Фурне почувствовал, как его тело содрогнулось от ужаса — за все это время Лили не произнесла ни единого слова, хотя было заметно, что острые края чаши больно вонзились в ее живот.
Но вот она наконец разомкнула губы:
— Не сдавайся, Андре, — бодро произнесла она. — Я выдержу. Нет, правда, сов… совсем не больно!
— Боже! — дико вскрикнул Фурне, тщетно пытаясь вырваться из крепких объятий желтых рук.
— Совсем не больно! — как эхо повторил мандарин последние слова Лили. — Пожалуй. И тем не менее мы снимем чашу — надо же быть милосердными людьми.
По его приказу слуга открыл замок и снял пояс на белой коже девушки остался ярко-красный след от обода чаши.
— И все же, мне почему-то кажется, мадемуазель и месье, что вы не до конца понимаете суть происходящего, — проговорил он. — Что ж, сейчас мы снова установим ее на прежнее место, но перед этим поместим под чашу вот это!
Быстрым движением он выхватил из рук стоявшего в углу слуги плетеную клетку и поднес ее к свету.
Фурне и Лили с ужасом смотрели на клетку. Внутри ее — и теперь они это отчетливо видели — бегала крупная серая крыса: усатая морда, бусинки-глаза, суетящаяся, мерзкая крыса, пытающаяся прогрызть прутья клетки ослепительно белыми резцами.
— Боже праведный! — выдохнул Фурне. Его мозг отказывался постичь всю жестокость той участи, которая ожидала Лили, — он мог лишь молча смотреть на эту неугомонную крысу, смотреть, смотреть, смотреть…
— Ну, а теперь, я уверен, вы все поняли, — раздался спокойный голос мандарина. — Крыса под чашей. Кстати, обратите внимание на ее днище. Видите небольшое углубление? Сюда мы положим раскаленные угли — чаша нагреется, жар станет невыносимым, крыса не сможет дольше терпеть его и у нее не останется другого выхода, как прогрызть себе путь в теле этой леди! А сейчас еще раз спрашиваю, лейтенант, так как насчет сторожевого отряда?
— Нет, нет, НЕТ! — закричала Лили. — Они не сделают этого… они пытаются напугать нас… они же люди. Они не смогут этого сделать, люди неспособны на такое… Молчи, Андре, молчи, что бы ни случилось, не позволяй им победить тебя! Не позволяй им превратить тебя в предателя!
Мандарин махнул рукой, и слуга с чашей снова приблизился к полуобнаженной девушке. Но на сей раз вперед вышел и тот слуга, что стоял с клеткой. Он засунул руку в клетку и, ловко увертываясь от укусов острых крысиных зубов, схватил извивающегося грызуна за загривок.
Чашу установили на прежнее место. Фурне в отчаянии бился: если бы ему удалось высвободить хотя бы одну руку, схватить какое-нибудь оружие!
Лили издала резкий, сдавленный вопль.
Крысу сунули под чашу.
Клик! Замок защелкнулся, и они стали накладывать на медное днище красные угли. Лили не переставая дергалась и извивалась в своих путах, чувствуя, как ужасное создание бегает под медным куполом по ее обнаженному животу.
Один из слуг протянул бесстрастно сидевшему мандарину крошечный предмет.
Юн Ли чуть приподнялся и разжал ладонь.
Это был маленький ключ.
— Этот ключ, лейтенант Фурне, — сказал он, — открывает замок на поясе, удерживающем чашу. Он ваш — в обмен на требуемую информацию. Разве вы не проявите благоразумие? Скоро будет уже поздно.
Фурне взглянул на девушку. Лили уже успокоилась, прекратила сопротивление, глаза ее были открыты. Может, она потеряла сознание, мелькнула у него мысль.
Угли слабо дымили на днище чаши. А под ее резными стенками — и Фурне вдруг ясно увидел эту картину — судорожно мечется серая крыса, совершая круг за кругом, пытаясь убежать от все более нарастающего жара. Наконец она вонзает свои острые зубы в мягкую белую кожу, отчаянно вгрызается, ввинчивается, протискивается в плоть…
Боже!
Его долг — его флаг — его полк — Франция! Молодой младший лейтенант Пьер Дежарден, веселый маленький Пьер, и еще двадцать человек — всех их застигнут врасплох и жестоко изрубят, а кого-то приберегут для пыток. Всех их сметет сокрушительный налет дьявольских бандитов, и все это случится из-за его предательства? Сердцем он чувствовал, что не сможет на это пойти.
Он должен хранить твердость — должен устоять…
Если бы он только мог взять на себя все страдания Лили нежной, любящей, маленькой Лили, мужественной Лили, в жизни своей не обидевшей ни единой живой души…
Комнату заполнил ясный, отчетливый, нечеловеческий крик.
