Тут же, разорвав пороховой дым, в проходе появился рыцарь — его скакун налетел грудью на острие, нанизавшись чуть не на полметра. Ноги коня подогнулись, он кувыркнулся через голову, а из седла вылетел одетый в серебристые, сверкающие доспехи схизматик. Выкатившись из-под телеги, к нему подскочил Никита, вогнал между ног, под кольчужную юбку, бердыш и метнулся обратно.
На место вывернутого из земли оружия Рыкень поставил свое и на него сразу напоролся новый враг. Андрей выдернул саблю, рубанул пролетающего мимо ляха по бездоспешной ноге, вернул клинок в ножны, подцепил с земли залитый кровью бердыш. Распрямляясь, резанул по шее очередного коня, появившегося в щели между бревенчатыми стенками, и отлетел на спину от удара щитом в грудь. На несколько секунд у него перехватило дыхание.
Словно в замедленном кино, Зверев увидел, как опрокидываются телеги, на которые налетают из дыма поляки, как падает пробитый копьем Рыкень, как отмахивается сразу от двух врагов прижатый к опрокинутому возку Пахом. При этом новик почему-то не слышал ни единого звука. Поляки один за другим проскакивали в щель и, не обращая внимания на лежащих воинов, уносились дальше, вперед. Потом перестали уноситься, закрутились на месте. На истоптанную землю, задев новику ухо, опустилось конское копыто — и к нему так же неожиданно, как пропал, вернулся слух.
Зверев выхватил саблю, поднялся, снизу вдоль седла ударил гарцующего над головой поляка в живот, рванул его за руку, выкидывая умирающего на землю, поставил ногу в стремя, но подняться не успел — польская конница пришла в движение, лошадь попятилась, толкая его назад. Андрей попытался ухватиться за луку седла, но окровавленные ладони соскользнули с гладкого дерева, он опять упал и, пока не затоптали, на четвереньках перебежал к ближней телеге, юркнул за нее. Здесь, между щитом и колесами, выжидали Пахом, Никита и Глеб.
— Жив, новик?! — обрадовался дядька. — А я уж думал, сгинул ты середь поганых. Больно много их случилось. Да ты весь в крови!
— В конской, — тяжело выдохнул Андрей. Он вытер о траву саблю, убрал в ножны, а к себе придвинул чей-то брошенный между стенками бердыш. — Это не сеча, а скотобойня какая-то. На каждого убитого человека по пять лошадиных трупов получается. Вон, все тушами завалено.
— На то они Богом и созданы, чтобы и труд, и смерть человечьи себе забирать, — пожал плечами Белый. — Ты точно не поранен? Может, сгоряча не чуешь?
— Потом посмотрим. Мы тут долго сидеть-то будем?
— Что проку от пеших в конной толпе?
— Пару ляхов зарежем, и то доброе дело. А, Пахом?
Но тут телега содрогнулась, поползла на щиты, ударилась в них. Слеги шлепнулись на траву, стены повалились наружу, а следом, накрывая людей, опрокинулась на колеса телега. Поганые с таким же азартом, с каким недавно атаковали укрепление, теперь скакали прочь. А следом с веселым посвистом неслись в остроконечных шишаках, с закатанными выше локтя рукавами, сверкая на солнце обнаженными сабельными клинками, русские ратники. Похоже, князю Федору Друцкому удалось-таки собрать холопов для ответного удара.
— Вот теперь точно не вылезу, — сообщил Белый. — Коли свои стопчут, то вдвойне обидно получится.
Впрочем, атакующие сотни прошли довольно быстро. Зверев и холопы вылезли из-под телеги, глядя им вслед. Сразу стало ясно: сеча закончилась. Ляхи, которые осаждали воеводский шатер, поняли, что рискуют оказаться между молотом и наковальней, а потому предпочли уйти в сторону Острова еще до того, как столкнулись со свежими русскими силами. Преследовать их никто не стал — и так людям за день крепко досталось.
Рядом с новиком осталось всего семеро холопов. Трое вместе с ним под телегой отсиживались, еще столько же — под другой, да смешливый безбородый Шамша — под третьей. Искать остальных было бесполезно: земля вокруг оказалась настолько истоптана, изрыта копытами, что раненого, упавшего на землю, неизбежно перемесило бы, как в мясорубке. Как Андрей сам ухитрился вовремя выскочить — просто чудо.
— Никита, оружие наше соберите, — указал новик. — Пищали, бердыши. И людей… Тоже.
Сам он, помахивая коричневым от крови и пыли стальным полумесяцем, то и дело перепрыгивая мертвые тела, поспешил к шатру. Ляхам все-таки удалось собрать богатую жатву. На каждого убитого поганого приходилось по пять, а то и шесть мертвых ратников. И даже если пищальная картечь выкосила больше сотни схизматиков — счет все равно оставался в их пользу.
— Ничего, еще сочтемся, — негромко пообещал Зверев погибшим. — Отольются мышке кошкины слезы.
В отличие от всех остальных, он знал, что через пару столетий такая страна, как Польша, просто исчезнет с карты мира и надолго перестанет тревожить своего великого восточного соседа. Но сейчас… Сейчас, судя по всему, русские потеряли не меньше трети воинов.
Навстречу новику от шатра расходились усталые, забрызганные кровью бояре. Некоторые хромали, кого-то приходилось вести под руки. Андрей с напряжением всматривался в лица, пока, наконец, не углядел впереди знакомый шлем:
— Отец! — кинулся он к Василию Ярославовичу. — Отец, ты жив? Ты цел?
— Ништо, сынок, — с трудом улыбнулся Лисьин. — Отбились. Ты-то сам как? Господи боже, да что с тобой? Ты, никак, в одиночку со всею ратью поганой бился?
— Нет, холопы помогали, — не заметил шутливого тона Андрей.
— Ты же весь… Бог мой, да ты не ранен ли? Как же ты так?
— Прости, отец, но половину холопов я загубил…
— Ты сам-то, сам цел ли?
— Говорю же, цел, отец. Что ты все время переспрашиваешь?
— Ты на куяк свой посмотри!
— А что? — опустил голову Андрей. — Ну грязный…
— Идем к холопам, там и полюбуешься.
Они не спеша дошли до телег, там Василий Ярославович велел сыну снять куяк — и только тогда новик понял его тревогу. Из нашитых на овчину стальных чешуек немалая часть оказалась срезана, многие выгнуты, прямыми линиями отмечая пропущенные владельцем удары. В трех местах броня и вовсе была прорублена насквозь, через пластины и кожаную основу — только поддетая снизу, под бронированной меховой жилеткой, ширококольчатая байдана спасла Андрея от настоящих, кровавых ран.
— Будет в усадьбе Прохору работа пластины на новую основу перешивать, — сделал вывод боярин и повесил изувеченный доспех на оглоблю. — Славно потрудилась броня, за такую дядьке отдельная благодарность будет. Да, Белый?
— Благодарствую на добром слове, боярин, — поклонился холоп.
Василий Ярославович прошел вдоль тел, сложенных возле телег, нахмурился, снял шелом, перекрестился с поклоном:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
