Трахнула его на парковке.
Влюбилась.
И свалила нахрен из моей квартиры.
Ах, какая же я хорошая подруга.
Я поскальзываюсь, лечу вперед и чуть не ломаю шею на ледяных ступеньках. Прежде чем добираюсь до верха, остатки пива оказываются у меня на плаще. Взобравшись, наконец, на крыльцо перебрасываю бутылку через перила, вытаскиваю из кармана бумажный пакет, развязываю пластиковый, перекладываю собачье дерьмо и беру зажигалку.
Небольшой козырек над дверью никак не укрывает ото льда и снега, бьющих со всех сторон. Поэтому я опускаюсь на колени и использую плащ, чтобы защититься от ветра, пока поджигаю пакет.
Дерьмо действительно вспыхивает. Пылает очуменно жарко. Я вытаскиваю телефон и нажимаю на запись. Затем давлю на звонок и стучу в дверь снова, снова и снова, пока не слышу шаги и голос Люка Дюшанана, требующего, чтобы я «подождала, черт возьми».
Мой план сработал без сучка и задоринки.
Люк открывает дверь. Видит огонь. Топчет пакет своими модными домашними туфлями. Затем мерзкие пары теплого, поджаренного собачьего дерьма поднимаются в воздух и попадают в горло Люка Дюшанана как раз в тот момент, когда от шока он делает глубокий вдох.
Начинаются рвотные позывы.
Видеть, как взрослый мужик верещит, как девочка, между сухими спазмами и слезами, — это больше, чем я себе представляла.
И все это записано у меня на видео.
И это эпично.
Даже я, будущий экстраординарный автор бестселлеров, не смогла бы выдумать такого.
Я так увлечена открывшейся передо мной сценой, что даже не замечаю двух приближающихся полицейских, пока они не оказываются рядом со мной. Засовывая телефон в карман, пытаюсь их обойти, но крыльцо маленькое. А они довольно крупные парни.
— Ладно, леди. Притормозите. Мы предупреждали таких, как вы, не шнырять здесь, — говорит полицейский, хватая меня за левую руку.
Другой полицейский хватает меня за правую руку.
— Я чувствую исходящий от нее запах алкоголя. Сколько вы сегодня выпили? Вы под кайфом? — Он светит мне в глаза.
— Мэм, вы знаете эту леди?
Я моргаю, чтобы избавиться от пятен в глазах, и смотрю на женщину в дверном проеме. Должно быть, это новая сучка. Эмили права. Она вовсе не уродина. На самом деле очень даже хорошенькая. Вся такая милая и роскошная в своем атласном халатике с задорными сосками, пытающимися пробиться сквозь ткань.
— Нет. Я никогда раньше ее не видела. Не думаю, что мой жених тоже ее знает. — Жених? — Я спрошу его, но почти уверена, что это просто еще одна попрошайка.
— Мэм, мы можем с ним поговорить?
— Он… нездоров в данный момент.
Где-то из глубин дома доносятся рвотные потуги Люка, и я не могу сдержать улыбку. Девушка прищуривается, глядя на меня. Проклятье. У нее нереально великолепные ресницы.
Я опускаю голову. Если она провела столько же исследований об Эмили, сколько Эмили о ней, она может узнать меня по фотографиям Эмили на Facebook. Как бы мне ни хотелось поставить себе в заслугу то, что я провернула самый старый розыгрыш в истории, и чтобы Люк знал, что это я вызвала его большой переполох, я достаточно умна, чтобы понимать, что статус пьяной бродяжки, вероятно, к лучшему. Кроме того, он узнает, что это я, после загрузки видео.
— Мы часто видим таких в округе. Холодная погода всегда выгоняет их из укрытия. Итак, мы патрулировали местность, когда увидели пожар. Рад, что не обернулось чем-то худшим.
— Да, я тоже, — говорит невеста, вытягивая шею, как чертов жираф, чтобы попытаться получше меня рассмотреть. Тяжело опираясь на полицейского справа от меня, я опускаю голову еще ниже.
— Мы отвезем ее в участок и дадим протрезветь. Если хотите выдвинуть обвинения, вам нужно сделать это завтра до девяти утра.
— Не думаю, что мы будем это делать.
Я должна быть благодарна, но немного злюсь на ее заносчивый тон — будто я не стою ее времени. Пусть идет лесом. Я достаточно хороша, чтобы против меня выдвинули обвинения…
— Хорошего дня, мэм.
