Если паломники, принадлежавшие к разным течениям христианства, — русские, подобно игумену Даниилу (1113–1115 гг.), греки, как Иоанн Фока (1185 г»), абиссинцы, грузины, несториане, армяне — и даже евреи с самаритянами{13} обогащали королевство, то «латинские» пилигримы играли несколько иную роль, столь же важную для защиты Иерусалима. Ведь сезонный приезд паломников позволял Иерусалимскому королю нанимать к себе на службу рыцарей и сержантов, которые в этом качестве участвовали в кампаниях против мусульман. Часто случалось — как, например, в 1113 г. после разгрома христиан под Синналь-Наброй, — прибытие первых кораблей с Запада спасало королевство в тот миг, когда ему грозило нашествие врагов или же когда иерусалимская армия терпела поражение. На языке людей средневековья не было никакой разницы между «крестовыми походами» и «паломниками».
Поэтому, когда купцы и пилигримы посещали порты королевства, как, например, в 1220 г., то эти годы считали катастрофическими{14}. Заключая договоры с сарацинами в XIII в., христиане всегда стремились добиться свободного доступа для паломников к святыням Иерусалима и Назарета даже тогда, когда эти города попадали в руки мусульман. Но, несмотря на это, мусульмане чинили препятствия пилигримам — взимали повышенные поборы, всячески притесняли, например, заставляли входить в город только через «потайную» дверь Св. Ладра (Saint-Ladre), запрещали латинянам посещать множество храмов — и число паломников из года в год стало уменьшаться. В ответ папство провозгласило защиту Святой Земли богоугодным делом; когда с середины XIII в. от королевства почти ничего осталось, понтифики продолжали призывать пилигримов посещать то, что от него уцелело. Именно с подобной целью был создан примечательный текст «Прощения Акры»{15}, где перечислены многочисленные монастыри этого города (заметим, что в предыдущих путеводителях паломникам рекомендовали побывать только у могилы Св. Гильома, прославленной не раз происходившими там чудесами), чье посещение сулило отпущение грехов. Мы видим в этом росте церквей, гарантировавших отпущение, средство, при помощи которого сирийское духовенство и «пулены»{16} старались удержать как можно больше пилигримов на прежней стезе, ведущей в Иерусалим. То, что наплыв паломников в Святую Землю продолжался, косвенно засвидетельствовало папство, когда, стремясь в начале XIV в. организовать блокаду Египта, запретило в некоторой мере совершать эти благочестивые путешествия, дабы тем самым лишить мусульман доходов, каковые они взимали с приезжих. Но движение паломников было лишь приостановлено и вскоре возобновилось{17}, правда, далеко не с тем размахом, который в свое время вдохнул жизнь в Иерусалимское королевство.
Итак, не забывая о роли, сыгранной в истории королевства этими экономическими аспектами, напомним, что все же именно паломничество внесло свою существенную лепту в дело созидания «Восточного королевства»; именно ему это латинское государство обязано своей парадоксальной выносливостью, с которой оно удержалось на сирийско-палестинском побережье, несмотря на свою отдаленность от Запада. В этом существовании франкской колонии во враждебной земле — которая сильно отличалась от сменившего ее Кипрского королевства — слишком часто хотели видеть доказательство ее полезности для торговых республик Италии. Но не забудем, с какой легкостью итальянцы утратили интерес к королевству в разгар своих междоусобных войн и политических альянсов с мусульманскими государями. Прежде всего, Иерусалим был королевством паломников — в большей степени, чем любое другое из государств, основанных на Востоке или на Западе в сходных обстоятельствах.
Первая часть
Иерусалимское Королевство в правление Арденн-Анжуйской династии
Рене Груссе присвоил восьми государям (только семеро из них носили корону), которые один за другим восходили на престол в Иерусалиме, династическое имя Арденн-Анжу, которое идеально подходит для этих персонажей, чьи семейные связи были достаточно запутаными. Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии, был сыном графа Булонского и Иды, дочери Готфрида III Горбатого, чьим наследником он стал. Его брат Балдуин I, сменивший Готфрида на иерусалимском троне, умер бездетным, и наследство перешло к кузену двух первых государей, который сам не принадлежал к булонско-лотарингской семье — Балдуину II де Бурку, сыну графа де Ретеля и Мелизинды де Монлери{18}. Балдуин II выдал замуж свою дочь Мелизинду, родившуюся от брака с армянкой Морфией, за графа Фулька Анжуйского. Двое сыновей Фулька сменили друг друга на троне: Балдуин III, женившийся на византийской принцессе Феодоре Комниной, не оставил после себя наследников. От брака его брата Амори I с Агнессой де Куртене родились сын и дочь, Сибилла; от второго брака Амори с Марией Комниной на свет появилась еще одна дочь, Изабелла. Амори наследовал его сын Балдуин IV, и эфемерное царствование Балдуина V Дитяти, сына Сибиллы и Вильгельма Монферратского, завершило династическую историю иерусалимского королевского дома.
