Сурядовы не были сторонниками того большинства среди дворянства, которое предпочитало отстраивать дома либо в стиле европейских замков, либо под глубокую славянскую старину, вплоть до частоколов с черепами. Их имение, отстроенное заново после большой реконструкции еще век назад именно в таком виде, в виде устремленного в небо жилого комплекса «звездолетных», «космических» очертаний, как бы подчеркивало, что вот уже несколько веков, практически со времен начала Реконкисты, все мужчины семьи связывают судьбу со звездами. Даже лифтовые шахты по углам здания были сделаны в виде массивных безекторных колонн примитивного, грозного и прекрасного звездолета начала Галактической Эры. Игорь рассматривал дом с обычным восхищенным удовольствием. Его было видно издалека. Возвращаясь на каникулы, он не пользовался самолетами и даже нарочно сходил со струнника на одну станцию раньше – там можно было спуститься к озеру по тропинке косогором и вдоволь налюбоваться поместьем… Когда он видел дом – он каждый раз пытался представить себеих. Предков. Яростных, грубых, непреклонных, отважных, скорых на дружбу и гнев, но великодушных… В такие минуты ему казалось, что он – очень маленький – робко и восторженно смотрит снизу вверх на замершие в полутьме фигуры титанов. И вместо глаз у них сияют звезды, и лежат на широких плечах эполеты облаков… Никому он не рассказывал об этих мыслях. Не потому, что боялся насмешек. Просто… кто же говорит о ТАКОМ?..
Мама, что это за горы —Там, на горизонте?Я хочу туда домчаться,Посмотреть с кручи…Тихо я пойду – чтоб не спугнутьСон тех,Кто при жизни был сильнее скал,Круче…
И тут со ступеней стремительно метнулась и вошла в воду без единого всплеска золотисто-бело-алая торпеда. Игорь подпрыгнул и закрутился в воде, не без оснований предполагая… ага! Он нырнул и перевернулся под водой, ускользнув от вытянутых рук стремительно надвигающейся стилем «дельфин» полупризрачной тени. Сам попытался ухватить, но промазал – и на несколько минут в воде закрутилась бешеная круговерть – пловцы пытались подловить друг друга. Наконец рядом с вынырнувшим в очередной раз Игорем выскочила на поверхность голова, а потом плечи, обтянутые купальником. Это была женщина – сдувая с носа капли, она смеялась.
– Молодец!
– Доброе утро, мам, – сказал Игорь. Мать и сын поплыли к ступеням. Игорь хотел было галантно помочь матери выбраться из воды, но она сделала одно-единственное движение и оказалась на суше, а в следующий миг сильным рывком за руки выдернула из воды несолидно ойкнувшего и брыкнувшего ногами сына, деликатно отвернулась, сделав вид, будто что-то рассматривает в тумане – когда мальчишка вроде бы равнодушно, но очень быстро цапнул трусы (скрыла усмешку – наверное, на занятиях по анатомии и по эротике он не такой стеснительный).
Потом они уселись рядышком – молча, чтобы просто обсохнуть под лучами только-только появившегося солнца. Игорь косился на мать, почти против воли любуясь ею. Он гордился матерью и любил ее, как только можно любить и гордиться в тринадцать лет.
Велина Целимировна была типичной русской дворянкой – рослая, сероглазая красавица, золотисто-русые волосы которой были собраны в тугую «корону», ее фигура – широкобедрая, с тонкой талией и высокой крепкой грудью – ничуть не пострадала после трех родов. Величаво-медлительная, она могла становиться стремительной, как молния, в чем только что убедился средний сын. В юности очень неплохой ученый-химик и биолог, она и сейчас иногда публиковала небольшие работы, но в основном отдавала время управлению поместьем. Говорили – сама Велина Целимировна об этом не распространялась, – что девочкой она служила в Круге Мораны[4], и Игорь этим не раз козырял в мальчишеских разговорах: «У меня не только отец – у меня имать!..» По правде сказать, он не помнил, чтобы мать в его детстве выразила по отношению к нему чувств больше, чем считала приличным. Даже когда он был маленьким и возвращался из Лицея, то получал всего лишь короткое объятие и поцелуй. Но он уже тогда умел читать чувства и выражение глаз – и не обижался. А последние год-полтора отношение матери изменилось, потеплело, и не только потому, что погиб отец – Игорь ощутил, что она видит в нем – как и в старшем брате – не столько уже детей, которых можно «разбаловать», сколько друзей и единомышленников. Но Роман уже давно не жил дома и даже наезжал редко – когда его эсминец оказывался на Луне, а это было нечасто. Даже отпуск последний не взял, и это было понятно – старший Сурядов был настроен стать капитаном корабля в кратчайшие сроки… Как отец. Отец, погибший в пограничной стычке с фоморами четыре года назад.
