Интересно, подумал Гуден, понравится ли его женщине Прованс? И понравится ли она Провансу? А может быть, пришло время для другой женщины? Он вздохнул, отмахнулся от мух и непроизвольно вздрогнул.
Потому что там, внизу, люди начали убивать друг друга.
* * *
– Огонь! – скомандовал полковник Уэлсли.
Семьсот человек потянули за спусковые крючки, и семьсот кремней ударили по огниву. От высеченных ими искр вспыхнул порох на полках ружей, последовала пауза, а за ней оглушающий треск. Семьсот мушкетов выплюнули пламя.
Латунный приклад ударил Шарпа в плечо. Он целился в бежавшего впереди колонны офицера, хотя рассчитывать на попадание с расстояния в шестьдесят ярдов не приходилось – мушкет не отличался большой точностью. Впрочем, если пуля не ушла вверх, она в любом случае должна в кого-то попасть. Оценить результат залпа Шарп не смог – перед глазами встали клубы грязно-серого дыма. В ушах звенело – за спиной тоже стреляли, – так что он вдобавок ничего не слышал. Правая рука привычно метнулась к сумке, и тут сквозь забивший уши звон прорезался энергичный голос полковника:
– Вперед! Тридцать третий, вперед!
– Вперед, ребята! – крикнул сержант Грин. – Держать строй! Не бежать! Шагом!
– Какие нетерпеливые, черт бы вас побрал! – заорал прапорщик Фицджеральд. – Держать строй! Здесь вам не скачки!
Полк двинулся вперед сквозь пелену вонючего ружейного дыма. Лейтенант Лоуфорд вдруг вспомнил, что позабыл обнажить саблю. Ничего не видя, он уже представлял ждущего их по ту сторону дымной завесы страшного неприятеля со вскинутыми наизготовку мушкетами. Лейтенант дотронулся до кармана, где лежала Библия, которую дала ему при расставании мать.
Выйдя из едкого дыма, передняя шеренга с удивлением обнаружила, что впереди нет ничего, кроме хаоса смерти.
Семьсот свинцовых шариков, обрушившихся на передовую колонну, достигли цели. Эффект был ужасен. Стройные ряды исчезли, повсюду лежали убитые да корчились на земле умирающие. Задние шеренги противника, наткнувшись на препятствие из тел, остановились в нерешительности, и как раз в этот момент пелену дыма проткнули семьсот штыков.
– Вперед! Вперед! Не дать им опомниться! – прокричал полковник Уэлсли.
– Веселей, ребята! Зададим им жару! – подхватил сержант Грин. – Вперед! Коли нехристей!
Шарп уже не думал о побеге, потому что началась настоящая драка. Из всех причин, определивших решение вступить в армию, единственной разумной была та, что армия предоставляла возможность хорошей драки. Он надел мундир, чтобы биться с врагами своего короля, и вот сейчас эти враги, ошеломленные жутким результатом ружейного залпа, застыли в ужасе перед бегущими с криками красными мундирами. Освободившись от жестких тисков строевой дисциплины, солдаты 33-го полка с энтузиазмом бросились в бой. Там, впереди, их ждала добыча. Добыча, пропитание и ошалелые от страха люди, в которых можно вонзить штык. В 33-м не было, наверное, ни одного человека, который не любил бы драки. Не многих привело в армию чувство патриотизма; их, как и Шарпа, загнали в нее голод или отчаяние, но хорошими солдатами были все. Они пришли из городских трущоб, где выжить можно не столько за счет сообразительности, сколько благодаря жестокости. Драчуны и бедняки, бойцы темных закоулков, которым нечего терять, кроме двух пенсов в день, – вот кем они были.
Шарп мчался вместе со всеми, вопя на бегу. Слева наконец подтянулись батальоны сипаев, но их помощь больше не требовалась – пехота султана в этот день не успела подготовиться к сопротивлению. Противник попятился, высматривая пути отхода, и в этот миг с севера, из-за деревьев с распустившимися красными цветами вылетела, откликаясь на зов трубы, британская и индийская кавалерия. Опустив пики и выставив сабли, конники ударили врага с фланга.
Пехота султана обратилась в бегство. Лишь очень немногим счастливчикам удалось добраться до холма, большинство же оказались отрезаны от спасительной высотки, и там, на открытой равнине, где их настиг контратакующий порыв 33-го полка, бой прекратился и началась бойня. На бегу перепрыгнув через кучу тел, Шарп наткнулся на окровавленного солдата, пытавшегося из последних сил поднять мушкет. Он ударил раненого прикладом по голове, выбил ружье из слабеющих рук и помчался дальше. Его целью был офицер, смельчак, пытавшийся остановить запаниковавших солдат и допустивший роковую нерешительность. Вооруженный саблей, офицер вдруг вспомнил про пистолет за поясом, потянулся было за ним, понял, что поздно, и повернул вслед за своими подчиненными. Шарп оказался быстрее. Выбросив вперед мушкет, он попал офицеру штыком в шею. Индиец повернулся, взмахнул саблей, и Шарп услышал свист рассекаемого воздуха. Он успел вскинуть руки, и удар приняло на себя стальное дуло мушкета. В следующее мгновение англичанин врезал противнику между ног. Его крик, в котором ненависть смешалась с торжеством, не относился ни к Майсуру, ни к вражескому офицеру, зато имел самое прямое отношение ко всей его собственной жизни, с ее горестями и невзгодами. Индиец пошатнулся, согнулся, и Шарп с силой ткнул тяжелым прикладом в смуглое лицо. Враг упал, выронив саблю. Он что-то кричал, может быть, молил о пощаде, но Шарп не слушал. Наступив левой ногой на правую руку поверженного индийца, он вонзил штык ему в горло. Вся схватка не заняла и трех секунд.
