И вдруг все умолкло.
— Эй вы там, в хижине, еще живы?! — раздался голос.
— А ты как думаешь, редиска? — кринул Жан А.
Их явно было куда больше, чем нас, но мы с Жаном А. решили держаться до конца.
— Выходите! — послышался еще чей-то голос — видимо, командира. — У вас нет шансов!
— Ни за что! — крикнул я. — Мы будем драться до последнего!
— Это наш холм! — не уступал командир. — Вы не имеете права здесь находиться!
— И кто, интересно, нам запретит? Какие-то Касторы, которые даже писать грамотно не умеют? — осмелел Жан А.
Есть! В яблочко! Командир не сразу сообразил, что ответить, и тогда первый голос спросил:
— А что, «сопственасть» не так пишется?
— Вообще-то нам плевать на грамотность! — опомнился командир.
— Предупреждаю, — не сдавался я, — мой брат три года учит латынь, и у нас очень крутые рогатки!
— Тогда война! — объявил командир. — Только камнями не стрелять, договорились?
— Договорились, — ответил Жан А. — Но, чур, хижину больше не трогать!
— Хорошо, — согласился командир.
И мы принялись собирать миндаль, чтобы не с голыми руками идти в атаку или прорывать наступление. Скорее всего, Касторы были заняты тем же: на холме стало тихо. До нас доносились только шепот и хруст веток, как будто все собирались в строй. Что они там замышляют?
— Эй, Касторы! Вы всё еще здесь? — нарушил тишину Жан А.
— Вам крупно повезло, ребятки! — раздался голос командира. — По телику начинается «Зорро», так что встретимся завтра. И уж тогда вам точно не поздоровится!
Жан А. икнул.
— «Зорро»? — повторил он.
— Ага, через пять минут, — крикнул командир, — и мы не хотим его пропустить.
— А у нас нет телевизора, — позеленел с досады Жан А.
— Серьезно? Нет телика? Ну вы даете, ребятки! — усмехнулся командир.
Жан А. был просто уничтожен. Когда мы жили в Шербуре, он не пропустил ни одной серии «Зорро», потому что после уроков сразу бежал к нашему соседу и, по совместительству, своему лучшему другу Стефану.
— Мы так не играем. Мы же только начали! — сказал я.
— Что поделать! Нам нужно идти. Пока, ребятки!
— Пока, редиска! — бросил Жан А. От обиды на нем лица не было.
Так мы выиграли нашу первую битву против Касторов.
Только и слышно было, как они улепетывают. А потом все стихло. Один Жан А. яростно дробил остатки боеприпасов.
— Найдешь себе нового лучшего друга, чтобы смотреть у него «Зорро», — успокаивал я брата.
Домой мы вернулись чернее тучи. Даже мысль о завтрашней схватке с Касторами не могла поднять нам настроение.
— Может, сыграем в «Монополию»? В карты? Могу дать почитать «Календарь школьника», если хочешь…
Жан А. только пожал плечами:
— Ничего не хочу, — и упал прямо в одежде на кровать. — Когда я вырасту, у меня будет свой магазин телевизоров. Буду целыми днями их смотреть, и никто мне ничего не скажет, потому что это будет мой магазин!
Подвох по-эльзасски
Теперь у нас есть соседка. Зовут ее мадам Шварценбаум, и наши участки разделяет изгородь из тростника. Тростник этот настолько старый, что напоминает высушенный китовый ус из океанографического музея.
— Ребята, помойте руки и причешитесь. Мы идем в гости, и вы должны произвести приятное впечатление.
А мы едва сели за настольную игру! Все начали возмущаться, кроме Жана В., который проигрывал и как раз должен был пропустить три хода.
— В приличном обществе принято так делать, когда переезжаешь на новое место, — добавила мама.
«Произвести приятное впечатление» — это, по маминому представлению, быть похожими на детишек со страниц модного каталога для всей семьи: там все гладко причесаны и улыбаются, словно ангелочки. Судя по фотографиям, они совершенно счастливы, что на них эти дурацкие, но при этом идеально выглаженные рубашечки.
— А я могу взять с собой пистолетик со стъелами? — спросил Жан Д.
— Об этом не может быть и речи, — сказала мама. — Надеюсь, вы будете вежливыми и тихими. Иначе пеняйте на себя!
Мадам Шварценбаум примерно столько же лет, сколько бабушке Жанет, и она просто обожает детей.
— Какая прекрасная семья! — воскликнула она, увидев нас, выстроившихся перед ее воротами в ряд, как шахматные фигуры. — И такие умненькие! Сразу видно! Как вас зовут, малыши?
— Братья Жаны, — с гордостью произнесла мама.
— Братья Заны? — повторила мадам Шварценбаум.
