Старик дал ему пустой жиденький суп. Муса три дня ничего не ел, поэтому он кормит его понемножку. Напоив после супа травяным отваром, нике взял нож с широким лезвием и сунул его в раскалённые угли. Потом зажёг несколько лучин, при свете которых острой бритвой вскрыл рану. После этого ополоснул её какой-то холодной жидкостью и достал из углей нож… В голове у Мусы, прежде чем сознание отключилось, промелькнуло: «болевой шок».
Когда очнулся, уже рассвело. Был ли это сон или забытье, так и не понял. Свет пробивался сквозь два небольших отверстия, заменявших окна. Снаружи вместе со светом проникал в пещеру прохладный и свежий утренний воздух.
Дедушки не видать. Должно быть, за водой отлучился или за продуктами. Хоть бы уж вернулся! Если, не приведи Аллах, попадётся, шурави не станут у него спрашивать, шиит он или суннит, пуштун или ещё кто…
– Нике, Аллага шукюр! – радостно приветствовал он появившегося хозяина.
В мирной жизни даже родственники, бывает, отдаляются друг от друга, конфликтуют по мелочам, а в моменты, когда вот-вот можешь отдать концы, значение дружбы и просто нормального человеческого общения возрастает в сотни, а может быть, и в тысячи раз – никто ж не считал… Вот и для него, сына башкирки и казаха, одного из «аскари шурави», явившегося в чужую страну «устанавливать порядок», в эту минуту не было никого ближе этого старого афганца.
– Сегодня, видать, затишье. Обе стороны собираются с силами, раненых подбирают. Да и убитых похоронить надо… – отдышавшись, медленно произнёс он и тут же с грустью добавил: – Вот что, Муса, пока тихо, отведу тебя вечером к тропинке, что к вашим ведёт. А сейчас давай перекусим. Я ходил к партизанам, обменял на продукты ножи и посуду. Ты, наверное, уже понял, что я кузнец. В округе меня так и называют – старый кузнец, уже и имя моё настоящее никто не помнит. А зовут меня Жават, то есть, вечный. Вот и живу… Думаю, сегодня ко мне никто не заглянет, ведь я сам выходил. Так что отдохни, а я прочитаю тебе, молодому человеку, духовное наставление. Расскажу о том, что видел, что пережил. Кое-что из того, что хочу рассказать, слышали только эти каменные стены, – сказал старик и, разводя руками, нечаянно зацепил и сорвал занавеску, прикрывавшую выдолбленные на каменной стене углубления, используемые как полки.
Оба разом вскрикнули: «Баракалла!» Это невольно вырвавшееся у Мусы слово часто повторяла бабушка, когда удивлялась чему-то.
Хозяин почтительно опустился на колени перед стоявшим на полке изящным изваянием прекрасной золотистой птицы со сложенными крыльями, излучающей таинственное сияние.
– Птица?! – не веря глазам, воскликнул изумлённый Муса. – Сказочная золотая птица!
– Это Хумай. Только не золотая, а медная.
– Хумай? У нашего народа есть про неё легенды. Хумай – дочь царя Самрау… – задумчиво промолвил парень и рассказал то, что было ему о ней известно.
– А для меня эта легенда – семейное предание. Сколько пришлось мне странствовать из-за войн, перенося с места на место эту единственную реликвию и мои инструменты. Семья вся погибла… Один Аллах ведает, от чьей руки. Наш дом был в горах Гиндукуш, ближе к границе с Китаем. Пуштуны, род наш муйтен, – очень древний народ. Известно, что и у иранцев есть пуштунские корни.
– Муйтен? Я вроде бы что-то про них слышал. А у башкортов было с десяток родов. Табын, усерган, мин, юрматы… Муйтен, говорите? – повторил Муса знакомое слово и стал с увлечением слушать рассказ старика.
…Созвали джиргу[5]. Народ собрался в круг. И был тогда принят кодекс пуштунов – «пуштунвали». Принимали его как клятву, повторяя хором, и с тех пор стали соблюдать всем родом:
– Гэйрэт!
– Намус!
– Иман!
– Истимакат!
– Мусават!..[6]
После того как был исполнен клятвенный ритуал, слово взял глава рода.
– Мы должны строго следовать этим канонам, – сказал он. – Наши предки подчинялись им задолго до того, как приняли ислам. Так было и так будет. Волю Всевышнего мы исполняем неукоснительно. А пуштунвали – закон нашего рода, наш стержень, и тот, кто его нарушает, – преступник. Честь для муйтенского рода дороже всего! Лучше голову потерять, чем честь!
Постепенно успокоившись, люди стали рассуждать о благодетелях, об уважении друг к другу, о традиции гостеприимства. Потом, когда речь зашла о кровной мести, вспыхнули жаркие споры.
Наконец, вспомнив о прежних временах, перешли к воспоминаниям. Без этого во время таких собраний, которые длятся несколько дней, никак не обходятся. Согласно бытующему с незапамятных времён правилу, аксакал, исполняющий обязанности летописца рода, садится в центр круга и начинает нараспев рассказывать о стародавних временах.
