Худая по весне ворона решила подразнить Сеню. Она садилась на нижние ветки деревьев и каркала, когда он проходил под ними. Сеня посмотрел на ворону с видом, что ему на нее наплевать. Тогда противная птица стала пикировать с веток чуть ли не ему на голову. Тина нашла на обочине камень, подняла, прицелилась и запустила в ворону. Конечно, не попала. На ладони остался грязный мокрый след. Тина достала платок и вытерла руку. Сеня подошел к ней, посмотрел вопросительно.
– Гадкая ворона! – сказала ему Тина. Сеня понимающе мотнул головой и гавкнул. Какая-то женщина, идущая навстречу, шарахнулась от них в сторону.
– Намордник на собаку наденьте! – крикнула она, когда уже была от Тины на приличном расстоянии.
– На себя бы надела! – огрызнулась негромко Тина и подозвала Сеню: – Рядом иди. А то нас с тобой на живодерню заберут. – Сеня удивленно покосился на нее, услышав новое слово, но гавкать больше не стал. Тина прошла еще немного. Такая ярость, такая злость вдруг захлестнула ее с головы до ног, что она не выдержала, остановилась под деревом, изо всех сил шарахнула рукой по стволу:
– Будь же ты проклят, Азарцев! Будь ты проклят!
С ветвей на нее посыпались мокрые капли, попали на руки, на лицо, за шиворот. Это помогло. Она вытерлась все тем же носовым платком, взяла Сеню на поводок и повернула в сторону дома.
Когда она вошла в квартиру, ее трясло. Она расстегнула пуговицы, стряхнула с плеч пальто. Оно упало на пол посреди комнаты, как раз на то самое место, где в тот ужасный день у нее на глазах лежали на другом пальто – гораздо более шикарном – Азарцев и его прелестная любовница. Тина оглянулась. Лицо ее искривила судорога. Она рывком подняла свое пальто и швырнула на постель. Но и это ей не понравилось. Тогда она смяла кулаками и засунула его под одеяло, чтобы не видеть. И осталась сидеть на постели, обхватив голову, раскачиваясь из стороны в сторону. Как бы ей хотелось заплакать! Наверно, стало бы легче. Но ни плач, ни стон, ни вой не шли из ее груди. Она сжала зубы и встала. Достала пальто, нарочно медленно его встряхнула, прошлась по нему щеткой. Аккуратно повесила на плечики, аккуратно убрала в шкаф. Потом она вытащила пылесос, достала ведро и тряпку и снова, наверное в тысячный уже раз, пропылесосила и вымыла весь пол в комнате. Затем в коридоре. Взяла распылитель с ароматизатором воздуха, побрызгала вокруг. И все равно, все равно ей казалось, что в комнате присутствует въевшийся в стены, в ковер, в обивку запах Азарцева, тот самый запах, который с наслаждением и надеждой она вдыхала всего несколько недель назад.
«Возьми себя в руки! Здесь никого нет, кроме меня. И ничем не пахнет». Но где-то внутри, в области грудины, росла и ширилась, вгрызалась и не отпускала тоска. Она гнала Тину из угла в угол, не позволяла сосредоточиться, не давала одеться, позавтракать, собраться на работу. Вот Тина подошла к зеркалу, взяла в руки расческу. Чужое злое лицо с воспаленными глазами смотрело на нее. Тусклые светлые волосы спутанными прядями спускались к шее. Веснушки, выступившие опять на носу первыми признаками весны, слились на щеках темными пятнами, губы запеклись.
«Хороша…» – подумала Тина. И тут же вспомнила запрокинутое, сияющее удовольствием лицо молодой женщины, ее прекрасное обнаженное тело на полу, ее раскинутые руки и какой-то безумный восторг в глазах Азарцева, сменившийся непониманием и досадой в момент, когда он поднял от этого прекрасного тела свою голову и увидел в комнате ее, Тину.
– Господи, скажи, ну почему мне так всю жизнь не везет? – со всей силы она швырнула расческу в зеркало. Но что может сделать толстому стеклу пластмассовая расческа? «Даже не разбилось», – с отвращением подумала Тина. Сеня притопал сзади, зубами поднял расческу и повернул к Тине голову. Она взяла расческу из его пасти, равнодушно скользнула рукой по его лбу. Потом, вдруг повинуясь внезапному импульсу, снова набрала телефон Барашкова:
– Вот что, Аркадий, давайте вечером встретимся у меня. Втроем, без твоей жены. Ты, я и Ашот. Так будет лучше. Свободнее.
– Ну, хорошо, – неуверенно сказал он. – Только Люда же знает, что он прилетает сегодня. Может обидеться.
– Свали все на меня. Мол, плохо себя чувствую и т. д.
– Так Люда приедет к тебе. Помочь.
Тина вздохнула:
– Ну, захочет приехать, пусть приезжает. Все равно. Только я хочу встретиться у меня.
– Ну, ладно.
– Договорились. – Она отключилась. «Запах двух мужиков перебьет твой запах, Азарцев!»
С видом военачальника, пускающегося в опасную, но жизненно необходимую военную операцию, Тина снова прошлась по квартире. «К черту сегодня газеты! Схожу к парикмахеру, накрою прекрасный стол и напьюсь. И, может быть, снова затащу Барашкова в постель. Или Ашота, если Аркадий придет с женой, – подумала она с несвойственным ей раньше злорадством. – А то надоело смотреть, как все пребывают в шоколаде. Одна я пожизненно в дерьме». Она созвонилась со знакомой парикмахершей, снова достала пальто из шкафа и, мрачно взглянув на место на полу в центре комнаты, нарочно прошлась по нему уже обутыми в сапоги ногами.
– Звери, я скоро вернусь! Сегодня у нас будут гости. – Она выгребла из ящика тумбочки всю наличность и вышла из квартиры.
6
– Насколько я понял, ты всю сознательную жизнь после окончания института занимался функциональной диагностикой, – сказал Михаил Борисович Ризкин, поворачиваясь от своего микроскопа к сидевшему за соседним столом новоиспеченному коллеге Владику Дорну. Разговор их происходил в просторном и светлом кабинете заведующего патанатомией. Но сама обстановка в комнате Владику не понравилась. Такое было впечатление, что это не кабинет, а квартира. Причем квартира старого холостяка – так много в ней было собрано разноплановых вещей разных эпох. Старинный резной шкаф красного дерева с книгами и банками с заформалиненными препаратами соседствовал одновременно с дорогими кожаными креслами и дешевым навесным шкафчиком от допотопного кухонного гарнитура. Здоровенная пальма в деревянной кадушке, к которой бы очень подошли семь мраморных слоников из пятидесятых годов, каким-то образом уживалась с прекрасными микроскопами и отличным компьютером на старом письменном столе, заваленном картонными планшетами со стеклами микропрепаратов, толстенными книгами, атласами и медицинскими журналами. В дальнем углу кабинета с потолка свисала красная боксерская груша, и пара боксерских перчаток висела на огромном гвозде, вбитом в стену под портретом Ипполита Васильевича Давыдовского. Зато на подоконниках красовались разнообразные и самые модные представители флоры из современных супермаркетов.