Мы переглянулись: неужели у нее тоже язык заплетается, как у нашего Жана Д.?
— Надеюсь, вы спокойно переносите шум, — продолжила мама. — Они у меня иногда буйные.
— Приглашаю вас на полдник, — сказала мадам Шварценбаум. — Я как раз приготовила кое-что вкусненькое. Ребятам точно понравится.
Похоже, мадам Шварценбаум не картавит: она просто глухая как пробка. Несмотря на мамины отговорки, мы все-таки прошли один за другим в дом, довольные, что не придется опять давиться сухим печеньем, которое мама покупает нам каждый день на полдник.
В гостиной висели часы с кукушкой, повсюду стояли фотографии в рамках и лежали салфеточки. Мы уселись за стол и тут же начали ерзать, как ужи на сковородке: от вязаных подушек на стульях страшно чесалась попа. Мадам Шварценбаум тем временем побежала на кухню.
— Как думаешь, можно ее попросить включить телевизор? — поинтересовался Жан А., с вожделением поглядывая в сторону огромного ящика в углу комнаты. — Как раз «Рин Тин Тин» идет…
— Кто посмеет заикнуться о телевизоре, будет мыть посуду до восемнадцати лет, — предупредила мама.
Мы мгновенно угомонились. К тому же мадам Шварценбаум уже принесла полдник…
И почему-то сразу захотелось маминого сухого печенья. Мадам Шварценбаум была родом из Эльзаса и испекла настоящий эльзасский пирог. Он был таким плотным, словно из пластилина. Она положила нам по огромному куску, и аппетит резко пропал. Но по маминому взгляду мы поняли, что если кто-то не доест свой кусок, он тут же отправится на перевоспитание в отряд «морских котиков».
Слава богу, мы могли пить лимонад, чтобы пища не застревала в горле.
— Это миндальный пирог, — с гордостью объявила мадам Шварценбаум. — Вам нравится, детишки?
— Просто превосходно, мадам Шварценберг, — выпалил Жан А.
— Баум, — поправила его мама.
— Восхитительно, мадам Шлагбаум, — добавил я, еле проглотив свой кусок.
— Шварц, — поправила мама меня.
— Мы такого вкусного пирога никогда не ели, мадам Шварценмух, — выдохнул Жан В.
— Шварценбаум! — взвыла мама.
— Просто супелпилозок, дамам Глюсенбаум, — пищал Жан Д., и на каждом выдохе у него изо рта летели крошки.
— Нет же, повторяю, Шварценбаум! — прошипела мама, испепеляя нас взглядом.
— Очень вкусно, мадам Шварценглоб, — воскликнул Жан Г. и незаметно выплюнул недожеванный пирог в носовой платочек.
На сей раз мама промолчала.
— Кому добавки? — спросила мадам Шварценбаум.
— О! Спасибо-спасибо, но мы и так отняли у вас уйму времени, — поспешила откланяться мама.
— Тогда я заверну вам по кусочку с собой! — настаивала мадам Шварценбаум. — У вас такие послушные детишки, что не грех их побаловать.
Наконец мы вышли с половиной торта в руках, чувствуя себя страусами, которые наглотались камней.
— Что на вас нашло, дети? — спросила мама, когда мы вернулись домой.
— Ты же сама просила нас вести себя прилично и произвести приятное впечатление на мадам Шварценшварц!
— Шварценбаум! — мама была в отчаянии. — Что, так тяжело запомнить фамилию?
— Она все равно глухая как пробка, — злорадствовал Жан А.
— Что ты сказал?
— Э-э-э… Она не очень хорошо слышит, по-моему, — нашелся Жан А.
— Так-то лучше, — вздохнула мама.
Похоже, нам все-таки удалось произвести приятное впечатление на мадам Шварценбаум, потому что с тех пор каждую субботу она приносила нам какой-нибудь пирог собственного приготовления. Правда, названия пирогов скорее напоминали ругательства или имена отрицательных героев из бельгийских комиксов: Апфельштрудель, Кугельхопф, Штолле… Стоит их только произнести, как в горле пересыхает, и пропадает голос.
Увидев на столе семнадцатый по счету миндальный пирог, даже папа начал возмущаться.
— Мне кажется, пора разорвать дипломатические отношения с Эльзасом, дорогая. Может, просто будем закапывать их в саду?
— Еду нельзя выбрасывать, — возразила мама.
— Ты права — еще, чего доброго, трава расти перестанет.
— Это очень некрасиво по отношению к бедной старушке. Ей так нравится делать нам подарки.
— Не могу решить, чем все-таки раздробить кусок этого бетонного пирога… Лопатой или молотком? Как думаешь, дорогая? — задумался папа, который, как известно, мастер на все руки.
