— Гражданин, что вы делаете? Что вам здесь нужно?
Коберский словно проснулся.
— Простите, несколько забылся, — вдруг заметив, что он в центре всеобщего внимания, смутился Коберский. И тут же, погасив на лице смущение, деловито осведомился. — Кто здесь у вас главный?
— Ну, предположим, я… — осторожно сказала буфетчица.
— Я кинорежиссер. Вы слыхали, наверное, что мы снимаем фильм в вашем городе?
— Ну как же, конечно, слыхала и видела даже. Да и ваши ребята иногда заглядывают к нам, кофе им у меня очень нравится, — обрадовалась буфетчица, и лицо ее, довольно моложавое, но сильно накрашенное, расплылось в подобострастной улыбке.
— Кафе ваше нам подходит, будем снимать здесь один из эпизодов, придется на денек-два кафе закрыть…
На лице буфетчицы проступил испуг:
— Но кто же это разрешит? Мы с вами вдвоем этот вопрос вряд ли сможем решить…
— А мы с вами и не будем вмешиваться, — успокаивающе улыбнулся Коберский. — У меня для этого есть директор, а у вас — ваше начальство. Вот они и договорятся.
— Кино все может, — донесся из угла голос мужчины с аскетическим лицом. — А это правда, что однажды, чтобы снять церквушку… какой-то там фильм делали про старину… так электропровода поснимали? А они вели на фабрику, вот она и не работала два дня, и киностудия ей все оплатила. Было у вас такое?
— Было, — ответил Коберский.
— А я читала, — вмешалась официантка, — что однажды целый полк солдат один режиссер запросил…
— Если нужно, не только полк запросим, — думая о своем, ответил Коберский.
— Ну и ну, кино — сила! — с завистью произнес мужчина. И бросил повелительно официантке. — Вера, еще один бокал!
Она тут же принесла. И когда Коберский собрался уже уходить, мужчина преградил ему дорогу.
— Извините, пожалуйста, у меня есть несколько вопросов к вам относительно кино, конечно, если это вас не затруднит и если вы не очень торопитесь…
— Хорошо, — согласно кивнул Коберский; когда дело касалось кино, он всегда мог найти время и ответить на вопросы, и объяснить, и даже поспорить, а сегодня к тому же и спешить было некуда.
Мужчина протянул руку:
— Рад познакомиться. Виктор Александрович Ковин. Хирург.
Коберский ощутил крепкое пожатие сухой сильной руки и назвал себя. Ковин налил в бокал шампанское, слегка подвинул его к режиссеру, поднял свой.
— Прошу.
— Спасибо, но я не пью.
— Не понимаю, — удивился Ковин.
— А какой сегодня праздник, что я должен пить? — нахмурился Коберский.
— Вы что, совсем непьющий?
— Нет, почему же, я не анахорет и, слава богу, вполне здоров, но просто не имею такой привычки ни с того ни с сего.
— Удивляете, — отпив из своего бокала, усмехнулся Ковин, — я думал, что киношники… ну, в общем, все закладывают — богема… Девочки так и порхают у вашей гостиницы. А вообще-то, как мне говорили, ваши немного их разочаровали, — уже смеясь, пояснил Ковин. — Я имею в виду поклонниц киноартистов. Перед вашим приездом группа каких-то то ли парихмахеров, то ли мясников пришла в пединститут на танцы и выдала себя за приезжих киношников. Все ребята — как на подбор: высокие, стильные. Ну и облепили их, конечно, девочки. А те потащили их в рестораны, в какие-то квартиры. И вдруг приезжаете вы, обман обнаруживается, слезы, скандал! К тому же как увидели ваших — полное разочарование! Все низкорослые, в карманах валюты не густо, да еще и заняты от зари до зари. — Ковин громко рассмеялся, допил свой бокал, вновь наполнил. — Так я к чему все это… Не так ли и в самом кино бывает, я имею в виду в фильме, в картине? Покупаешь билет, жаждешь увидеть что-нибудь прекрасное, интересное, ведь кино — это прежде всего зрелище, а тебе вместо стройного, элегантного подают что-нибудь этакое низкорослое. Бывает?
— Бывает, — неохотно ответил Коберский.
— Не только бывает — это уже стало правилом, — категорично заключил Ковин, и губа его отвисла еще брезгливее. — А вот смотришь американские фильмы, французские или, скажем, даже какие-нибудь там арабские — глаз не оторвешь, каждый чем-то берет: тот детективом, тот голой ножкой, тот слезой прошибает. Ну, дерьмо, правда, не только у нас есть, бывает и там… Вот «Голый остров», помните? Ну и ну! Не кино, а издевательство над зрителем. Два с половиной часа — пытка скукой. Нет, фильм должен быть таким, чтоб, когда потух свет, ты открыл рот и не закрывал, пока свет не зажжется. А о чем он — все равно: любовь ли, шпионы или какая-нибудь там война. Главное, чтобы это интересно было, развлекательно!