Замечаю, как офицер пялится на ее сиськи, и закатываю глаза. Он смотрит дольше, чем любой джентльмен, а затем ведет меня вниз по ступенькам. Я оглядываюсь на кучу пепла и несгоревших собачьих экскрементов и чувствую странную грусть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мы были так близки… я и этот кулек с дерьмом. Я буду скучать по нему.
Я вынуждена отвести взгляд, когда офицер надевает наручники на мои запястья. Затем, прикрывая мне рукой макушку, усаживает на заднее сиденье машины.
Когда адреналин спадает, а оцепенение проходит, я понимаю, как мне чертовски холодно на самом деле. Я дрожу и трясусь. Зубы стучат, а голова дергается. Это только усиливает мой вид бродяжки-алкоголички и даже вызывает сочувствующие взгляды со стороны офицеров, которые разговаривают так, как будто меня нет в машине.
— Это было собачье дерьмо или человеческое?
— С этими людьми никогда нельзя сказать наверняка.
— Видел, как очумел этот придурок Дюшанан? Самое смешное, что я видел за последнее время.
— Да, кто, черт возьми, на такое поведется? Это самый старый трюк в истории.
— Эй, милочка… — тон полицейского разительно меняется. — Я куплю тебе выпивки на неделю, если ты сможешь провернуть свой маленький трюк на Уэст-Бьютро-стрит, 2189. Черт, это стоило бы двухнедельной выпивки, лишь бы увидеть, как моя бывшая жена топчет пылающий пакет с дерьмом.
Они смеются, но и представить себе не могут, как трудно найти собачье дерьмо в здешних краях.
Как только я начинаю согреваться, они вытаскивают меня обратно на холод и ведут в полицейский участок. Пару раз я сидела в камере. Ничего серьезного, но несколько ночей мне пришлось провести в окружной тюрьме из-за неоплаченных штрафов. Один или два раза меня арестовывали за мелкое хулиганство. Поэтому я удивлена, когда они не просят меня сдать личные вещи. Не фотографируют. И даже не интересуются, как меня зовут.
Просто ведут в огромную камеру, выходящую на кабинеты. Вдоль стены стоят двухъярусные кровати, но занята только одна. Мне дают подушку, простыню и одеяло, осторожно вталкивают внутрь, а затем дверь за мной захлопывается, разбудив единственного человека в камере.
Женщина такая же большая, как чертов дом. Выглядит злобно, как гремучая змея. Когда я пытаюсь занять койку напротив нее, чтобы постоянно следить за ней одним глазом, она качает головой. Я перехожу к следующей койке. Она снова качает головой. Все происходит так: я останавливаюсь у койки, смотрю на нее, спрашивая разрешения, она качает головой, я двигаюсь вперед, чтобы мне не надавали по морде.
У последней койки в глубине камеры она издает стон и переворачивается на другой бок. Как можно удобнее обустраиваю верхнюю койку и забираюсь туда полностью одетой. Не требуется много времени, чтобы понять, почему мегера заставила меня спать здесь. Место холоднее, чем чертова задница эскимоса.
Я достаю телефон, и вижу, что у батареи остался один процент заряда. Поэтому смотрю видео, где Люк Дюшанан беснуется, пока телефон не умирает.
И это, черт побери, лучшие тридцать семь секунд в моей жизни.
Глава 5
Я просыпаюсь от пристального взгляда моей сокамерницы.
Она стоит передо мной, и мы смотрим друг другу в глаза.
Эта женщина пугает меня до чертиков.
— Ты храпишь.
Ненавижу, когда люди храпят. Я знаю, как это может раздражать. Поэтому приношу свои извинения.
— Извини. Я перевернусь на бок. — Собираюсь повернуться, но она качает головой.
— У меня есть идея получше.
— Серьезно? Сон на боку обычно срабатывает. Бабушка заставляла деда…
— Перестань дышать.
Я смотрю на нее в замешательстве. Ее взгляд говорит мне, что если я сама не перестану дышать, то она мне в этом поможет.
Делаю вдох, надуваю щеки и задерживаю дыхание. Она удовлетворенно кивает и топает обратно к своей койке. Пружины стонут под ее весом, когда она поворачивается на бок, чтобы наблюдать за мной.
Как раз перед тем, как я теряю сознание, дверь в камеру открывается.
