из которого частично улетучился гелий.
Мы сидим за дубовым столом, мама засыпает меня вопросами о работе, отец посыпает макароны сыром «пармезан».
В кои-то веки я ей не лгу. Говорю, что решила немного отдохнуть от театра и в частном порядке делаю клиенткам макияж.
— А что с тем спектаклем, милая, про который ты мне говорила на прошлой неделе? — допытывается мама. Второй бокал вина, что она себе налила, почти пуст.
Я с трудом вспоминаю, что ей тогда сказала. Прежде чем ответить, сую в рот ригатони.
— Закрыли. Но оно и к лучшему. Я теперь сама себе хозяйка. И к тому же общаюсь с массой интересных людей.
— О, замечательно. — Морщины на лбу мамы разглаживаются. Она поворачивается к Бекки. — Может, и ты однажды переедешь в Нью-Йорк, снимешь там квартиру, познакомишься с интересными людьми.
Теперь хмурюсь я. В результате черепно-мозговой травмы, полученной в детстве, Бекки пострадала не только физически. У нее возникли нарушения памяти, как кратковременной, так и долговременной, и по этой причине она никогда не сможет жить самостоятельно.
Мама тешит себя ложной надеждой — и поощряет к тому Бекки.
Меня это и прежде немного раздражало. Но сегодня я воспринимаю ее слова как проявление… безнравственности.
Я воображаю, как доктор Шилдс задает мне вопрос: Побуждать кого-то мечтать о несбыточном — это проявление бесчестности или доброты?
Я раздумываю о том, как бы я объяснила свое отношение к данной ситуации. Это не то чтобы плохо, напечатала бы я. Мама, скорее, успокаивает себя, а не Бекки.
Я отпиваю глоток вина, затем умышленно меняю тему разговора:
— Ну что, поди уже вовсю собираетесь во Флориду?
Они ездят туда каждый год. Втроем. Выезжают через два дня после Рождества и возвращаются 2 января. Останавливаются в одном и том же недорогом мотеле неподалеку от побережья. Бекки очень любит океан, хотя сама плавает плохо и глубже, чем по пояс, в воду не заходит.
Мои родители переглядываются.
— В чем дело? — спрашиваю я.
— Океан в этом году слишком холодный, — объясняет Бекки.
Я перехватываю взгляд отца, он качает головой.
— Позже поговорим.
Через некоторое время мама внезапно встает из-за стола и принимается убирать посуду.
— Давай я, — предлагаю я.
Она отмахивается.
— Лучше идите с папой выгуляйте Лео. А я уложу Бекки спать.
* * *
В поясницу мне уткнулась какая-то железяка раскладного механизма дивана. Я снова поворачиваюсь на тонком матрасе, пытаясь найти удобное положение, которое позволит мне заснуть.
Почти час ночи, в доме тихо. Но голова у меня гудит, как стиральная машина, воспроизводя сцены и обрывки разговора.
Только мы вышли на улицу, отец достал из кармана куртки пачку «Винстона» и коробок спичек. Зажег одну и, ладонью прикрывая пламя, стал прикуривать. Сжег три спички, пока закурил.
Я все это время осмысливала новость, что он мне сообщил. Наконец произнесла:
— Выходное пособие?
Отец выпустил дым.
— Нам настоятельно рекомендовали не отказываться. Так прямо и написали в уведомлении.
Мы еще только дошли до угла, а у меня от холода уже онемели руки. В темноте я не могла разглядеть выражение его лица.
— Будешь искать другую работу? — спросила я.
— Уже ищу, Джесси.
— Ты обязательно что-нибудь найдешь.
И едва эти слова слетели с моих губ, я осознала, что веду себя точно так, как мама с Бекки.
Я снова повернулась на диване и одной рукой обняла Лео.
До моего переезда в Нью-Йорк мы с Бекки занимали одну комнату, но потом у нее появилось дополнительное пространство. На месте моей кровати теперь расположились письменный стол и мини-батут с предохранительной штангой. Другого дома у Бекки никогда не было.
Родители живут здесь почти тридцать лет. Они выкупили бы дом, но из-за того, что им приходится платить за лечение Бекки, они вынуждены постоянно переоформлять кредит.
Мне известны их ежемесячные расходы. Я просматривала счета, которые мама хранит в выдвижном ящике буфета.
В голове опять стали роиться вопросы. И самый главный из них: что с ними будет, когда кончатся деньги выходного пособия?
* * *
22 ноября, четверг
День благодарения мы ежегодно празднуем у тети Хелен и дяди Джерри. Их дом гораздо просторнее, чем у моих родителей, и мы, все десять человек, спокойно умещаемся за обеденным столом в столовой. Мама всегда приносит запеканку из зеленой фасоли, обложенную по краям жареным луком, а мы с Бекки готовим начинку для индейки. Перед тем как отправиться в гости, Бекки просит, чтобы я сделала ей макияж.
— С удовольствием, — говорю я. Именно на Бекки еще в детстве я начинала осваивать искусство макияжа.
Я не привезла с собой свой рабочий саквояж, но Бекки внешне похожа на меня — светлая кожа, усыпанная веснушками, светло-карие глаза, прямые брови, — и потому я достаю свою личную косметичку и принимаюсь за работу.
— Под кого будем краситься? — спрашиваю я.
— Под Селену Гомес, — с готовностью отвечает Бекки. Она большая поклонница Селены еще с тех пор, когда ту показывали по каналу «Дисней».
— Ты так любишь ставить мне трудные задачи, да? — говорю я. Бекки смеется.
Я втираю тонирующий увлажняющий крем в кожу Бекки, а сама размышляю о том, что сказала за ужином мама. С родителями и сестрой я перестала ездить во Флориду с тех пор как перебралась в Нью-Йорк, но мама всегда присылает мне фотографии, на которых Бекки собирает в ведро ракушки или смеется оттого, что ей на живот попали брызги. Бекки обожает безалкогольный коктейль «Розовая пантера» в бокале, украшенном зонтиком и засахаренной вишенкой, — она пьет его в рыбном ресторане, который так любят наши родители. Пока мама гуляет по пляжу, отец ведет Бекки играть в мини-гольф, а потом они все вместе ловят крабов, стоя на оконечности пирса. Их усилия редко бывают вознаграждены, но даже тех крабов, что им случается поймать, они все равно выбрасывают в море.
В это время, только раз в году, они, как мне кажется, по-настоящему отдыхают.
— Не хочешь приехать ко мне в Нью-Йорк на Рождество? — неожиданно предлагаю я. — Я покажу тебе большую елку. Мы посмотрим салют, выпьем горячего шоколада в кафе «Интуиция».
— Здорово, — отвечает Бекки, но я вижу, что она занервничала. Сестра как-то навещала меня в Нью-Йорке, но шум и толпы большого города ее пугают.
Румянами я подчеркиваю контуры ее скул, наношу на губы блеск мягкого розового оттенка, потом, велев ей смотреть вверх, крашу тушью ресницы.
— Закрой глаза, — говорю я, и Бекки улыбается: настал ее любимый момент.
Я беру сестру за руку и веду к зеркалу в ванной.
— Ой,
