Из сумерек выступила причудливая фигура. Это был высокий парень, которого будто переломили посередине, потому как передвигался он согнувшись почти вдвое. В меркнущем свете Дэвид увидел, что пришедшему лет тридцать, борода у него черная и густая, губы выпуклые и красные.
Одежда его давно превратилась в лохмотья, швы старого кожаного колета зияли дырами, короткие шерстяные штаны обтрепались, ноги он обмотал грязными тряпками. Башмаков не было, неумытое лицо цветом напоминало бузину. Он опирался на длинный ясеневый посох; синяя шапочка, как ермолка, плотно обтягивала голову.
Дэвид узнал в парне Тронутого Гибби, деревенского дурачка, приветствовавшего его на ординации мычанием и воплями. При встрече на улице Гибби показался ему обычным полоумным калекой, каких селяне и за людей не считают, но в сумрачном свете на холме он представлялся ожившим мертвецом, странным выходцем из старого мира. Священник непроизвольно сжал свой посох покрепче, но намерения Гибби были самыми дружескими:
— Добрейшего вам вечера, мистер Семпилл, сэр. Увидал, как вы лезете на холм, и порешил пойти следом, вот как хотелося поздоровкаться и побаять с вами. Но припустили вы, что тот косой. Быстроног-то как, молвил я себе, для Божьего служителя вельми быстроног, хучь и негоже пасторам этак бегать.
Существо говорило таким красивым и нежным голосом, что казалось, он принадлежит женщине, а не мужчине. Произнося это, Гибби беспрестанно кланялся, гладил руку Дэвида и заглядывал ему в лицо яркими, сумасшедшими глазами. Затем он вцепился в рукав пастора и силком заставил повернуться и осмотреться.
— С Оленьего холма, сэр, много чего увидать можно, не то что с Фасги[26] с одним токмо видом на Землю обетованную. Гляньте на нагорье, тама вам и пригожая пойма Адлера, и славная деревенька Вудили, в коей домишки так и льнут к кирке, ровно котятки к мамке.
— Я смотрел на Лес, — сказал Дэвид.
Гибби разразился громким хохотом:
— Во мгле вечерней вид с Оленьего холма вельми причудлив. Токмо отсель дано узреть немалое паучиное тенёто, ведь понизу в долине сокрыто оно от взора купами дерев так, что башка кружится и как под чарами ходишь. Ох и диковинный у нас Лес, мистер Семпилл, сэр!
— А ты его хорошо знаешь, Гибби?
— Я-то?! Я туды не ходок. Держуся проторенных троп, зане страшуся его темных глубин. — Он вновь засмеялся и шепнул прямо на ухо: — Но в иной час и я иду в Лес. Иду, мистер Семпилл, как кое-кто в Вудили.
Он вглядывался в лицо священника, стараясь понять, как тот воспринимает его слова. Заметив недоумение Дэвида, он довольно усмехнулся:
— Гибби даст совет, сэр, не бродите обок Леса. Не для Божьих людей то место, не для вас, сэр, и не для горемыки Гибби.
— Зовут ли местные его Черным лесом?
Гибби сплюнул.
— Разве что пришлые, — презрительно сказал он. — В Лесу-то ничего «черного» нету. Но ведомо ли вам, как извеку прозывалися тутошние места? — снова доверительно зашептал он. — Меланудригилл.
Дэвид повторил название. Он начал мысленно перебирать то, что знал о языческих верованиях, и гадать, нет ли в слове греческих корней.
— Должно быть, название переводится как «место у темных вод», — предположил он.
— He-а, не так. Ошиблися вы, мистер Семпилл. Никаковских темных вод в Меланудригилле не водится. На юг текут семь горных рек, и вода в них чиста, как и в Аллере. Но помалкивайте об этом при других, мистер Семпилл, и не проболтайтеся, что проведали про то от Гибби. Само слово худое, лихое. Его можно говорить токмо в безопасных местах, рещи, на Оленьем холме, но случися вам шепнуть его в Лесу, почнет твориться неладное. Я и самолично свое имя тама молвить не смею.
— Ты ведь Гибби. Гибби и всё?
Лицо дурачка сначала вытянулось от страха, но потом просветлело:
— Человеку Писания я могу открыть его. Имя мне Гилберт Нивен. Ведаете, где я получил его? В Лесу, сэр. Ведаете, кто мне его даровал? Добрый народец. Но помалкивайте о том, что сказываю вам.
Ночь вступила в свои права, и Дэвид, в последний раз взглянув на черный провал под собой, направился домой. Дурачок захромал рядом, шагая так широко, что крепкие ноги молодого священника с трудом поспевали за ним. Гибби не переставал бормотать:
— Внимайте совету Гибби, держитеся от Леса сторонкой, мистер Семпилл, а коли надобно вам вдругоряд в Рудфут аль в Калидон, не сворачивайте с торного пути. Слыхивал я, что во время оно, покуда кирка была монастырем, монахи что ни год выходили с колокольцами да свечами и благословляли дорогу, дабы не встречалося на ней боглов. Но ажно они, души святые, не решалися забредать в Лес. Не ведаю, поболе ли у пастора сил, чем у монаха, но человек в здравом уме так и деет. Гуляйте по добрым местам, как этот холм, а ежели придет нужда пуститься в путь, поезжайте на запад чрез Чейсхоуп, а на восток чрез Аллерский приход. Божий человек в Лесу без помоги.
— Разве нет там моей паствы?
Гибби замер как громом пораженный.
— Вашей паствы! — вскричал он. — В Лесу! — Он недоверчиво посмотрел на Дэвида. — Не, не-a. Никто тама не селится. Нижний Феннан и тот чуток в сторонке, а Риверсло от ближнего дерева в полете стрелы. Но селиться в Лесу! Не, не, надобно отбить себе глузды, дабы решиться на этакое! Нету тама домов, выстроенных рукою человечьей, никто не желает быть сцапанным боглами, раньше чем поднимется первый урожай.
Около Майрхоупской усадьбы Гибби поспешил прочь, ухая, как ночная птица.
Глава 2. ДОРОГА К КАЛИДОНУ
Священник только успел приступить к ужину, состоявшему из каши и пахты, когда в комнату влетела мрачная Изобел. Ее морщинистое красное личико было мокро от слез.
— Пришла дурная весть с займища, мистер Семпилл. О Марион Симпсон, жене Ричи Смэйла, гриншилского пастуха. Марион, горемыка, год как слегла, и вот время ее на исходе. Ходебщик Джонни Дау к ним заглядывал и тотчас к нам, сказывает, Ричи сам не свой, а жена его навряд ночь протянет — надобно пастору спешно в Гриншил идти. Детят им Бог в милости своей не дал, но Ричи с Марион души друг в дружке не чаяли. Ричи добрый христианин, ажно шла молва о том, что изберут его старейшиной в Совет. Разумею я, пора вам в дорогу, сэр.
Это было его первое пасторское посещение, поэтому Дэвид охотно откликнулся на просьбу, хотя и собирался перед сном провести время за книгами. Он всунул ноги в сапоги, оседлал серого пони, накинул на плечи плед и через десять минут был готов к отправиться в путь. Изобел наблюдала за ним с материнской заботою:
— Обратно приедете, а я ужо эля согрела: издрогнете вы до кости, хучь ночка выдалася ясная да затишная. Тропы-то ведаете? Вверх по Майрхоупу, а тама окружь холма.
