– Я видел, как умер листочник, – сообщил Аббад, невежливо прервав учителя, и тот мощным мысленным импульсом заставил ученика всплыть из нового воспоминания.
– Ты еще не понимал, что это была смерть, верно? – подумал Левкид.
– Нет, я… Я решил, что листочник отправился в другое место.
– У физиков есть термин: телепортация.
– Путешествие, да? Но это не совсем…
– Молодец, Аббад, ты уже понимаешь разницу между физической телепортацией, которую и сам хорошо освоил, и сложным процессом трансформации…
– При телепортации, – сказал Аббад, – меняются только координаты объекта в пространстве-времени, но нет обмена энергиями с духовным и нематериальным мирами.
– Конечно, – кивнул Левкид. – А тот листочник действительно умер, судя по твоему описанию. В материальном мире он обратился в горсть пыли, в духовном осталось содержание его памяти, а в нематериальном сохранились все идеи о его структуре. Такова судьба живого, но не разумного. Человек…
Левкид помедлил, пряча от Аббада какие-то свои мысли, не предназначенные для ученика, и продолжил после короткой паузы:
– Настала пора, Аббад. Первое посвящение, через которое ты прошел, это знание о начале и конце всего сущего. Прежде ты жил в убеждении, что будешь всегда.
– Конечно, – подумал Аббад. – Человек рождается из идеи. Из мысли. Из желания. Если бы у отца и мамы не возникло мысли о сыне…
– Ты не родился бы, конечно.
– А идеи вечны, или это тоже неверно?
– Идеи вечны, – повторил учитель. – Полагаю, да. Во всяком случае, наука пока не смогла доказать обратного или показать в эксперименте исчезновение хотя бы одной идеи. Но это…
– Это я пойму при втором посвящении, – подсказал Аббад.
– Возможно, – сдержанно сказал учитель. – Физика утверждает, что идеи вечны, духовная суть изменчива, а вещественное тело смертно и в назначенный срок становится прахом, горсткой пыли. Тело живет… на этот счет есть разные мнения… некоторые исследователи считают, что человек в своей вещественной форме может, в принципе, прожить столько, сколько будут существовать молекулы, атомы и частицы. Примеров тому мы не знаем по той простой причине, что наша Галактика образовалась шестьдесят семь миллионов полных циклов тому назад. По сути это – вечность.
– Но Дервит умер, – сказал Аббад. – Его молекулы распались.
– Он сам того пожелал, – покачал головой Левкид.
– Но как…
– Дервит и сейчас жил бы и продолжал радовать нас своими поэмами – поистине гениальными! Физическое тело человека не может погибнуть, пока связано законом сохранения энергии с духовным миром и миром идей. Пока сохраняется триединство, смерти нет, потому что всегда из неуничтожимой идеи может возникнуть мысль, а энергия мысли, перейдя в материальный мир, восстанавливает тело таким, каким оно было в момент гибели.
– Да-да, – нетерпеливо сказал Аббад. – Но Дервит… я был им, я ощутил его смерть, полный распад…
– Неприятные ощущения, верно?
Аббад передернул плечами.
– Дервит сам того пожелал, – повторил учитель, – но у него ничего не получилось бы, если бы не помощь монахов.
– Монахи?..
– Ты знаешь о Монастыре?
– Конечно, – сказал Аббад. – Монахи управляют всеми процессами во Вселенной…
– Нет, конечно, – улыбнулся Левкид. – Монахи все знают, да, но умеют далеко не все. Правда, никто не знает, чего же они все-таки делать не умеют, потому и сложилась легенда…
– С неразрешимыми проблемами люди поднимаются в Монастырь.
– Да, – кивнул учитель. – Поднялся и Дервит. Повторяю: поэт и сейчас был бы жив, не помоги ему монахи разорвать энергетические связи в его душе. Правда…
Левкид скрыл от Аббада какую-то свою мысль, пустая оболочка взлетела в небо так быстро, что Аббаду показалось – сверкнула молния. «Правда»…
– После первого посвящения, – сказал учитель, – ты начал понимать устройство Вселенной. После второго ты поймешь себя.
* * *
– Я хочу умереть, – произнес Аббад.
Ему показалось, что монахи не поняли его слов. Все трое остались неподвижны – не только в пространстве комнаты, но и в пространстве мысли: ничто не сдвинулось, не изменилось, слова Аббада повисли в воздухе, как легкие воздушные шарики. Они поднялись невысоко и выглядели одинокими путниками, уставшими и не желающими продолжать подъем.
– Повтори.
Кто это спросил?
– Я хочу умереть и прошу вашей помощи.