Игоря иногда забавляло и удивляло, что у не-дворян отношения в семьях были несколько иными. Семьи очень прочно держались на любви родителей друг к другу и к детям и любви детей к родителям, да и дети, как правило, искали и находили работу или службу поближе к родителям, отчего не редкостью были целые населенные пункты-«семьи». Дворянские роды скрепляла ясно и деловито осознанная и пронизывавшая всю их жизнь служба общности интересов Империи – в каком бы краю освоенной Галактики ни находился сын или дочь любой из семей…
– Мам, – спросил Игорь неожиданно для самого себя, – ты любила отца?
– Я его любила. – Казалось, Велина Целимировна ждала этого вопроса. – Вернее – полюбила. Семьям нужно было упрочить союз. Мы встретились – и все. Так было нужно. Но потом… – Она улыбнулась.
– А я похож на него? – Игорь подтянулся.
Мать мягко улыбнулась:
– Вы все трое похожи на него и на меня. Даже Надюша.
– Ну вот, ответила, – надулся Игорь и встал. – Я пойду, я голодный. Тетя Аня спит еще?
– Спит… Игорек, принеси мне тоже чего-нибудь поесть.
– Ма… – сделавший уже несколько шагов по лестнице Игорь оглянулся. Медленно шагнул обратно на пару ступенек, спросил: – Ма, ты где ночью-то была? Ты ж не спала, я вижу теперь.
– Ну не спала, – слегка смущенно отозвалась Велина Целимировна. – Попросили помочь на ферме с синтезатором. – Она кивнула за озеро.
Игорь сделал суровое лицо, женщина – покаянное.
– Я принесу поесть, – наконец кивнул мальчишка.
– И попить! – крикнула ему вслед мать. – И еще комбрас принеси, он на входе! И еще… – Она махнула рукой, потому что Игорь был уже на самом верху лестницы (последним пролетом пользоваться он счел ниже своего достоинства и, с разбегу подпрыгнув, ухватился за перила балкона, подтянулся и оказался там). – Ну ладно…
…В большой, казавшейся совершенно прозрачной из-за сплошного остекления (и притом матово-черного снаружи) кухне было на самом деле пусто. При появлении молодого хозяина из «норок» показались два робота-уборщика; если бы они обладали хоть каплей индивидуальности – можно было бы сказать, что на блестящих туповатых носах отражалось нетерпеливое ожидание.
– Брысь! – Игорь топнул ногой, и роботы исчезли. Мальчишка довольно усмехнулся. Еще три года назад он втихую перепрограммировал уборщиков именно на это слово и движение – кстати, никто в доме больше об этом не знал, и все частенько удивлялись, почему это довольно назойливая и очень хлопотливая, готовая утащить на секунду отставленный в сторону стакан буквально из-под пальцев домашняя техника боится Игоря как огня? Сестричка Надька, уже тогда, в семилетнем возрасте, отличавшаяся повышенным ехидством, заметила, что это, наверное, потому, что роботов страшит мысль об уборке в том свинарнике, который называется «комнатой Игоря». После этого замечания, высказанного за обедом и слишком громко, Надька впервые в жизни близко познакомилась с тем, что такое настоящий свинарник, отработав там по приказу Велины Целимировны целую неделю по четыре часа в день – и это в каникулы…
Сунув два стакана под автомат и скомандовав: «29-19, лимонный сок, пожалуйста!», Игорь открыл духовку и довольно улыбнулся. Тетя Аня, конечно, спала. Но она не была бы сама собой, если бы не оставила с вечера на ма-а-аленьком подогреве великолепный ростбиф в коричневой корочке, уже нарезанный солидными кусками, нежно-розовыми внутри.
– Вы золото, теть Ань, – пробормотал Игорь, улыбаясь. Вспомнил, как года в четыре, когда тетя Аня в очередной раз отмыла их с Пашкой – своим младшим – после того, как они почти пять суток «шлындрали» по лесу и лугам, носа не показывая домой и питаясь подножным кормом, – а потом усадила за стол и положила по куску горячего, просто-таки «дышащего» пирога с земляникой, а в глиняные кружки-самоделки (гончарное дело было для ее мужа, инженера-гидротехника, работавшего на ферме за озером, отдыхом) налила холодного молока – так вот, тогда он, Игорь, восторженно булькая молоком, прямо заявил: «Хочу, чтоб ты была моей мамой!» Пашка ответил, что тетя Аняегомама и он ее никому не отдаст. А тетя Аня неожиданно строго сказала, что мама у Игоря одна и лучшей ему и не надо желать, и говорить так нельзя, и даже думать.
