Форма входа
Читем онлайн Алые росы - Владислав Ляхницкий
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Промыт один лоток — пусто. Во втором попалась бусинка с блошиный глаз. В третьем — три крупиночки с маковое зернышко. Это уже хорошо: к самородку приварок. Аграфена — чудачка, вздохнула пошто-то. Эх, доказать бы ей, что и Егору бывает фарт, что и ей, Аграфене может быть счастье.
Четвертый лоток Егор нагребает не сразу, не из той породы, что подтащила к реке Аграфена, а идет сам к шурфу и, обойдя несколько раз вокруг песков, выбирает породу приглядней, такую, что «хоть сейчас на базар», как говорят приискатели.
Вот она — мясниковатая, с примесью жирной глины, красноватая. В такой завсегда самородки…А если мелкие, так долей пять на лоток… А то и поболе.
Нагребает Егор в свой лоток самой что ни на есть хорошей породы, тащит ее к реке. Тяжел лоток, язви его в печенки, порода-то веская.
Не обманул Егора, наметанный приискательский глаз. Целых три доли дал лоток. Одна золотинка с клопишку. А самородка не оказалось. Его не оказалось и в пятом лотке, и в десятом, и в сотом. Но не «глухарь» этот шурф. И не «злыдня».
Когда садилось солнце, Аграфена достала из-за пазухи чистую холщовую тряпицу — специально припасла, — Егор высыпал на нее мелкую крупку намытого золота. Та золотинка с клопишку, что вымыта четвертым лотком, как рыжая кура среди желтых цыплят. Эх, подрасти бы ей хоть с таракана.
Не фартовый, конечно, шурф, не такой, о котором рассказывают годами, но все ж можно хлеба купить.
Сколько помнит Егор, и таких-то шурфов в его жизни было немного. И больше трех золотников зараз Аграфена в тряпочку не заворачивала.
И Егор никогда не держал в руках больше трех золотников зараз, а сегодня в его пояс зашито восемь фунтов и шестьдесят четыре золотника. Пошевелишься — и давит золотишко-на бедра… Он едет, торопится, а товарищи беспокоятся: где-то Егорша? Как-то сейчас наш Егор?
Впервые Егор сознает, что нужен людям. А разве многие могут похвастаться тем же? Разве чувство единства с товарищами — это не фарт? Огo-го, еще и какой.
Чем дальше отъезжал Егор от прииска, тем больше проникался сознанием важности поручения. Еще бы. Лушка с Аграфеной зашивали золото в пояс. Сам Вавила с дядей Журой опоясывали его золотой опояской. Провожали Егора всем прииском. Счастья желали.
Разве раньше бывало такое?
Дали Егору коня. Два дюжих парня с ружьями охраняют Егора. Пусть не Егорово это золото — а всего прииска, — но держать на себе народное добро, везти народное золото, сознавать доверие товарищей — это счастье, о котором Егор никогда не мечтал, и скажи ему сейчас кто-нибудь: Егор, по левую руку лежит самородок, о котором ты грезил всю свою жизнь, по правую руку тропка к товарищам, — куда ты пойдешь?
Ни минуты не колебался б Егор и свернул на правую тропку. А выбрал бы левую, Аграфена заслонила б собой путь к самородку и указала б Егору на тропку, ведущую к товарищам.
Резво рысил жеребчик. Рыжая грива по ветру стелилась, будто буйное пламя летело над снежной дорогой. Ни копоти от него, ни дыма. Один только жар. Скрипели полозья саней. Лежал Егор, впервые в жизни завернувшись в дорожный тулупчик. Дремота клонила голову. Сладкой грустью нахлынуло прожитое.
Бывало, по нескольку раз на дню клял Егор свою жизнь. И злую нужду, что обхомутала его, загнала, исстегала. Казалось, не было в его жизни светлой минуты, ан нет, выдалось время, пришли в душу покой, и свет, что дала ему Аграфена.
«Я тебя сразу приметила. Глаза у тебя шибко добрые…»
Так говорила Аграфена потом, Когда умер ее первый муж, когда, накинув на голову шаль, она ушла из справного дома с Егором пытать счастья на приисках господина Ваницкого.
Ушла — это само по себе не такое уж диво. Мало ли девок или баб задурят, зачумеют — на узде не удержишь— и бегут с дружком, что сегодня кажется им самым лучшим, самым красивым, самым добрым на свете, для которого даже жизни не жаль. Нацелуются с ним, намилуются, а потом как протрезвятся: миленок-то на работу ленив, и пропойца к тому же, и поколачивать любит. Схватится баба, да поздно, и ревет всю жизнь, проклиная и судьбу свою горемычную, и родителей, что уму-разуму плохо учили. Всех проклянет, кроме себя.
Дивнее, когда, сбежав из богатого дома и хлебнув голодной жизни, закусит губы до крови — и все. Есть же упрямые: локоть грызут, а молчат!
Когда ж хватив лиха по самую маковку, пожелтев с голодухи, баба нежность свою сохранит, любовь сохранит, душу свою сохранит — это же дивное диво.