Слова, наконец, взлетели вверх, и в комнате возникло движение – не столько в физическом пространстве, сколько в пространстве мысли. Возможно, идеи в нематериальном мире также пришли в движение – во всяком случае, Аббад очень на это рассчитывал. И очень рассчитывал на то, что, произнося вслух кощунственные слова, он не позволил монахам понять их истинную причину. Он так старался…
– Ты просишь нашей помощи, – сказала Асиана, передав голосом всю гамму охвативших ее чувств. Это было высшее искусство речи, Аббад так не умел, он даже не подозревал, что подобное умение существует. Он не представлял, как можно с помощью звуков, простых колебаний воздуха, передать и грусть свою, и боль, и любовь к нему, пришедшему в Монастырь со своей болью и грустью, и желание помочь, но не так, как хочет этот юноша, еще не понимающий, должно быть, что такое жизнь, и что прожить ее нужно, как бы ни оказалось трудно, как бы ни…
О чем-то еще более глубоком и важном сказала в четырех словах Асиана, но Аббад не смог понять, он не умел так хорошо, как монахи, анализировать звуковые колебания.
– Я прошу вашей помощи, – повторил Аббад.
Сатмар подошел ближе, и Аббад ощутил исходившее от монаха душевное тепло, оно согревало и даже больше: юноша ощутил жар, в голове застучали быстрые молоточки. В ритме, который Аббад не сразу сумел расшифровать, они говорили о том, что жизнь – сложнейшая категория сущности, он еще молод, чтобы понять ее даже в самом простом воплощении, и, несмотря на два посвящения, он еще слишком мало…
– Я решил, – твердо сказал Аббад.
Молоточки перестали стучать, обруч, сжимавший череп, разжался, Сатмар бросил взгляд поверх головы Аббада – прочел, должно быть, остаточные мысли и соображения, – и отошел в сторону, а на его месте оказался Крамус. Он ничего не сказал, ни о чем не думал – во всяком случае, ни о чем таком, о чем следовало бы знать Аббаду. Он просто стоял и не смотрел даже, глаза его были закрыты для всех длин волн, и, может быть, только нематериальная суть была ему сейчас доступна, но Аббад очень надеялся на собственную защиту, пусть уже и тонкую, но все еще действовавшую.
– Так, – сказал Крамус и отошел к Сатмару, стоявшему в проеме окна. Асиана не сдвинулась с места.
– Ты решил, – сказала она. – и нам нужно знать причину.
Конечно. К этому Аббад готовился почти половину цикла – с той ночи, что они с Тали провели на плато Уппары. Ужасная ночь. Последняя. Больше они не виделись. Ощущение резонанса, могучее и притягивающее, исчезло не сразу, но все-таки исчезло – последнее время Аббад провел вдали от родной планеты и вдали от всех мест, где могла находиться его любимая. Он любил Тали и с каждым прожитым часом любил все больше, он хотел сказать ей… Не мог. Не должен был.
В ту ночь на плато, когда в небе не осталось ни одной близкой звезды и упал мрак, они оба будто обезумели. Темно стало не только в вещественном мире, но и в душе. Многие отправлялись сюда, чтобы испытать свои чувства, вот и они тоже… Это была идея Аббада, но Тали казалось, что испытание придумала она, и он не спорил, так было лучше, так он хотел, Тали, любимая, так часто принимала его мысли за свои, что и на этот раз…
Он укрылся от нее в пещере бессознательного, и Тали оказалась такой одинокой перед мраком… Много позже Аббад раскрыл ее воспоминания, ощутил ее ужас. Все происходило так, как он хотел, то есть, конечно, он не хотел такого конца их отношений, он даже не представлял сначала, что резонансные связи разумов можно разорвать, но так было нужно, и главное: Тали не должна была знать, почему он это делал.
– Ты больше не любишь меня, – сказала она.
Это было не так, но Аббад кивнул: «Да».
– Ты больше не любишь меня.
Женщины лучше мужчин ориентируются в пространстве души, где мысль вторична, а то, что делал Аббад, происходило в мире идей, в нематериальном, там, куда Тали войти не могла – она еще не прошла даже первого посвящения, и это Аббад учел, конечно, когда обдумывал свой жестокий, но необходимый план.
– Ты больше не любишь меня.
Когда души перестают резонировать, возникает пустота… И еще эта ночь – чернота неба, к которой невозможно привыкнуть. Нужно бежать отсюда, туда, в родную Галактику, где всегда светло, но как бежать, если нет сил, если все напасти разом: чернота неба, чернота в душе, чернота, чернота…
– Ты не любишь меня, но это невозможно.
Конечно, это было невозможно. Но она должна была думать…
Когда исчезает резонанс, наступает обратный эффект. Аббад знал это, он изучал физику волн – материальных и духовных, – а Тали еще не знала, и Аббад воспользовался своим преимуществом.