Обратив к девушке свой полный отчаяния взор, Фурне увидел, что тело Лили, чуть не надвое разрезанное впившейся в кожу стальной лентой, изогнулось дугой и приподнялось над ковром. Сейчас он увидел то, чего не заметил раньше: в одном месте край чаши имел небольшую щербину, и теперь оттуда сочилась, медленно стекая по белой коже девушки, тоненькая струйка крови!
Крыса приступила к работе.
В этот момент что-то произошло в мозгу Андре. Он словно сошел с ума.
С силой, которую обретают безумцы, он вырвал правую руку из цепких объятий стражников — вырвал и ударил кулаком по лицу стоявшему рядом охранника. Слуга с дубинкой опрометчиво шагнул вперед, и в следующее мгновение у Андре уже было оружие, которое с неистовой силой било по телам его мучителей. Трое охранников уже лежали на полу, когда Ван обнажил свой меч и решил вступить в схватку.
Ван был решительным и хорошо обученным солдатом. Последовал обмен ударами — вперед, назад, вбок: сталь сталкивалась с деревом. Наконец Ван, уклонившись от сокрушительного удара, смог пожать плоды своей хитроумной стратегии.
Двое оставшихся слуг, которым он подал сигнал, и несколько других, ворвавшихся в комнату, бросились Фурне на спину и с силой прижали его к полу.
Лили снова дико закричала, и этот крик заглушил шум разгоревшейся бойни.
Фурне слышал ее — даже в этом безумии он различил ее крик. И в этот самый момент рука его нащупала рукоятку висевшего на поясе одного из охранников кинжала. Лейтенант схватил его и, изловчившись, вонзил в того, кто камнем давил на его спину. Тяжесть тут же ослабла, кровь потекла по его шее и плечам. Он нанес еще удар и увидел, как один из стражников рухнул на пол с перерезанным горлом, тогда как другой, приложив обе руки к низу живота, мечется в безумной пляске по ковру.
Разогнув одно колено, Андре Фурне, как пантера, метнулся в сторону Вана, метясь кинжалом в горло.
Мужчины вцепились друг с другом, катаясь по полу и обмениваясь ударами. В воздух взлетал меч Вана, навстречу ему бросался кинжал, зажатый в руке Андре; лилась кровь, слышались сдавленные хрипы…
С победным криком Андре вскочил на ноги — теперь в одной его руке был зажат отвоеванный у стражника кинжал, в другой сверкал меч Вана.
Слуги с отчаянными воплями бросились врассыпную, столь зловещей казалась им фигура лейтенанта.
Оставшись один, Юн Ли молча взирал на это живое воплощение жажды мести.
— Ключ! — хрипло выдавал из себя Фурне. В его возбужденном мозгу билась лишь эта мысль. — Ключ, ты, желтый дьявол!
Юн Ли сделал шаг назад в сторону прорубленного в стене на манер амбразуры окна, сквозь которое в помещение струился сладкий аромат цветов жасмина.
Дворец был построен на самом краю утеса — сразу за окнами шел крутой обрыв, ниже которого метрах в пятнадцати начиналась каменистая отмель верховьев Мефонга.
Юн Ли снова улыбнулся. Казалось, его спокойствие было непоколебимо.
— Вы победили, Фурне, — проговорил он, — но и я одержал победу. Желаю вам насладиться моим поражением. Вот он, ключ, — он сжал его в ладони, и едва Андре, как молния, метнулся к нему, сделал еще один шаг к окну и, не произнеся ни слова, исчез навсегда, унеся ключ с собой.
Далеко внизу его тело разбилось об острые камни, и волны бурного Мефонга навсегда скрыли и то, что от него осталось, и ключ от медной чаши.
Андре кинулся назад — к Лили. Кровь уже не сочилась из-под чаши; Лили лежала спокойно, тело ее было холодно…
Боже! Она умерла!
Сердце не билось в измученной груди.
Андре тщетно пытался разорвать стальную ленту — он раздирал ее своими окровавленными пальцами, ломая зубы, пытался прокусить твердый металл, но все было напрасно. Сталь не поддавалась.
Лили была мертва.
Но мертва ли? Что это?
Он заметил слабое биение у нее на боку — слабое, но нараставшее с каждой секундой биение…
Неужели еще остается надежда?
Обезумевший Фурне начал растирать ее тело и руки.
Может ли он оживить ее? Ну конечно же, она не умерла — она просто не могла умереть!
Пульс не исчезал, но странно — бился только в одном месте, сбоку, чуть ниже последнего ребра…
Он поцеловал ее холодные, неподвижные губы.
Подняв голову, он заметил, что биение прекратилось. В том самом месте, где оно только что было, появилась кровь, вытекавшая медленно, словно нехотя — темная венозная кровь, жидкий ужасающий пурпур.
