— Я, пожалуй, поеду. — Леор взял свой плащ, лежавший на сундуке у выхода, и набросил себе на плечи. — Я тут у вас загостился…
— Не-а… — помотал головой Браск. — Никуда ты не пойдешь, Лис. Ты будешь расследовать это дело, и…
— Расследовать? Тут нечего расследовать, Браск! Нечего! Совершенно понятно, что король умер в результате симпатической магии, что скульптуру сделал кто-то из скульпторов, и нужно просто прижать как следует мастера и подмастерье, для того чтобы они все рассказали — оба или кто-то один из них. — Леор наклонился, чтобы заглянуть в глаза Браску. — Что тут неисполнимого? Просто берешь и спрашиваешь. У вас нет палача? Так ты и сам прекрасно справишься. В прошлом ты такой разборчивостью в средствах не страдал. И мозги у тебя работали хорошо, не то, что сейчас…
— Обрезки ногтей и волос, — сказал Браск тихо.
— Что? — не понял Леор.
— Чем они могли начинить эту восковую фигуру? Какой жизненной влагой? Три дня до своей смерти король не имел ни царапин, ни ран, ни даже ушибов.
— Если быть точным, то почти сто дней его величество не проливал свою кровь, — добавил Гром. — Даже красотки из «птичника» не наносили ему царапин… Им это строжайше запрещено, но было два случая, когда красотки, особо стараясь, царапали его величеству спину… Так вот, я со всей ответственностью заявляю, что почти сто дней — девяносто восемь — тело короля не имело повреждений. Я присутствую при каждом утреннем туалете и при каждом вечернем раздевании и заявляю: никто не мог получить ни капли крови короля. Никто!
— Так что, даже если бы скульптор сошел с ума и стал убивать таким демонстративным способом, — подвел итог Браск, — то он просто не мог бы ничего сделать. Всем все прекрасно становится понятно, сбежать не получится, так что проще уж броситься на короля с кинжалом. Вряд ли удастся, но по самоубийственности — один в один.
Полено в камине, словно подтверждая правоту Браска, выстрелило, подняв облако искр. Все посмотрели на огонь.
— Мы имеем жертву, — сказал Браск. — Имеем факт убийства — и все, больше ничего мы не имеем.
Леор сел на табурет.
— Думаешь, я бы к тебе обратился, если бы все было так просто? — вздохнул Браск. — Думаешь, я просто счастлив тебя лицезреть? Поверь, если бы у меня была хоть какая-то зацепка, то… А еще причина. — Браск снова вздохнул. — Сколько я ни ломал голову, но придумать, кому нужна смерть короля, — не смог. Голова идет кругом, а ничего придумать не могу…
— Соседи… — робко предположил Фавер.
— Империя? — с язвительной улыбкой осведомился Браск.
— Нет, кто-то из баронов…
— Зачем? Зачем барону смерть его величества? Король не воевал с Баронствами уже лет двадцать…
— Девятнадцать с половиной, — сказал Гром.
— Вот! — поднял палец Браск. — Двадцать лет. Торговый путь из Баронств в имперские земли проходит через наше королевство, так что ссориться с нами баронам смысла нет. Захватить трон, пользуясь смертью его величества? Как? И как потом усидеть на этом самом троне? Остальные бароны посмотрят на счастливчика очень косо и даже, пожалуй, смогут в кои-то веки объединиться, чтобы не позволить выскочке насладиться удачей… Тем более что вопросы наследования утрясены давно, его величество издал специальный указ о престолонаследовании, по которому трон получает старший сын. Парню сейчас семнадцать лет, он в отце души не чает. Не чаял… Собственно, в королевской семье все тихо, спокойно и по-родственному. Дети любят и уважают родителей, родители уважают друг друга…
Браск замолчал, потому что Леор издал какой-то странный звук, словно кашлянул.
— Уловил? — Браск кивнул. — Молодец, уловил, не потерял хватки. Да, я сказал, что между детьми и родителями — любовь и уважение, а между родителями — только уважение. Ты по этому поводу хрюкал?
— А нельзя ли повежливее, любезный? — поинтересовался Фавер.
Суть разговора от него уже ускользнула, но то, что придворный крохотного королевства позволяет себе по отношению к следователю Имперского Коллегиума интонации, мягко говоря, не слишком уважительные, вполне тянуло на повод для поединка. Убивать старика Фавер не собирался, но порезать его камзол на мелкие лоскуты был готов.
Он даже положил руку на эфес меча и приосанился.
— Приношу свои извинения… — быстро сказал Браск. — И лично господину следователю, и всему Имперскому Коллегиуму в его лице…
— Струсил… — процедил Фавер.
— Да, струсил, — охотно подтвердил начальник стражи. — Да и зачем мне рисковать в поединке с молодым петухом? Убью или покалечу — скажут, что я воспользовался твоей молодостью, ты меня убьешь — станут говорить, что старый пес доигрался, что давно было пора уходить на покой… Я лучше прикажу кому-нибудь из моих людей, они тебя на выходе из дворца и перехватят. Оглоблей по ногам — способ деревенский, но очень… очень действенный…
— Сидеть! — привычно приказал Леор, увидев, как рыцарь медленно поднимается. — Браск шутит. Ведь шутит же?
— Шучу, — кивнул Браск. — По поводу благородного Фавера из Темной Долины — шучу. По поводу дел семейных королевской четы — шутить не могу, не имею права и не хочу. Любви там нет, но есть очень достойное и разумное поведение королевы и благодарность короля. Ни для кого ведь не секрет, что наш покойный король был бабником, выражаясь по-простому.
Бабником короля Граска Славного в глаза, естественно, не называли. Могли назвать пылким, влюбчивым, тонким ценителем женской красоты. Как королева называла своего супруга, находясь с ним один на один, никто не знал. Наверное, поначалу, доходило и до сильных выражений — королева была дамой решительной и волевой.
Граск, согрешив в очередной раз, пытался оправдать свое право на подобные вольности исконными привилегиями правителей Армоны, Илеа пыталась взывать к его супружескому долгу, но особых успехов в этом деле не достигла. Поэтому перешла к аргументам серьезным — политическим и экономическим.
Какая-нибудь из очередных любовниц могла забеременеть от короля. На свет в результате появлялся бастард, который мог нанести вред законным детям Граска и всему королевству в целом.
Король задумался и согласился. Действительно, нехорошо могло получиться. Но ведь обычаи и естество требовали своего… И королева нашла в себе силы и мудрость, чтобы решить эту проблему.
Она создала «птичник».
Официально три или четыре десятка девиц, собранных во дворец со всего королевства, назывались фрейлинами двора, но на самом деле ее величество таким образом подбирала для его величества кандидатуру для недолгого — день-два — романа. Собственно, даже и не романа, а развлечения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
