там, где поставлен ты был, там ты и стой навсегда.
675 Не уступай ни на шаг никакому захватчику места
И человеку не дай выше Юпитера стать;
Если же сдвинут тебя или плугом, или мотыгой,
Ты возопи: «Вот твое поле, а это его!»
Есть дорога, народ ведущая в земли лаврентов.
680 В царство, какого искал некогда древний Эней:[376]
Там у шестого столба тебе, порубежный, приносят
Внутренности скота, шерстью покрытого, в дар.
Земли народов других ограничены твердым пределом;
Риму предельная грань та же, что миру дана.
24 февраля. Изгнание царя
685 Надо теперь рассказать об изгнанье царя: по нему ведь
Назван шестой от конца месяца этого день.
Был последним царем над римским народом Тарквиний,
Несправедливым царем, мощным, однако, в бою.
Брал он одни города, другие вконец разорял он,
690 А чтобы Габии взять, не постыдился коварств.
Младший из трех сыновей, настоящий Гордого отпрыск,
Тихою ночью вошел в самую гущу врагов.
Те обнажили мечи. «Безоружного, молвил, убейте!
Братья желают того, да и Тарквиний-отец:
695 Бил он жестоко меня, бичами мне спину терзая…»
(Да, чтобы это сказать, он и удары стерпел!)
Месяц сиял. Мечи влагают воины в ножны
И под одеждой юнца видят следы от бичей.
Плачут и просят его идти вместе с ними сражаться;
700 С просьбой наивною их хитрый согласен юнец.
Всем доверье внушив, он друга к отцу посылает,
Чтобы ему показать к взятию Габиев путь.
Сад был внизу, где росли из посева душистые травы,
И орошал его ток тихо журчащей воды.
705 Тайное там получил Тарквиний от сына посланье
И поломал он жезлом верхние лилий цветы.
Только лишь вестник сказал, вернувшись, о лилиях сбитых
Сын: «Понимаю приказ отчий!» — сейчас же сказал.
Тотчас он перебил верховных начальников Габии,
710 И городская стена пала, лишившись вождей.
Тут (о ужас!) змея, посреди алтарей появившись,
Выползла и пожрала жертву с потухших огней.
Феба спросили, и вот прорицание было: «Кто первый
Мать поцелует, тому и победителем быть».
715 Бросились все к матерям, целовать их стали поспешно,
Веруя богу, но слов не понимая его.
Мудрый же Брут дурачком притворился,[377] чтоб невредимым
Козней твоих избежать, о кровожадный гордец!
Он распростерся ничком, мать-землю он тронул устами, —
720 Всем же казалось, что он просто, споткнувшись, упал.
Между тем окружать Ардею римляне стали,
Терпит осады она тяжкий и длительный гнет.
А пока время идет и враги выжидают и медлят,
В лагере игры идут, праздно скучают войска.
725 Юный царевич Тарквиний за стол и к вину собирает
Всех боевых друзей и обращается к ним:
«Други, пока нас томит затяжная война под Ардеей
И не дает отнести к отчим оружье богам,
Верно ль блюдутся, спрошу, наши брачные ложа? И правда ль
730 Дороги женам мужья, так же как жены мужьям?»
Каждый хвалит свою, разгораются страсти сильнее,
И распаляет вино и языки и сердца.
Тут поднимается тот, кто именем горд Коллатина.[378]
«Нечего тратить слова, верьте делам!» — говорит.
735 «Ночь еще не прошла: на коней! Поскачемте в город!»
Это по сердцу: своих все повзнуздали коней
И поскакали. Спешат достичь дворца поскорее;
Стражи вокруг никакой; входят они во дворец;
Вот перед ними невестка царя — с венками на шее,
740 Перед вином, во хмелю ночь коротает она.
После спешат к Лукреции в дом: ее видят за прялкой,
А на постели ее мягкая шерсть в коробах.
Там, при огне небольшом, свой урок выпрядали служанки,
И поощряла рабынь голосом нежным она:
745 «Девушки, девушки, надо скорей послать господину
Плащ, для которого шерсть нашей прядется рукой!
Что же там слышно у вас? Новостей ведь вы слышите больше:
Долго ли будет еще эта тянуться война?
Ты же ведь сдаться должна, Ардея: противишься лучшим,
750 Дерзкая! Нашим мужьям отдыха ты не даешь.
Только б вернулись они! Ведь мой-то не в меру отважен
И с обнаженным мечом мчит на любую беду.
Я без ума, я всегда обмираю, как только представлю
Битвы картину, дрожу, холодом скована грудь!»
755 Тут она, вся в слезах, натягивать бросила нитку
И опустила свое в складки подола лицо.
Все было в ней хорошо, хороши были скромные слезы
И красотою лицо не уступало душе.
«Брось волноваться, я здесь!» — супруг говорит; и, очнувшись,
760 К мужу на шею она бросилась, сладко припав.
Юный царевич меж тем, огнем безумья объятый,
Весь запылал и с ума чуть от любви не сошел.
Станом ее он пленен, белизной, золотою косою
И красотою ее, вовсе без всяких прикрас.
765 Мил ему голос ее и все, что ему недоступно,
И чем надежды его меньше, тем больше любовь.
Вот уж запел и петух, провозвестник зари и рассвета,
Вновь молодые спешат воины в битвенный стан.
Нет ее больше, но он все видит ее пред собою