Повыцвели ее волосы, глаза цвета кедровой коринки теперь белесы и щеки повысохли, и поет Аграфенушка редко, а «Егорушка, милый», до сих пор так зовет. Ни когда не думал Егор, что грусть может быть так сладка.
«И пошто так неладно устроена жизнь, — рассуждал про себя Егор. — Живешь с бабой бок о бок, из одного чугуна щи хлебаешь, одной лопотиной укрываешься на ночь, нужду вместе мыкаешь. Терпит, терпит она, да и черное слово скажет, не сдержится. Ты ей ответишь попреком. И на тебе, дальше в лес — больше дров. И начинает мерещиться, што она, баба-то, век твой заела. Эхма! А разобраться баба-то — золото».
2.
До станции железной дороги добрались на третьи сутки. Один из парней вызвался проводить до города, но Егор погрозил ему пальцем:
— На прииске работы невпроворот, а ты гулеванить?
Потом пожалел, что не взял парня.
Втискавшись кое-как в вагон, Егор пристроился в уголке. В мешке-горбовике четыре буханки хлеба, картошка, запасные портянки, крупа. Егор затерялся среди мужиков — и ладненько. На станции таких тысячи. Все куда-то едут.
День проехал Егор. Ночь. Поезд то идет, то стоит. Егор не вылезал из угла. Мужики воды принесли — так только пригубил. Ну ее к лешаку, выпей и погонит на улицу.
Рядом с Егором сидели две бабы. От стенки — мороз, от раскормленной бабы — тепло. Подкатился Егор под бабий бок, задремал. Прииск видел во сне, Аграфену, Петюшку. Петюшка обнял его ручонками и говорит: «Ой, тятенька, тебя из-за пояса твово не обнимешь. Снял бы ты этот пояс, — с опояской, поди, беда как неловко, — и пробует развязать опояску.
— Што ты, сдурел, — закричал Егор и проснулся. В вагоне полутемно. Бабы где-то вылезли ночью, а рядом сидит мордастый парень и уперся рукою в Егоров живот — в опояску с золотом.
Сна как не бывало. Отбросил руку парня, завернулся в шабур. Зябко спросонок. На стенах, на потолке висят куржаки, как в медвежьей берлоге. Сунул Егор нос за воротник, чтоб теплом от дыхания грудь погреть малость. Начал дремать, а рука парня снова на опояску легла. Извернулся Егор ужом. Сел. А парень с ухмылочкой толкает локтем под бок:
— Ты, борода, не в монастырь на богомолье поехал?
— Угу.
— То-то видно, вериг на себя навешал, как тунгусский шаман, — и ткнул пальцем в пухлую Егорову опояску. — Ха-ха.
— Это я уздечки надел на себя. Коней ищу, — ответил Егор и похвалил себя за находчивость. Действительно, разве мало ходит по дорогам мужиков, потерявших лошадей. Подпояшутся уздечками и идут. Обычное дело.
— Ну-у, — парень развел руками и изобразил на лице удивление, как если б увидел рыбу с человеческой головой. — Что ж ты, борода, коняшек своих снегом кормишь?
Обомлел Егор. И правда, земля-то под аршинным снежным покровом. Кто ж в эту пору лошадей на степь выгоняет. «Эх ты, оплошку спросонок дал», — закряхтел Егор.
А парень прихохатывает и делает вид, что совсем изумлен.
— М-мда… Тех лошадок, что кормятся снегом, иначе как на чугунке и не догонишь. Так, борода? Сознайся, что убежал от старухи и к монашкам подался, а в загашник гостинец зашил?
«Вот те влип», — подумал Егор и холодный пот потек по спине.
— Шутник ты, — захохотал парень и такую морду скроил, что Егор забыл на время про страх и прыснул, зажав рот. Но потом, как опомнился, так стало еще страшней. Встал на колени — на ноги не встанешь, потому что качает вагон, — да потихоньку поближе к двери. «Слава богу, оборонился». Оглянулся, а толсторожий парень возле него стоит, другого, худощавого с черной повязкой на правой щеке, за плечи обнял.
— Полюбился ты мне, борода, прямо сказать не могу. Люблю веселых людей. Сказки знаешь?
— Отчепись ты ради Христа.
— Ха-ха, отмочил, старина. Про кого сказка будет?
Затосковал Егор. «Куда же податься?» Голые стены вокруг. Даже и нар нет в теплушке. Просто солома брошена на пол. Посередине стоит печурка железная и вокруг нее с полсотни людей: кто сидит, кто лежит, кто встал, уперся в стену руками, да приседает. Замерз. Спрятаться некуда и помощи ждать бесполезно. Попробуй откройся, скажи: «Золота, мол, на мне четверть пуда».
— Эх, — вздохнул Егор и хитро прищурясь, — так ему показалось, — начал сказывать сказку. — Купил, значит, один мужик дивну кобылу: голова у нее, как положено, махонька да красива. Сама каря, а грива сива, росту не шибко высока, а в длину семь верст. Приспичило, значит, мужику в город ехать, а кобыла в поле пасется. Взял мужик уздечку и пошел кобылу ловить: вот, к примеру, как я.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Алые росы - Владислав Ляхницкий бесплатно.
Похожие на Алые росы - Владислав Ляхницкий книги