Однажды, пока отец смотрел в пустоту, не замечая ничего вокруг, Лизбет прибежала на кухню к маме.
– Это не папа.
– В каком смысле?
– Этот человек надел маску нашего папы, но я уверена – он не папа.
Как-то вечером Жорж наблюдал за своими детьми и за новым мальчиком, которого сам привел в дом, за мальчиком с каштановыми волосами на фоне блондинок и блондинов, робкого милого мальчика, в течение многих недель избегавшего его взгляда. Жорж наблюдал за семьей и думал о своем выборе. Он женился на женщине, чей главный интерес в жизни состоял в рождении и воспитании детей. Оравы детей. Жорж никогда не жаловался, не мелочился, не придирался. Ведь он бесстрашен, щедр, предприимчив. Нет денег? Заработает. Нет места? Снесет стены и сам смастерит кроватки. Жизнь подчинялась его желаниям, многочисленным желаниям. Его пространство было наполнено шумом, гамом, ревом. Ему всегда хотелось изобилия и процветания. Ему нравилось соблазнять женщин, но любил он лишь одну, хотя, конечно, думал – еще не вечер. Однако в глубине души – и именно это мучило Жоржа, когда его потерянный взгляд гулял по идеальному паркету, – где бы он ни находился, в объятиях женщин, на праздниках, в компании друзей, за рулем автомобиля, пока его дети спали на заднем сиденье, где бы он ни находился – на самом деле он был один.
Лиана продолжала смеяться и петь. Еще в юности она освоила целый репертуар считалочек и песенок, которые теперь намурлыкивала детям: «Солдат, откуда взялся ты совсем один, дин-дин, нагой, совсем без бороды, с какой войны вернулся ты, дин-дин». Иногда Лиана чувствовала, как от тоски у нее сводит живот, тот самый, что ни одна беременность не насытила. Впрочем, Лиана верила в милосердного Бога, в вечный покой и в то, что однажды в раю или в ином незнакомом, мягком и теплом пространстве встретит сына. Когда спустя несколько недель после похорон Антонена родилась Виолетта, Лиана, крепкая и пышущая здоровьем, подумала, что Бог послал ей знак. Или подарок. С рождением Виолетты страдания на время уступили место усталости и ощущению полноты жизни. Виолетта отнимала у матери все силы, но одновременно и поддерживала в ней энергию. Лиана любила младенцев, их запах – особенно за ушком, их крохотные пальчики, молоко, которое сочилось из ее груди по ночам. Лиану полностью захватила забота о ребенке – его потребностях, его сне, его голоде. Виолетта разговаривала с мамой на своем птичьем языке, улыбалась ей, смотрела на нее. Но когда Жюстин, младшая дочь, которой еще не исполнилось трех лет, подходила и тянула маму за юбку, Лиана отталкивала ее. Жюстин тоже хотела к маме и пыталась отвоевать свое право на материнскую заботу. Но Лиана устала. Она больше не могла ни над кем трястись.
Остальные дети уже выросли и стали более или менее самостоятельными. Лизбет исполняла роль старшей, помогала маме готовить еду, мыть посуду, воспитывать сестер и братьев. Варфоломей постоянно где-то пропадал, плевать хотел на мессу и предпочитал ее прогуливать. Мило проводил время с Жан-Марком, коллекционировал игральные кости и машинки. Люсиль вслушивалась в разговоры взрослых и все мотала на ус.
Люсиль была папиной дочкой. Она унаследовала его чувство юмора, его мимику, его интонации. Лиана с удовольствием разрушила бы стену молчания, сблизилась бы с дочерью, узнала бы ее получше. Но Люсиль оставалась для нее загадкой, рано повзрослевшей девочкой, которую больше не надо брать на руки.
Люсиль вскоре обещала стать более интересной, более умной, более проницательной, чем ее мама. Лиана не знала, когда у нее возникла эта странная мысль. А Люсиль продолжала за ней наблюдать с видом всезнайки, которая ничему не училась, инопланетянки, способной присутствовать сразу в нескольких местах, вести вторую жизнь в параллельном мире и даже иногда – осуждать родительницу.
…Монеты не тонули в песке. Их можно было подцепить ногтем или детской лопаткой. Люсиль издала пронзительный вопль, выловив из песка целых пятнадцать франков мелочью, и вопросительно взглянула на брата. Варфоломей восхищенно присвистнул. Каждый вечер, когда пляж пустел, дети приходили к морю, чтобы найти клад. Курортники целыми днями купались, выделывали в воде и на суше разные трюки, висели вниз головой, бросали вызов небу, раскачиваясь на качелях, и беззаботно рассеивали по пляжу содержимое своих карманов. Каждый вечер дети находили в песке заколки, брелоки и деньги, которых хватало на одну или две порции картошки фри, а если повезет – еще и на кино. В этот раз Люсиль повезло. Она положила монеты в карман. Варфоломей тоже произвел ревизию своих сокровищ и, прибавив к собственным монетам те, что утром конфисковал у Лианы, точнее – стянул из ее кошелька, обнаружил, что богат, как царь Крез.
