«Гражданин» приказал еще неумолимее:
— Назад! Прохода нет!
— Товарищ военный! — умоляюще прокричал бородач, прикладывая ладони к груди.
— Нельзя! — Артем устрашающе выдвинул вперед незаряженную учебную винтовку. Штык грозно заблестел на солнце. Бородач крякнул, развел руками и, добродушно улыбаясь, отступил.
Было темно, когда Каменюку сменил Сенька Самсонов, Ему уже двенадцать лет, он вырос, вытянулся, но брови по-прежнему похожи на белые налепленные полоски пластыря, а губы, обычно расплывающиеся в широкую, от уха до уха, добродушную улыбку, сейчас плотно сжаты.
Уснул лагерь.
Деревья в темноте похожи на великанов в накинутых плащ-палатках. Великаны дремлют. Провыла где-то собака. В роще кто-то крикнул: «гук-гук!» и захохотал. Знаешь, что сова, а страшно — рука крепче сжимает винтовку.
Кто это движется у моста?
— Стой, кто идет? — как можно внушительнее окликает Самсонов. Отлегло от сердца — это капитан. Беседа. Алексей Николаевич, удаляясь, усмехнулся, подумал удовлетворенно: «Пожалуйста, — повесть о том, как трепетный кролик превращается в львенка».
Сенька опять остался один, через час смена постов. Ночью дежурят только старшие. Вдруг с чердака штаба, что стоит напротив моста, глухой голос:
— Пой-дем! Пой-дем! На клад-би-ще!
Загораются в темноте два зеленых глаза. Ничего, ничего, не робей, храбрый тот, кто умеет подавить свою трусость! Суворову в бою и не так страшно было, а он только говорил себе: «Дрожишь, скелет, ты еще не так задрожишь, когда узнаешь, куда я тебя поведу».
А утром выяснилось — сыч кричал с чердака штаба.
* * *
… Подъем в шесть часов утра. После общей физзарядки и завтрака, роты снова выстраиваются позади палаток. Горнист переливчато выводит: «Приступить к занятиям! Приступить к занятиям!»
Подают громкую команду командиры рот:
— На занятия шагом марш!
Роты, подтянутые, свежие, бодро проходят под оркестр мимо генерала, неизменно стоящего в восемь ноль-ноль у входной арки лагерного городка.
После нескольких напряженных часов перебежек, ползанья, стрельб — отдых кажется особенно сладким.
Капитан Беседа и Ковалев, — добровольный его помощник, — уводят группу малышей на речку — учить плавать, а Виктор Николаевич Веденкин, собрав ребят из младшей роты, говорит таинственно: «Пойдемте в разведку» и увлекает их в рощу. Вот ведь человек — все знает! Настоящий следопыт. Присмотрелся к земле, усыпанной прошлогодними листьями, и уверенно объявил:
— Два часа назад здесь человек прошел.
— Откуда вы знаете? — ахают ребята.
— А очень просто, смотрите, кругом листья сверху высохли, только снизу влажные, а там, где человек прошел, он листья подошвами перевернул вверх влажной стороной, и они не успели просохнуть — значит, недавно был здесь человек. Ясно? А вы знаете, как определить стороны горизонта по окраске ягод?
В лагерях тишина. Только под грибками стоят часовые да в палатках и на веранде клуба преподаватели занимаются с несколькими воспитанниками, получившими осенние переэкзаменовки, и неутомимый полковник Белов, начальник учебного отдела, заходит к ним посмотреть, как они готовятся.
… Белов появился в училище сравнительно недавно. Это был высокий, с безупречной выправкой полковник, лет сорока пяти, с карими, продолговатого разреза глазами, под слегка набухшими веками и красивым ровным пробором серовато-блестящих волос.
До Белова училищу не везло на «завучей». Был неудержимый прожектер Дубов, вершиной изобретательства которого оказалась «диспетчерская служба выявления двоек»; недолго просидел в своем кабинете, ссутулившись над бумагами, ими отгородившись от живого дела — Ломжин; промелькнул, не задержавшись, крикливый, лихорадивший подчиненных резкостью и нервозным тоном, полковник Зубиков.
Белов приездом своим словно бы положил предел давнему спору командиров рот — Тутукина и Русанова — о мере строгости, о сочетании отзывчивости с требовательностью. Во вновь прибывшем подчиненные увидели необходимый им для подражания пример; ему были присущи именно те качества, которые должны были иметь офицеры военного учебного заведения.
От школьного завуча (а Белов был им когда-то) у него осталось умение подойти к учителю мягко, с уважением к его опыту и положению, дать дельный, ненавязчивый совет; война же, работа в штабе гвардейской армии на фронте, внесли в характер Белова именно ту властность, несгибаемость, которых подчас недостает школьному завучу.