Дальше Шарп не побежал. Мимо проносились орущие однополчане, но он уже нашел свою жертву. Штык, пронзив шею индийца, ушел в землю так глубоко, что вытащить его с первой попытки не удалось. Лишь наступив офицеру на лоб, Шарп освободил наконец лезвие. Из горла хлынула кровь, но когда он опустился на колени, зияющая рана едва пульсировала. Шарп взялся за дело, не обращая внимания на хриплые, булькающие звуки, которые еще издавал умирающий. Он сорвал и отбросил в сторону желтый шелковый пояс, отшвырнул кривую, с посеребренным эфесом саблю, пистолет. Ножны из вареной кожи тоже не представляли ценности, зато под ними обнаружился небольшой, расшитый вязью мешочек, и Шарп достал нож, открыл лезвие и перерезал шнурок. Открыв мешочек, он с разочарованием увидел, что в нем нет ничего, кроме сухого риса и чего-то похожего на маленький пирожок. Осторожно обнюхав находку, Шарп пришел к выводу, что это какой-то плод, вроде боба или фасоли. Отшвырнув мешочек, он раздраженно выругался.
– Где твои чертовы деньги?
Мужчина попытался вдохнуть, захрипел, дернулся, и тут наконец сердце его остановилось. Шарп рванул украшенную лиловыми полосками тунику. В поисках монет он прощупал швы и, ничего не найдя, стащил с головы убитого широкий красный тюрбан, липкий от свежей крови. По лицу мертвеца уже ползали мухи. Шарп развернул тюрбан и нашел то, что искал, в середине грязной тряпки: три серебряные монеты и с дюжину мелких медных.
– Так и знал, что-то у тебя есть, – сказал он мертвецу и сунул добычу в сумку.
Между тем кавалерия разделалась с остатками вражеской пехоты. Сам Типу вместе с приближенными и знаменосцами покинул наблюдательный пункт, прихватив с собой и орудия. Противник ускользнул, оставив пехоту на милость победителей. Воевавшие на стороне британцев индийцы были рекрутированы из Мадраса и мелких княжеств восточного побережья, немало настрадавшихся от разбойничьих рейдов Типу, так что теперь они в полной мере удовлетворяли кровавую жажду мести, с воплями и смехом рубя саблями рассыпавшихся по равнине беглецов. Некоторые из кавалеристов, не найдя цели, спешились и тоже кинулись на поиски добычи. Последними к пиру мародеров присоединились пехотинцы-сипаи, с опозданием прибывшие на место сражения.
Шарп вытер штык шелковым поясом убитого, подобрал саблю и пистолет и зашагал дальше. Ухмыляясь, думал он о том, что ничего особенного во всей этой войне и нет. Совсем ничего. Во Фландрии ничего было не понять, а здесь бой оказался неожиданно легким. Все равно что овцу зарезать. Ничего удивительного, что сержант Хейксвилл до сих пор еще жив. И будет жить, потому что война – пустяк. Выстрелили по разу – и баста. Шарп рассмеялся, убрал штык в ножны и присел возле очередного убитого. Надо работать, думать о будущем.
Вот бы еще решить, куда безопаснее всего сбежать.
Глава вторая
Сержант Обадайя Хейксвилл огляделся – что делают его люди? Почти все были заняты тем, что обшаривали мертвых – совершенно достойное занятие. Солдатская привилегия. Сразись в бою, а потом сними с врага все, что может принести хотя бы пенни. Офицеры над мертвецами не склонялись, они никогда не мародерствовали – по крайней мере, открыто. Тем не менее сержант обратил внимание, что прапорщик Фицджеральд ухитрился-таки добыть где-то украшенную камнями саблю, которой и размахивал теперь, как дешевая шлюха дорогим веером. Мистер чертов прапорщик Фицджеральд, на взгляд Хейксвилла, определенно слишком высоко себя ставил. Прапорщики – подонки из подонков, низшие из низших, офицерские подмастерья, пареньки в серебряных кружевах. Чертов мистер Фицджеральд не имел никакого права перечить сержанту, а потому мистера чертова прапорщика следовало поставить на место. Плохо только то, что этот самый мистер Фицджеральд ирландец, а ирландцы люди только наполовину цивилизованные и плохо понимают, где их место. По крайней мере, большинство. Майор Ши тоже ирландец, и вот он-то человек цивилизованный... когда, конечно, не пьян. Есть еще полковник Уэлсли из Дублина, только вот тому хватило ума стать большим англичанином, чем иные англичане, а вот чертов мистер Фицджеральд даже не пытается скрыть, где появился на свет.