– Идем! Я сегодня угощаю! – сказал он Люсиль.
Девочка последовала за братом, не зная, куда он ее ведет. Дети долго шли по набережной, пока наконец Варфоломей не остановился перед террасой кафе-мороженого. Место показалось Люсиль совершенно роскошным.
– Ты уверен, что у нас хватит денег?
– Не волнуйся…
Волосы Варфоломей зачесал назад – такая прическа особенно подчеркивала его правильные черты лица. Он сидел, слегка откинувшись на спинку кресла и опершись рукой о подлокотник – в расслабленной вальяжной позе. Настоящий молодой джентльмен, думал Варфоломей о самом себе. Когда мальчик заказал две порции «банана-сплит», официантка с удивлением спросила, достаточно ли у него денег. Варфоломей вынул монеты. Тогда официантка спросила, знают ли родители, что он с сестрой в кафе. В ответ Люсиль улыбнулась своей фирменной рекламной улыбкой и положила руки на колени с видом самой примерной девочки на свете – этот образ ей особенно хорошо удавался. Официантка приняла заказ, не дожидаясь разъяснений. Теперь Люсиль от нетерпения дергала ногой. Они с братом вдвоем в кафе, как взрослые! Вдали от шума и суеты, которые царят в доме в вечерний час после возвращения с пляжа, вдали от мокрых вывалянных в песке купальников, забытых на кафельном полу в ванной, вдали от криков и споров о том, кто первый пойдет в душ и чья очередь стирать и развешивать полотенца…
В этом году Жорж заработал достаточно, чтобы позволить себе весь август снимать для семьи дом на море. В любом случае никто больше не хотел ехать в Л. А в Нозане семья побывала за два года до трагедии, и дети пришли в восторг от широкого пляжа, местного мороженого и прогулок по лесу. Помимо своей оравы, Лиана и Жорж взяли в путешествие сына консьержки. Жорж принял решение за несколько дней до отъезда, встретив ребенка на лестнице и отметив его чрезвычайную бледность. «Заморыш, – сказал Жорж. – Мальчику необходим свежий воздух». Вот такой хороший добрый человек. Он поднимал падших, приглашал за свой стол нищих и обездоленных, давал приют беженцам и скитальцам, ну и возил на каникулы чужих детей, будто своих мало. Тем временем Лиана готовила еду, расстилала и застилала постели, стирала белье и поддерживала благородные порывы супруга.
Перед Люсиль внезапно возникла огромная вазочка с мороженым, увенчанным целой шапкой воздушных сладких сливок. Девочка начала с левого края, соблюдая пропорции – мороженое, крем и фрукты, – в ложку помещалось всего понемногу. Люсиль закрыла глаза, чтобы насладиться вкусом. После десяти дней под солнцем ее волосы совсем выгорели. Люсиль забавлялась, гладя себя по руке «против шерстки», и, пропуская белый пушок между пальцами, иногда пыталась его выщипать, как брови. Она бы предпочла превратиться в снежного человека или в ежика с колючками. Люсиль не стряхнула с ног песок, и теперь сандалии ей натирали. Но ей нравилось ощущение частичек песка на лодыжках и соли – по всему телу, словно она обросла второй защитной кожей. Люсиль боялась воды, хотя обожала пляжи. На пляже, под открытым небом, навязчивый шум, связанный с присутствием семьи, отодвигался на задний план, и в свободном пространстве Люсиль чувствовала себя превосходно. На широком пляже, между дюнами и берегом, Пуарье казались гроздью крошечных силуэтов, движущихся и разноцветных, которые становясь частью пейзажа, в конце концов в нем тонули. Лиана устанавливала солнечный зонт, убирала холодильник в тень и ложилась на полотенце, подставляя тело солнцу. Лиана родилась, чтобы загорать. К полудню она разрезала багеты, и каждый сам делал себе сандвич. Дети с утра до вечера резвились в воде, играли, вместе мучили надувную лодку, обменивались масками и трубками. К ужину они возвращались со спутанными волосами, изнуренные и с каждым разом все более загорелые.
Люсиль готовилась слопать вторую часть мороженого, когда увидела Жан-Марка. Он шел к ребятам. Варфоломей вздохнул:
– Черт, Жан-Марк идет. Сейчас опять встанет перед нами как столб.
За год Жан-Марку успели придумать кличку «столб», которая одновременно напоминала детям о любви Жоржа к регби и отражала натуру мальчика. Приемный сын вечно стоял на границе двух лагерей, не принадлежа в реальности ни к одному. Взрослые относились к нему снисходительно, а дети – подозрительно.
