За столом, вокруг жестяной лампы, стояли шахтеры. Из круга неслись голоса:
— Очко, ваших нет! Тебе на сколько?
— По банку! — сказал кто-то, звеня серебром.
Несколько секунд длилось напряженное молчание. Потом грубоватый, самодовольный голос возвестил:
— Очко, ваших нет!
Леон присмотрелся и, узнав Мартынова, подумал: «Ольге на конфеты, должно, хочет выиграть».
На другом конце длинного стола расположилась вторая группа — играли в «дурака».
— Аль замстило? Эх, ду-у-рила! — сожалеюще сказал какой-то болельщик. — Кралей надо ходить, а он вальтом!
— Десяток, Вань, нету? Козырной ходи!
— А ну, не указывай, а то я те укажу! — прогудел шахтер с большой взъерошенной головой.
— Ну, давай, давай! — прошептал Леону один из молодых шахтеров, с которыми он пришел.
Леон сел на нары за спинами игроков, с басов рванул барыню.
— Эх-ма-а! — вскочил один и ухарски подбоченился. — Бросай, черти! В момент бросай!
Шахтеры оставили игру, зашумели.
— Их-их! — прихрамывая пошел другой, веером распустив в руке полколоды карт.
Парень с взъерошенной головой выхватил у партнера карты, бросил на стол.
Ба-арыня, барыня,Сударыня барыня…
— У-у, рыжий! Плясал бы ты дураком!
— У меня туз, король, краля, десятка, валет и все козыри!
А барыня угорела,Много сахару поела!Их, их!
Стол отодвинули, лампу подняли выше над головами. И заплясали, заухали шахтеры, удало подсвистывая и пыля лаптями.
Эх! Ходи Ваня, ходи печь, хозяину негде лечь!..
С верхних нар спрыгнул старик.
— А ну, дай дорогу!
Он протиснулся в круг, прошелся, как утка, переваливаясь, и пустился вприсядку.
— Шибче, Леонтий! Шибче, говорю-ю!
Из-за перегородки, в углу, где жили семейные, слышалось, как муж, подталкивая жену, говорил:
— Да иди-и. Чего боишься, ду-ура?
— Жарь, Левка! Дела не на шутку!
— Ду-уня-я!
Дуня выхватила из-за пазухи красный платочек и, подбоченясь, затопала каблуками, игриво помахивая платком старику-шахтеру.
— Их, их, их, их!
— Не-ет, молодка, ты только пришла, а у меня уж все пары вышли, — еле вымолвил старик, выходя из круга.
В пляс пустился муж Дуни, но его оттолкнул чернявый шахтер и завертелся перед Дуней, заглядывая ей в глаза, подмигивая, прищелкивая пальцами.
А за кругом уже ходили со старой шапкой:
— А ну, Трошка, по трешке ухарю Сережке! Давайте, кидайте, рабы божии!
— Сыпь, Федосеевна! Дай ему духу!
А барыня с огоньком,Ходит с нашим пареньком.А барыня зазнавалась,Со мной чуток баловалась!
И каждый обязательно хотел придумать свое, громко выкрикивал, подмигивал, пристукивал каблуками, откалывая такие коленца, что и цыган диву давался бы.
От земли поднималась густая пыль, смешивалась с табачным дымом и плыла над нарами.
Леон внезапно прервал игру, вытер потный лоб.
— А ну вас, устал!
— Ай, Лёв, какой ты! Только разошлась, а ты бросил, — сверкая красивыми глазами, сказала разгоряченная пляской Дуня и, лукаво подмигнув, шепнула ему над ухом: — Ну, сыграй еще! Ух, и спляшу! Тебе.
Кофточка ее была полурасстегнута, щеки горели так, будто малиной кто накрасил.
«И мужика не боится», — взглянув на нее, подумал Леон и кивнул головой.
Отдохнув немного, он заиграл «Во саду ли, в огороде». Дуня павой поплыла по казарме, слегка покачивая бедрами и мелко притопывая каблуками.
Вскоре молодой шахтер, что ходил с шапкой, принес полную корзину закуски и выпивки. Среди желтых пивных бутылок из корзины торчали красные сургучовые головки водочных.
— Перво-наперво — гармонисту! — сказал белявый парень с пушистыми усиками и поднес Леону кружку пива.
— Беленькой! Беленькой гармонисту!
— Да чего ты всю бутылку сгреб, молокосос?
Леон взял жестяную кружку с пивом, сдул пену и, опорожнив ее и закусив раковой шейкой, ударил гопак.
— Береги-ися-я!
— Дуня-я! Эх, чиво же не плясать, все одно нам погибать! — пошел паренек с белявыми усиками.
— Скорей наливай, язви-те!
И снова выкрики, свист, топанье сапог и лаптей гулом понеслись по казарме.
