воочию, какие вихри прошли стороной, мне стало страшно. Если бы толпа схлестнулась с толпой, был бы первый вариант. Не случись расстрел Белого дома, получился бы второй вариант…
Интересно, это сон или реальное развитие событий?
Хлоп! И я снова в коридоре, осталась последняя дверь. Что там? Ядерная пустошь? Скривившись, я потянулся к ручке.
Теперь я оказался в комнате с экраном и таймером. Застывшие цифры — 19. 02. 2029 — ожили, замигали так быстро, что увидеть, куда идет отмотка времени, не получалось.
Смена дня и ночи на экране происходила так быстро, что казалось, пространство соткалось в огромный кокон. Отмотка шла долго, очень долго, и это наводило на мысль, что я преуспел.
Картинка на экране прояснилась. Теперь действие происходило в Москве на Красной площади, а время замерло на цифрах: 26. 05. 2031.
Губы растянулись в улыбке. Я подарил миру полтора года жизни! Так, глядишь, позволю моему поколению дожить до старости.
Даже инверсионный след, расчертивший небо над Москвой, не испортил настроение.
Так, с улыбкой, я и проснулся. Встал с раскладушки, проверил, все ли в порядке с дедом, прошлепал на кухню, отмечая, что в квартире потеплело — очевидно, наконец включили отопление.
Попивая кофе, я, гордый и довольный собой, вспоминал сон и думал, как же все хорошо закончилось в этой реальности! А раз время так сильно сдвинулось, мои усилия не были напрасными.
Сегодня надо съездить за запчастями, потом посетить Чуму и попытаться сделать ему внушение — ну а вдруг сработает? Раньше с ним не получалось, так ведь все меняется, я становлюсь сильнее! Потом — связаться с Наташкой и узнать, что там с ваучерами, не пустила ли их заботливая родительница в оборот.
Вечером — потренироваться с парнями, выяснить, как там Лёха. Больше чем уверен, что он был в обезьяннике. Потом — наконец засесть за уроки. С завтрашнего дня начнутся рыночные будни, и станет совсем некогда, ведь запчасти тоже на мне. А еще я должен встретиться с Владом, обеспечить ему рабочее место и наладить торговлю.
Глава 23
Лет ит би
Утром Наташка, конечно же, не отчиталась, как прошло спасение ваучеров, потому что неоткуда было звонить. Вот приеду, обязательно озадачусь, как провести в квартиру телефон. Раньше все упиралось в отца: он категорически не хотел, чтобы дома его постоянно дергали по рабочим вопросам.
Мне же телефон казался символом статуса и очень его хотелось. Теперь же он стал предметом первой необходимости. Вот, назрела проблема, и непонятно, как она решилась, жди теперь вечера. Надеюсь, у Натки хватит ума позвонить от Ильи или от Андрея… А пока, что уж делать, буду до вечера мучиться неведением.
Черт побери, у нее скоро спектакль! Так хотелось посмотреть, как она играет, пусть даже ей придется сказать всего пару фраз.
Скупившись на авторынке, я не успел заехать домой и оставить запчасти, потому встретился с Аллой Витальевной Чумаковой груженый: две клетчатые сумки на тележке и набитый рюкзак.
— Это что такое? — Уперла руки в боки она.
— Взрывчатка, конечно, — не выдержал я, увидел ее округлившиеся глаза и объяснил: — У нас семейный бизнес, автозапчасти. Раньше закупкой товара занимался дедушка, теперь он лежит в гипсе, и приходится это делать мне.
— Ты понимаешь, что делаешь? — наехала она на меня, захотелось голову в плечи втянуть и проблеять: «Тетенька, я так больше не буду».
— Нас не пустят в палату! — снова с претензией произнесла она, а потом затараторила: — Там в сумку заглядывают, смотрят, что несешь! И чуть ли не обыскивают. Что, нельзя было домой это отвезти?
Так, стоп! Нельзя позволять ей командовать, а также нельзя оправдываться и принимать правила игры. Кто она такая, чтобы меня в чем-то упрекать? Потому я спросил:
— Простите, «нас»?
Алла Витальевна, которая собралась воспитывать глупого подростка, то есть меня, раскрыла рот, потеряла нужную волну, растерялась:
— Что — нас? Ты о чем?
Память взрослого подсказала, что сейчас самое время надавить, а во мне нынешнем пробудился страх перед злобной училкой или строгой матерью, но я себя пересилил.
— Вы говорите, что Юра вас избегает, так?
— Так, — кивнула Алла Витальевна, в ее голосе читалась настороженность, хваткая женщина чувствовала, что ее пытаются прогнуть, но не понимала, где именно.
— Следовательно, если вы войдете вместе со мной, он замкнется, и разговора не получится, так?
Она кивнула, потом мотнула головой и возразила:
— Ты один, что ли, туда собрался⁈ Откуда я знаю, что ты будешь ему говорить? Вдруг навредишь еще больше?
В голове не осталось слов, кроме матерных. Кажется, я начал понимать Юрку, готового хоть на вокзал, хоть на мороз, лишь бы подальше от этого барана в юбке. Теперь ясно, почему у нее нет ни детей, ни мужчины: кто ж такую выдержит? Интересно, до нее можно достучаться, или она безнадежна? Вообще-то правильнее с нею психиатру поработать и объяснить, в чем она неправа.
— Юра готов отказаться от жизни в сытости и в тепле, умереть на вокзале от холода, так вы его допекли… Вы правда считаете, что можно навредить еще больше? Он не будет со мной разговаривать, если зайдете вы, и слушать ничего не станет. — Так очень хотелось сказать, аж язык чесался, но я нашел в себе силы смолчать.
Вдохнул, выдохнул и произнес другое:
— Вспомните себя в двенадцать или четырнадцать лет. Вы ссорились с родителями?
Алла Витальевна кивнула, межбровная морщина чуть разгладилась. Неужели получится наладить с ней контакт хоть немного?
— Когда обижались на них, вам не хотелось с ними говорить, но хотелось с кем-то поделиться. Вспомните себя маленькой, так же было?
Кивать она больше не стала, но в глазах читался интерес.
— Вот и он на вас злится. И если мы войдем вместе, просто будет молчать и дуться. Но если поймет, что я
