А съёмку местности возле водомерного поста Кирилловича летом переделали
И все расхохотались.
Обед удался на славу. Здесь было всё: брусника и малосольная ряпушка от Кирилловича, жареная корюшка от гидрологов, свежий хлеб от начальника и молоко от «бешеной коровки».
А утром маленькую бригаду снова ждала тяжёлая мужская работа на морозе, которую, несмотря на испортившуюся погоду, они закончили через неделю.
Перед отъездом ребят Кириллович на прощание тихонько сказал Серёге:
– Хороший ты мужик, такое дело сделал и парням праздник устроил.
«Котяра» хитро посмотрел на охотника и также тихо муркнул в ответ:
– Просто я очень люблю молоко.
Оба рассмеялись и обнялись на прощание.
А съёмку местности возле водомерного поста Кирилловича (теперь в отчётах он назывался именно так) летом переделали, но это уже совсем другая история про Серёгу Котова.
Леночка
Плановый облёт вертолёта после регламентных работ подходил к завершению, когда на палубе над вертолётной площадкой появилась Леночка. На ледоколе её обожали все – и вертолётчики в том числе. Точёную фигурку Леночки не смог испортить даже полярный тулупчик, небрежно накинутый на её плечи. Ласковый арктический ветерок развевал светлые локоны. Леночка была великолепна.
Потому-то в разгар полярного дня от её присутствия на палубе солнце засветило ещё ярче, сахарно-белые льдинки за бортом заискрились ещё сильней, море засияло синевой с нежно-голубым отливом, а усатому, строгому боцману с банкой из под краски в руках, захотелось спеть какую нибудь весёлую песенку. Мельком взглянув на Леночку, он замурлыкал себе в усы неведомую лирическую мелодию. И даже старый ледокол побежал резвее, разгоняя перед собой мелкие льдинки, а дымок из его высокой трубы стал едва заметен на фоне безоблачного неба.
Усталый Ми-2 сел на предназначенную для него площадку
Леночка увидела вертолёт, висящий за кормой ледокола, помахала командиру ручкой и твёрдый, как скала, полярный ас превратился в беспечного Тома Сойера с соломинкой на носу. Только вместо соломинки в его руках был штурвал вертолёта. Машина за кормой ледокола завертелась в волшебном танце: она то кружилась волчком, то взмывала ввысь, то опускалась к самой воде. Воздушные пируэты следовали один за другим, бесконечным каскадом… Казалось, им не будет конца. Леночка стояла на палубе, широко раскрыв восхищённые глаза и слегка приоткрыв от изумления свой ротик. Спектакль закончился так же быстро, как и начался. Усталый Ми-2 сел на предназначенную для него площадку, техники занялись его обслуживанием. Разгоряченный феерическим полётом, пилот подошёл к Леночке.
– Эх, Леночка, день – то какой хороший был… – и боцман с досадой плюнул в банку из под краски
– Ну, как? – спросил он, улыбаясь.
– Да видела я, как ты выделывался и всё ждала, когда тебя … – и с алых губ Леночки слетело такое ругательство, которое редко услышишь и от пьяных мужиков в кабаке.
Санька опешил, командирская фуражка вывалилась из рук. Солнце потускнело и покрылось стыдливыми пятнами, небо поблёкло, сахарно-белые льдинки за бортом стали грязно-серыми, море помутнело и из нежно-голубого превратилось в иссиня-чёрное. Старый ледокол от неожиданности замедлил ход и растерянно крякнул, труба его сморщилась – и из неё повалили клубы чернущего дыма. Усатый боцман, владеющий ненормативной лексикой пяти континентов, вдруг умолк и после небольшой паузы произнёс:
– Эх, Леночка, день то какой хороший был… – и с досадой плюнул в банку из под краски.
Умник нашёлся
Полярная ночь на Чукотке в разгаре. Над долиной, обрамлённой заснеженными сопками, холодным светом полыхает желтовато-зеленое северное сияние. В маленькой, заснеженной охотничьей избушке на берегу небольшой тундровой речки горит огонёк, от которого веет теплом в этом царстве льда и снега под названием Арктика.
– Да, старая эскимоска говорила, что, если хочешь увидеть сияние на небе, нужно посвистеть, а потушить его можно, сильно хлопнув в ладоши, – закончил свой рассказ, выходя из избушки Кириллыч. Экспедиционники переглянулись. Они «пурговали» у старого охотника три дня – под его тундровые байки время пролетело весело и быстро. Погода наладилась, ветер стих, небо разъяснилось и на нём заиграли огромные, яркие сполохи северного сияния. Охотник вышел проводить гостей, им нужно было продолжать прерванную непогодой поездку.
