В 1898 году я вступил в нелегальный социал-демократический кружок. Составился он из рабочих железнодорожных мастерских.
Однажды мы собрались у Вано Стуруа и там состоялась наша первая встреча с молодым пропагандистом — товарищем Сталиным. Занятия проводились в домах рабочих, там, где считалось безопаснее.
Товарищ Сталин объяснял нам, в чем причина нашей бесправной жизни, и каждый раз беседа приводила к ясному и конкретному выводу: необходима борьба!
В конце года, в декабрьские дни, когда уже выпал снег, железнодорожные мастерские забастовали. Это была первая крупная забастовка, показавшая нашу организованность. Она на всю жизнь врезалась в память.
Помнится, накануне забастовки подходит ко мне Сергей Аллилуев и говорит: «Завтра начинаем».
К этому дню готовились серьезно, были выработаны требования, о них знал каждый сознательный рабочий.
Перед началом забастовки товарищ Сталин сам прошел по мастерским: проверить, все ли готово.
Я работал за своим станком, когда вдруг услышал чей-то шопот: «Coco, Coco!» Оглянулся и вижу — проходит через цех наш пропагандист, наш учитель. Вместе с ним был Вано Стуруа. Товарищ Сталин пришел в этот день к нашим передовым рабочим-организаторам, дал последние инструкции.
14 декабря ровно в 12 часов дня должен прозвучать гудок… Важно было не только остановить ремонтные мастерские, но и дать сигнал всему городу. Часовая стрелка приближалась к указанному времени, когда около сорока рабочих, наиболее сильных, подошли к кочегарке, где находились паровые котлы и сигнальный гудок. Вооружившись кто чем мог, они несли охрану. В это время двое рабочих уже были в кочегарке. Администрация почуяла что-то неладное. Подошли, но быстро удалились жандармы.
Ровно в двенадцать раздался протяжный, долгий гудок. Он ошеломил растерявшуюся администрацию, мастеровых и вселил в наши сердца уверенность в победе.
Когда гудок сослужил свою службу, нужно было вывести его из строя. Для этого заранее принесли ведро с мазутом и паклей. Быстро открутили флянец и заложили во внутрь паклю, чтобы паром ее вогнало в гудок.
Пока наши товарищи возились с гудком, в цехах все уже бросили работу и направились к воротам. Но ворота оказались запертыми. И хотя они открывались во внутрь двора, мы выломали их в обратную сторону.
Когда вышли наружу, к нам присоединились рабочие депо и подсобных мастерских. В это время готовился к отходу поезд на Батуми, паровоз в депо разводил пары. Но не тут-то было. Рабочие повернули поворотный круг в обратную сторону, а у паровоза открыли регулятор. Паровоз медленно двинулся вперед и уткнулся носом в котлован.
Мы заняли станционные пути и остановили движение. Нас начали окружать усиленные наряды жандармов и полицейских. Появился начальник дороги Веденеев. Администрация предложила рабочим выделить делегатов для переговоров. Но мы знали, что означает эта уловка, и ответили, что наши требования содержатся в листовках и уже предъявлены.
Тем временем к станции Тбилиси в боевом порядке подошла рота первого Кавказского стрелкового батальона. Нас взяли в кольцо, началась схватка. Мы долго удерживали за собой полотно железной дороги и только к вечеру разошлись.
Ночью происходили аресты.
Забастовка продолжалась еще несколько дней, и наши требования были удовлетворены.
В августе 1900 года в железнодорожных мастерских снова началась стачка, еще более крупная. Ею руководил товарищ Сталин.
В числе многих я был уволен по приказу от 4 августа 1900 года за участие в стачке и заключен в Метехскую тюрьму.
Теперь за партией шли не сотни, а тысячи рабочих.
…Наступил 1901 год.
Товарищ Сталин заранее готовил рабочих к первомайской демонстрации. Участники нелегальных социал-демократических кружков были разбиты на группы и каждая группа получила указания, где собраться во время демонстрации. При этом товарищ Сталин предупредил нас, чтобы мы были на-чеку, так как полиция и жандармерия готовятся «к встрече».
И действительно, в самом центре города во время первомайской демонстрации произошла ожесточенная схватка. К полицейским подошло подкрепление — казаки. Мы не сдавались, разрывали мостовую, выхватывали камни и продолжали борьбу.
Жандармы совсем озверели. Помню, Леонтия Мамаладзе поволокли по мостовой.
Голова его билась о камни.
Тут же избивали целую группу рабочих.
Я не вытерпел, подошел и изо всей силы ударил околоточного. Тогда жандармы свалили меня и начали бить ногами.
Очнулся я в полицейском участке. Вижу, кроме меня, свыше сорока человек раненых.
Я снова очутился в Метехской тюрьме. Нас, заключенных, допрашивал ротмистр Цысс. Вызовет. Достанет портсигар, предложит закурить и, по обыкновению, скажет: «Ну, расскажите, что нового?» А мы стоим. И вот один из нас отвечает ротмистру:
— Что нам рассказывать. Сидим в четырех стенах, людей, света не видим. Вот вы на свободе ходите, вы и рассказывайте.
В следующий раз жандармский ротмистр вел разговор иначе. Допытывался, кто направлял, кто руководил нашей борьбой.
— Никто не руководил, — отвечали мы, — просто вышли на улицу, смешались с толпой…
Ответ возмутил ротмистра.
— Все пойдете на каторгу! — сухо оборвал он нас.
— А там на каторге люди есть? — спросил мой товарищ.
— Да, есть… — раздраженно ответил ротмистр, не понимая, куда мы клоним.
— Ну, что ж, пойдем на каторгу.
Вскоре нас освободили, так и не добившись никаких признаний.
Прихожу на завод Яралова, захожу в контору.
— Откуда?
— Из Метехской тюрьмы…
Получаю холодный ответ. Отказано.
Устроился на другом заводе. Но мытарства на этом не окончились.
Нас, нескольких рабочих, выслали под надзор полиции. Я попал в Тамбовскую губернию. Через полгода возвращаюсь в Тбилиси, но нигде не могу устроиться на работу. Списавшись с товарищами, еду в конце 1904 года в Батуми, поступаю на завод Ротшильда.
На заводе Ротшильда работало много рабочих — участников мартовской политической демонстрации 1902 года. Не мало было здесь и тбилисских рабочих, уволенных с заводов и фабрик за участие в забастовках.
Было что рассказывать друг другу. Часто собирались мы за городом или в своих хибарках, в рабочем поселке Барцхане.
На сходках обсуждались политические вопросы, вырабатывались требования.
Вскоре завод Ротшильда замер — никто не вышел на работу. Забастовка протекала организованно. Начались массовые увольнения, аресты рабочих. Очутившись в числе уволенных, я вернулся в Тбилиси.
9 июня 1905 года мне удалось поступить в Главные железнодорожные мастерские. На этот раз моя рабочая марка имела четырехзначную цифру — 1223.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