Потом явились шахтеры из других казарм, Степан со своей шайкой, и опять вскладчину собирали деньги на водку, на тарани; и снова гуляла, кружилась в шумном плясе отчаянная шахтерская душа.
К полуночи, поссорясь из-за пустяков, тут же, в коридоре, кто-то ножом пырнул в живот белявого парня.
Иван Недайвоз пришел, когда уже все было кончено. Посидев в казарме, он посочувствовал односельчанам раненого и заверил, что со Степана спросит за это завтра.
4
На следующий день Недайвозу было не до Степана. Придя на работу, он увидел на своем месте другого шахтера. Он подумал было, что это учится саночник из новичков, и еще пошутил, сказав, чтоб тот убирался восвояси, но когда узнал, что на его место поставлен новый зарубщик, пришел в ярость.
— Отбиваешь, значит? Так! — грозно сказал Недайвоз.
Шахтеры поспешили объяснить, что новичок не виноват, и посоветовали переговорить с Жемчужниковым.
Недайвоз поднялся на-гора и направился в пивную, надеясь, что Жемчужников там, но в пивной его не было. Тогда он пошел на квартиру к нему, но и там не застал.
Через несколько минут он ворвался к штейгеру и остановился на пороге.
Петрухин опасливо посмотрел на его разъяренное лицо, на обушок в его руках и спросил:
— В чем дело, Недайвоз? Ты почему не работаешь?
— Рассчитал меня Жемчужников, пришел жаловаться, — хмуро ответил Недайвоз, снимая шапку.
— Ну, а я тут при чем? Ты же не конторский. Иди к своему подрядчику и разговаривай.
— Как это не конторский? Я на шахте Шухова работаю!
— Шахта Шухова, а рабочих нанимают подрядчики, и я никакого отношения к тебе не имею.
— A-а, как не работаю, так «почему» спрашиваешь, а как рассчитали, так отношения не имеешь? — угрожающе сказал Недайвоз.
Петрухин, встав из-за стола, раздраженно сказал:
— Я тебя не нанимал, и можешь оставить меня в покое!
— И ты заодно с ними? — сгорбившись и расставив ноги, откинул Недайвоз руку с обушком в сторону. — Тебе что, золотой надо на руку? Тебе девчат привести сюда надо, тогда это будет твое дело?
Он бросился на Петрухина и хотел ударить его обушком, но штейгер успел отбежать в сторону, и обушок угодил по столу. Мраморный письменный прибор разлетелся на куски. Петрухин стремглав кинулся в раскрытую дверь.
Недайвоз глянул на убегающего штейгера, на разбитый чернильный прибор и заработал обушком.
— А! Я вам не нужен? Я подрядчиков? — приговаривал он, бегая по комнате и круша стулья, столы, шкафы с образцами угля.
Потом ворвался в чертежную, в бухгалтерию, перепугал служащих и направился к управляющему.
Стародуб сам вышел ему навстречу.
— И вы с ними? Я тоже не ваш рабочий? — буйно крикнул Недайвоз, остановившись, готовый одним ударом отправить управляющего туда, куда тот еще не собирался.
— Нет, вы наш рабочий, — ответил управляющий.
— A-а, ваш? Так почему меня рассчитали? Почему штейгер говорит, что ему нет дела до меня? Кому есть дело до меня, шахтера, а?
Стародуб взял его под руку и повел к выходу.
— За что вас уволил Жемчужников?
— А я почем знаю!
— Хорошо, идите и работайте, — спокойно сказал Стародуб, хотя внутри все у него кипело от негодования. «Когда я научу этого идиота, как надо обращаться с рабочими? — подумал он о Петрухине. — Это же шахтеры, отчаянная публика!» И, вернувшись к себе в кабинет, распорядился удержать с Жемчужникова стоимость разбитой Недайвозом мебели и шкафов.
Глава десятая
1
В один из праздничных зимних дней в город на базар приехал Игнат Сысоич с Марьей, привез сапоги. Но не успел он продать и двух пар, как к нему подошел франтоватый приказчик, деловито осмотрел товар и увел под руку Игната Сысоича в свою лавку.
В просторной, пропахшей дегтем обувной лавке Игната Сысоича ласково принял сам хозяин, невысокого роста худощавый человек с желтым лицом и маленькими глазками. Он тщательно осмотрел сапоги и расспросил, сам ли Игнат Сысоич их делал или подмастерьев имеет. Теперь Игнат Сысоич понял, о чем будет итти речь, и в свою очередь придирчиво осмотрел развешанные в лавке сапоги разного покроя и товара. Опытному его глазу нетрудно было заметить, что привезенные им на базар сапоги сработаны не в пример лучше.
У купца глаз был наметан, и он без долгих разговоров тут же предложил ряду: он, купец Колюжный, будет поставлять товар, а Игнат Сысоич организует артель для поделки сапог и весь готовый товар будет сдавать в лавку.