Короли этой «династии» сильно отличаются друг от друга. Готфрид Бульонский остался легендарным героем лотарингского эпоса, «рыцарем с лебедем», чьи подвиги воспеты в цикле героических песен. В истории его образ мало отличается от легендарного: необычайно сильный — он отрубил ударом меча голову верблюду по просьбе одного арабского эмира, пораженного подобным деянием, — герцог Нижней Лотарингии был очень благочестив (клирики из его окружения жаловались на то, что он подолгу простаивал в церкви, пока остывал завтрак), простым в поведении: хорошо известна история с арабами, которые с изумлением увидели, как завоеватель Святого Града сидит прямо на полу своего шатра, без охраны и помпезности. Его смирение граничило со слабостью; он отказался от королевского титула и подчинился патриарху. Один бельгийский историк даже решился назвать свою недавно вышедшую статью «Был ли Готфрид Бульонский заурядным?»{19}. На деле же его отвага в бою свидетельствует о несомненной энергии: он сумел стать правителем Иерусалима, несмотря на противодействие графа Тулузского, который уже чувствовал себя его государем…
Брат Готфрида, Балдуин, был совсем иным человеком: более заботясь о представительности, чем Готфрид, он умел окружить себя роскошью, чтобы подчеркнуть величие, соответствующее его высокому рангу. Младший сын в семье, в юности он предназначался для церковной карьеры, что позволило ему совмещать клерикальную культуру с неистовостью и алчностью — чертами, свойственными ему как барону. Рене Груссе провозгласил этого ловкого и коварного политика «основателем Иерусалимского королевства»: в течение своего царствования (18 июля 1100 г. — 2 апреля 1118 г.) Балдуин подчинял все своей королевской воле, не будучи особенно разборчив в средствах, что очень четко прослеживается на примере его брачных отношений — в личной жизни Балдуин вообще не имел ничего общего с достойным Готфридом: женившись в 1098 г. на Арде, армянке, он избавился от жены под первым же предлогом, когда поменял графство Эдессу на королевство, где процент армянского населения был менее значительным. Вскоре он женился вторично, на графине Аделаиде Сицилийской, привлеченный ее солидным приданым, и, обвиненный в двоеженстве, отослал супругу обратно, после того как растратил все ее богатства (август 1113 — апрель 1117 гг.). Этот довольно неприятный развод имел династические последствия: статья брачного договора, по которой королевство должно было отойти к Рожеру Сицилийскому, сыну Аделаиды, была аннулирована.
Напротив, Балдуин II оказался более благочестивым, чем его предшественник. Сам также женатый на армянке, Морфии, он всю жизнь хранил ей безупречную верность. Скорее ловкий, чем жестокий, более осторожный, чем Балдуин I — что не помешало ему дважды попасть в плен к мусульманам, Балдуин II был более экономным и меньше пристрастен к роскоши. Как и его предшественники, он был воспет в рыцарских романах северной Франции, для которой крестовый поход был чем-то вроде национальной легенды: именно в валлонских землях после «Рыцаря с лебедем» увидел свет роман «Балдуин де Себурк», где на свой манер повествуется о подвигах Балдуина II{20}. В лице Готфрида и обоих Балдуинов, иерусалимский трон попал к семье могущественных вассалов империи, хоть и разговаривавших на валлонском языке; и то, что эти вассалы были лотарингцами или брабантцами, отразилось на институтах королевства, например, на процедуре инвеституры знаменем, которое принял Жослен де Куртене, когда Балдуин II даровал ему графство Эдесское{21}: это была характерная черта императорских институтов — передача знамени германским императором символизировало пожалование крупного имперского лена одному из вассалов.