— Ну вот, видите, — вдруг зло повеселел Коберский, — просили, чтобы я вам что-то объяснил про кино, а сами мне целую лекцию прочитали.
— Ну что вы, что вы, это просто так, к слову пришлось. Я действительно хотел у вас кое о чем спросить… Вот скажите… Это правда, что Марина Влади только официально пять раз замуж выходила?
— Не знаю, она на свадьбу меня не приглашала, — скривился Коберский.
— А вот был у нас актер, этот… как его… ну, тот, что играет этого, вернее, играл… Фу ты, склероз чертов! Ну, да вы должны знать, вокруг него там скандальчик еще был после его смерти. Умер, сто тысяч на книжке, дача, машина… Родственники все перегрызлись, никак не решат, кому что должно достаться. Теперь вспомнили? Так это правда все?
Коберский болезненно поморщился, хотел было молча уйти, но все же не утерпел:
— Скажите, а это правда, что вы человек интеллигентной профессии, хирург?
— Какие могут быть сомнения, дорогой? — Даже руками развел Ковин. Губа его вновь брезгливо отвисла, он даже заоглядывался по сторонам, как бы ища поддержки.
— Хиру-ург, хиру-у-ург, — с ласковым заискиванием протянула нараспев буфетчица. — Мы все его знаем.
— Вот разрежу вас, — пошутил Ковин, — и сразу скажу все, что там у вас всередине.
Кто-то тронул Коберского за плечо; он ощутил прикосновение, но даже не среагировал на него, так ошеломляюще вдруг подействовали на него последние слова Ковина. Лицо его сначала налилось краской, потом побледнело, и он резко отчеканил:
— А мне вас и разрезать не нужно, я и так вижу, что вы жлоб! — Передохнул и поправился. — Духовный жлоб.
И лишь тогда увидел, что рядом стоит Мережко. Они вдвоем вышли из кафе. Коберский даже слегка покачивался. Мережко взял его под руку.
— Аникуша, что с тобой? Почему с утра шампанское?
Аникей не ответил.
— А «духовный жлоб» — это ничего. Сам придумал? — рассмеялся Александр. — Да что ты молчишь? Кто же сей жлоб — старый или случайный собутыльник?
— Случайный, — откашливаясь и доставая из портсигара сигарету, буркнул Коберский.
Мережко насмешливо взглянул на этот видавший виды, истертый до желтизны портсигар и спросил:
— Когда у тебя день рождения?
— А тебе зачем?
— Куплю тебе новую сигаретницу.
— Спасибо, Саша. Но дороже этой не подаришь. Это портсигар моего деда. Единственная память от него осталась… А ты чего сюда?
— Зашел к тебе, а твой и след уже простыл…
— Не хотел тебя будить. Мне Леня Савостин сказал об этом аквариуме, вот я и пришел посмотреть. Вроде ничего, правда тесновато… Будем снимать в нем эпизод, который ты должен еще переписывать, — первое свидание героя.
Мережко сразу как-то сжался весь, лицо его помрачнело. Но видя, что Коберский искоса наблюдает за ним, взял себя в руки, встряхнул плечами и, уже улыбаясь, спросил с легкой ехидцей:
— А скажи, пожалуйста, Аникуша, где мы в этом городе «кадиллак» достанем?
— Зачем он тебе вдруг понадобился?
— Не мне, а тебе.
— Не понял…
— А что же тут понимать? Если рабочий парнишка назначает понравившейся ему девчушке первое свидание в кафе, то и подкатить он должен к нему, ну… пусть не в «кадиллаке», а хотя бы в каком-нибудь паршивом «мерседесе». Чтобы все было как в иностранном киношке.
— А может, он назначит ей свидание во Дворце пионеров? — тоже с ехидцей спросил Коберский, но тут же, хмурясь, серьезно добавил. — Мы для того тебя и вызвали, чтобы ты написал такой эпизод, в котором кафе и все прочее не были бы похожими на иностранное кино. И мотивировочку ты должен придумать, да, да, такую, чтобы все было правдиво и логично, чтобы понятно стало, почему первое свидание состоялось не в городском парке, не на лужочке над речкой, а именно в современном кафе. Трудно? — Аникей вдруг даже приостановился и, уперев руки в округлые свои бока, заключил почти злорадно. — Если было бы легко, мы бы сами без вас как-нибудь, сударь, а так — извольте, садитесь и работайте.
Мережко не ответил. Долго шел молча, пытаясь подавить нарастающее внутри раздражение. А потом вдруг брякнул:
— Тебе Галка привет передавала.
— Да? — оживился Коберский. — Мне кажется, что она очень обиделась на меня.