В полковнике сразу почувствовали образованного, воспитанного, волевого офицера, учителя-командира, одновременно — неуклонно-требовательного и деликатного, отзывчивого.
Белов был не просто завучем, а заместителем начальника военного училища по учебным вопросам. Ему приходилось не только направлять движение всего педагогического коллектива, руководить старшими преподавателями, предметными комиссиями, методическим кабинетом, но и беспокоиться о военной подготовке офицеров и суворовцев, о соблюдении распорядка дня и множестве других вопросов учебных и чисто военных.
Этот выдержанный, властный человек умел и разобрать, по косточкам урок физики или географии, и командовать парадом, и замещать генерала. Имея такого помощника, Полуэктов и Зорин могли спокойно заниматься своими делами, уверенные, что учебный процесс находится в надежных руках.
* * *
Вечером командир первой роты подполковник Русанов собрал свою роту:
— На рассвете выходим в дальний поход, — кратко сообщил он, — будем действовать как головная походная застава батальона.
Подполковник поставил задачу, назначил день и час возвращения.
Он только успел сказать «разойдись», как начались приготовления.
Лагерь наполнился металлическим скрежетом — это «бойцы» по собственному почину точили голышами и кирпичом саперные лопаты.
Рассвет едва брезжил, когда взводы вышли из лагеря.
За плечами — полная выкладка, в самодельных планшетах, перетянутых красными резинками, топографические карты.
На большом привале задымила походная кухня. К ней, на коне, подъехал генерал. Легко соскочил на землю. Братушкин и Снопков оторопело вытянулись.
— Чем бойцов кормить будете? — деловито спросил Полуэктов.
— Кашей с мясом, раскладка 400 граммов! — в один голос доложили повара.
— Попробуем, попробуем! — промолвил генерал и зачерпнул ложкой из котла.
Савва и Павлик напряженно проследили путь ложки. С облегчением вздохнули, когда Полуэктов сказал:
— Добрая каша!
Ночью конная разведка, возглавляемая капитаном Зинченко, выследила и захватила «неприятельскую» кухню. Трофей — копченую колбасу и кашу — доставили в свой «батальон». Кашу милостиво возвратили «противнику».
Отличился как разведчик Андрей Сурков. Он в селе раздобыл женскую одежду, нарядился в нее, покрыл лицо белилами, какими обычно оберегают деревенские женщины лицо от загара, низко надвинул на лоб косынку и превратился в молоденькую, миловидную колхозницу. Андрей пробрался в хату, где заседал штаб противника, разузнал все его планы и благополучно вернулся в свое подразделение.
Из похода возвращались цепью, по одному, сначала степной, потом узкой горной тропкой. До лагеря оставалось километров восемь.
Жара стояла такая, что воздух казался раскаленным. Мокрая гимнастерка прилипала к; телу, нестерпимо ныло плечо от ремня карабина. Отяжелели скатка, лопата, пустая фляга, подсумок. Пересохло во рту. Пот струился по щекам непрерывными струями. А солнце припекало все сильнее. Не шелохнется листва, одуряюще-однообразный стрекот кузнечиков преследует, как кошмар.
Но вот, наконец, привал у ключа. Подбежать к нему, подставить пересохшие губы и нить, пить! Пашков первым рванулся. Володя предостерегающе крикнул:
— Не пей!.. После будет хуже.
Хотел остановить и Боканов, но раздумал — пусть сами убедятся, что пить нельзя. Геннадий прильнул надолго к воде. За ним поспешно выстраивался ряд жаждущих. Володя, мучая и проверяя себя, сел неподалеку от ключа. Он, не отрываясь, смотрел на пьющих, и думал: «Ну, что стоит, встать сейчас, подойти, нагнуться, набрать в пригоршни чудесной холодной воды… Кому нужно это самоистязание?» Но настойчивый голос требовал:
«Не смей… потеряешь силы… не дойдешь до лагеря…»
Они двинулись дальше. Кто пил — теперь еще более изнывал от жары, истекал потом. Геннадий едва плелся, мысленно проклиная свою невыдержанность, но когда Володя, протянув руку к его карабину, предложил:
— Давай понесу немного, — Пашков оскорбленно отпрянул, подбодрился.
— Выдумал… я сам…
Вдали показались палатки лагеря. Боканов подождал, пока все подтянутся. Выстроил колонной, оглядывая ряды своего взвода, скупо похвалил: «Задание выполнили хорошо. Возвращаемся на три часа раньше срока».