– Давай попробуем сияние выключить, эксперимент, так сказать, проведём, – предложил Андреич – невысокий, широкоплечий начальник экспедиции.
– И ещё она говорила, что духи сердятся на тех, кто это делает, – добавил старый тундровик.
Последнее замечание раззадорило Андреича. Он сильно ударил ладошку об ладошку и громко захохотал. Не успело эхо начальственного смеха замереть в ближайших скалах, как спокойно висевшее над тундрой сияние, пришло в движение. Полосы превратились в дуги, дуги в кольца, а кольца приобрели голубоватый оттенок и расползлись по всему небосводу спиралями.
Людям казалось, что сияние опускается к земле и вот-вот пронзит их своими тонкими, острыми лучами, струящимися из зенита
– А говорил потухнет! Вот мы сейчас его из ракетницы притушим, как свечку в тире, – ещё громче захохотал начальник и первая ракета ушла в воздух.
Сияние вдруг приняло форму правильных мерцающих многоугольников, которые постепенно вытянулись в толстые полосы и приобрело красноватые оттенки. Казалось, оно сердится на беспокоящих его людей. Андреича это только позабавило. В азарте он выпустил в небо четыре ракеты подряд. И произошло то, чего никто не ожидал: в небе начался зловещий танец света и тени, от горизонта до горизонта заметалось пурпурное свечение с красно-жёлтым отливом. Людям казалось, что оно опускается к земле и вот-вот пронзит их своими тонкими, острыми лучами, струящимися из зенита. Ещё мгновение – и сиянье потухло.
– Ну, хватит развлекаться. Поехали! – деловито скомандовал Андреич. Попрощался с хозяином избушки и прыгнул в кабину.
Вездеход резво рванул с места, но, не проехав и полкилометра, потерял гусеницу и встал.
– Елки-моталки. Трак лопнул, вот и разулись, – сердито бросил вездеходчик в ответ на вопросительный взгляд начальника экспедиции.
Полярная ночь продолжалась, а над Чукоткой набирала силу поразительная игра красок
Полярная ночь продолжалась, а над Чукоткой набирала силу поразительная игра красок, фантастические сполохи разливались и, плавно струясь, сменяли друг друга, напоминая необъятные, пульсирующие валы. На фоне ясного звёздного неба сиянье становилось ярче, объёмнее, оно искрилось всеми цветами радуги, привнося свет, спокойствие и красоту в холодный арктический мир.
– Умник нашёлся, кто ж такую прелесть потушит, – муркнул в усы Кириллыч, глядя на стоящий посреди тундры вездеход и тихо прикрыл за собой дверь в избушку.
Известный полярный
– Известный полярный радист, восемь букв. Толя, а твоя фамилия подходит, – задумчиво произнёс Вовка, уютно устроившийся на гостевой лежанке в охотничьей избушке Трофима с кроссвордом в руках.
– Неужели такой известный, что в журнал попал? – с восторгом посмотрел на Толю старый чукотский охотник Трофим.
– Да сочиняет Вовка, – смутился радист.
– Связь скоро, готовьтесь лучше антенну держать.
За окном, отчаянно завывая, бушевал свирепый ветер со снегом. Мощь южного ветра в этих местах бывает столь высока, что способна остановить в воздухе самолет Ан-2. Висит «Аннушка» над землёй, а вперед продвинуться не может. Разгул стихии, да и только. Держать походную шестиметровую складную антенну в таких условиях дело малоприятное и, как правило, бесполезное. Снежные кристаллы электризуют пространство вокруг, радиоволны вязнут в нём и не хотят лететь к адресату. Да и мачта нам досталась в наследство от Кренкеля – старая, пережившая не один десяток экспедиций. Но наш радист неумолим: срок связи – есть срок связи и попытаться провести его надо даже в условиях полного не прохождения радиоволн. Мы в с Вовкой молча начали одеваться. Из домика вышли вместе с Толей, под его чутким руководством собрали мачту и возвели пирамиду из ящиков и бочек у её основания. В заключение, обняв сооружение и упёршись в мачту лбами, мы, как изваяния, застыли на месте. Толя был доволен, тоненький провод антенны находился на нужной высоте и мачта надёжно зафиксирована двумя гидрологами.
И мы втроём пошли спасать старушку