Хумай, Заратустра, Будда, Аллах, пророк наш Мухаммат и ниспосланный Аллахом Коран Карим – это наши святыни. Всё, что с ними связано, передаётся на протяжении веков от поколения к поколению, нанизывается на нить нашей общей памяти, прочно закрепляется в ней…
…Хумай, Хумай, Хумай… Где-то звучит дивная мелодия. Сладко журчит бьющая из источника вода. Тёплый погожий день. Липовый цвет источает пьянящий медовый аромат. Жужжат пчёлы. Муса сидит на каком-то пригорке возле родника, наслаждаясь природой. Но внезапно небо заволокло тучами, налетел ветер. И подлетает тёмной тенью трёхглавый змей, закрыв собой солнце.
«…Помнишь ли ты, о повелитель всех дивов, тот день, когда Живой Родник неожиданно взбурлил? Помнишь ли ты крик, который раздался в тот день? Крик, от которого дивы, летавшие в небе, упали на землю… Узнали мы тогда, что родилось на свет могучее дитя, опасное для нас. Посылали мы дивов и джиннов выкрасть его – от одного только его взгляда их сердца разорвались от страха. Тот ребёнок и есть Урал. И теперь он приближается к нашей стране…» Без хитрости его не одолеешь. Надобно переманить на свою сторону Шульгена, брата Урал-батыра, отправить во дворец падишаха Самрау, чтобы завладеть его прекрасной дочерью Хумай, крылатым конём Акбузатом, волшебным мечом булатным. И вот Муса, узнав о его. Стал он громко звать: «Урал! Урал!!!» Звал, пока тот не услышал. И началась тогда между ним и силами зла жестокая схватка не на жизнь, а на смерть. Машет батыр мечом направо, налево – ох и достаётся же дивам!..
– Муса, проснись! Открой глаза, Муса!
Надо же, оказывается, рассказ старика убаюкал его.
– Урал батыр, Хумайгош… – пробормотал он спросонок. Потом, придя в себя окончательно, сказал: – Я с Урала, Родина моя – Башкортостан. Мне снилась Хумай…
– История у пуштунов такая древняя. И говорят, будто бы муйтенский род когда-то переселился в эти края с Уральских гор… – задумчиво произнёс хозяин и вдруг встрепенулся: – У нас мало времени. Пора собираться. Так хочется подарить тебе что-нибудь на память. Ведь такие встречи бывают раз в жизни. Самое удивительное, Муса, – то, что ты меня понимаешь. Если бы не этот случай, я, может, с ума сошёл бы, упаси Аллах.
Только успел сказать, как где-то поблизости покатился камешек, после чего послышались чьи-то голоса. Оба насторожились. Недолго думая, старик быстро увлёк Мусу за собой в самый тёмный угол своего жилища, осторожно вынул из стены два плиточных камня, запустил гостя в небольшой потайной грот и снова заделал отверстие.
Из обрывков разговора кузнеца с неожиданными посетителями Муса понял, что они принесли ему металлические фрагменты сбитой летательной техники и заказали ножи, кинжалы и разную утварь для дома. Один очень просил изготовить саблю.
Хорошо, что незваные гости не задержались. Пока Муса сидел в укрытии, успел осмотреться. Тесное помещение похоже на клеть. Чего тут только нет: вёдра да тазы, лопаты да тяпки, топоры да ножи. Даже лемех плуга. «И кому он тут может понадобиться, этот лемех?!» – подумал с горечью молодой человек.
Вечером, когда летняя жара спала, а луна ещё не взошла, тронулись в путь. Старик-кузнец подарил гостю хранившееся в клети изваяние птицы.
– Это уменьшенная копия той, что ты уже видел. А большая птица, говорил уже, – реликвия нашего древнего рода, – пояснил он.
Муса решил сделать ему ответный подарок – плоский металлический шкалик, который всегда носил с собой в кармане. Но тот, улыбнувшись, отказался:
– Оставь себе, пригодится. Если мне надо будет, сделаю. Я ведь кузнец. Кузнечное дело – наше родовое ремесло. А на дне ущелья, ты знаешь, железяк всяких полно. И птицу Хумай, что я тебе подарил, я выковал вот тут, в этой самой пещере, на всякий случай: вдруг наша реликвия пропадёт. До сих пор Аллах её оберегал…
* * *
Капитана Мусу Таминдарова обнаружили разведчики. Из штаба эскадрильи его прямиком отправили в госпиталь при кандагарском аэропорте, потом переправили на лечение в Ташкент. Поняли, видимо, что к дальнейшей военной службе уже не годен.
«Вот куда следовало бы наведаться Люсе», – едва успел подумать он, как вдруг… Нет, быть такого не может – померещилось, видно… Однако перед ним стояла именно она. А рядом с ней не кто иной, как Ильфат!
