немного легче. — Вот пойди и скажи.
— Ай, матушка, мое ли сие дело? То приказной дьяк разберется.
Вот дрянь. Но ничего неожиданного. Наталья дошла уже до верхней площадки, подождала, пока я взберусь туда же, и я не чувствовала под собой ног, лицо заливал пот, ребенок недовольно вертелся. Прости, милый, я спасаю себя и тебя. Как могу, а могу плохо…
Слышались негромкие женские голоса. Я зажмурилась от показавшегося мне ярким после тьмы лестницы света, затем обстоятельно осмотрелась.
Комната была пуста и намного больше, чем те, которые мне довелось увидеть в этом доме. Стол, покрытый красной с золотом тяжелой тканью, стены уже не каменные, а деревянные, один стул резной, другой в плане изысков скромнее, но спинка и сиденье обшиты тканью, внизу мягкая приступочка; окна такие же серые, мутные, как и в кабинетике, но их много… три, шесть; возле стола и вдоль стен широкие лавки, тоже накрытые красной тканью. И здесь было прохладнее, чем внизу, но я сочла это благом. Меня мутило от духоты и пить все еще хотелось.
Наталья по-хозяйски прошла в соседнюю комнату, голоса стихли, я, делая шаг, другой, третий, поняла вдруг, откуда пошло выражение «плыла лебедем». Никакого воспитания или романтики старины, самая обычная тяжесть. Одежда моя весила несколько килограммов, в этом у меня уже не осталось сомнений, рука, которой я придерживала юбки, ныла, будто я протащила набитые пакеты от магазина до двери квартиры, трудно даже быстро повернуться, и беременность тут ни при чем.
Девушки вскочили и поклонились вошедшей мне — все, кроме одной. Она так и осталась сидеть возле прялки — красивая, с толстенной светлой косой, голова ее была повязана широкой красной лентой. Вторая девушка, точная копия первой, с такой же косой и лентой, махнула более скромно одетым девицам, они, повинуясь, стайкой проскочили в очередную низкую дверь, и я услышала, как по лестнице застучали их каблучки.
Проклятье. Кто эти две одинаковые девушки?
— Батюшка мертв? — спросила та, которая сидела, а ее близняшка повернулась ко мне и всхлипнула.
— Я его не убивала, — честно сказала я и вдруг подумала, что я не могу так уверенно утверждать. Мне кажется, что это не я, но кто знает, на что эта я способна? — Сесть мне… куда-нибудь.
Это была рабочая комната — такая же просторная, как предыдущая, но еще более холодная, и вдоль множества окон стояли покрытые неизменной красной тканью столы с сундуками, рядом — прялки, скамья и на ней уже доводившая меня до нервного тика красная ткань. Сесть мне было решительно некуда, но Наталья подтащила меня прямо к сидящей девушке и чуть не насильно пристроила на низкую скамью.
Да, я худовата, с усмешкой подумала я, ткань бесит своей расцветкой, но не смягчает деревяшку.
— Посиди, передохни, матушка, — Наталья чему-то поморщилась, я поняла, что она опять смотрит на мою голову, и предусмотрительно махнула на нее рукой. Нет, я не могла как следует размахнуться для удара, рукава тяжелые и жесткие, спадают так, что взять что-либо и то сложно без должной привычки. — Пойду соберу тебе все, а Анна приведет тебя после.
Стоящая девушка коротко кивнула. Сидящая же отвернулась, выпустила из рук пряжу. Анна наклонилась, поймала веретено, подумала, положила на стол.
— Там люди собрались, — негромко произнесла Анна, тоже не глядя на меня, но я увидела, что она плачет.
— Знаю. — Кто вы такие и чего мне от вас ждать? — Дьяк из приказа приехал.
Я сложила руки на животе. Жест отчаянный — защитить не столько себя, сколько ребенка. Ему совсем немного осталось до появления на свет, и думать, как я буду рожать, сейчас не время… Анна села рядом со мной. В комнате было относительно светло, и когда я взглянула ей в лицо, поняла, что ее вряд ли можно назвать «девушкой» — она старше, чем та же Наталья. Вторая… я поерзала, повернулась, убедилась, что они вправду ровесницы, не мать и дочь, точно нет.
— Пелагея? — позвала Анна сестру. — Пойдем, матушке собраться надо.
Поразительно сочетается убежденность в том, что мне необходимо отправиться в приказ и ответить за убийство, и слезы. Ни малейшего сопротивления ничему.
— Неужто заберут тебя? — прошептала Пелагея и тоже тихо заплакала. Смерть боярина ни у кого не вызвала особых эмоций, в отличие от моей судьбы — он был стар настолько, что умер бы своей смертью не сегодня, так завтра, или есть иное объяснение? — Ты в тяжести, ты батюшку любила.
До меня дошло, что в данном случае «батюшка» — это отец. Мои падчерицы?..
— Любила, — эхом повторила я. Уже второй человек говорит мне об этом, это правда или я так лихо притворялась? — Любила ли? — И поправилась: — Слез и тех нет.
— Что слезы по тому, кто к Пятерым ушел? — Пелагея слабо улыбнулась. — Ему хорошо теперь, тебе несладко… Дозволь обниму тебя, вижу в последний раз.
Я как могла склонилась к ней, и, к моему удивлению, Пелагея не придвинулась, что можно было ожидать, не пошевелилась, а наклонилась, будто ей тоже мешал несуществующий живот. Не рискнув оценивать местные нравы, я стерпела ее объятия. Пахло от Пелагеи воском и чистотой — что же, здесь хотя бы мылись и стирали одежду, а может, материальное положение семьи позволяло не занашивать вещи до невыносимой вони.
— Хранят тебя Пятеро, матушка Екатерина Кириловна, — всхлипнула она мне в плечо.
Вот я и узнала свое имя. Действительно полно благородства, только вот благородство — ничего, кроме слова.
Анна подошла к сестре, наклонилась, взяла ее под мышки, подняла. Пелагея повисла на ней, я бестолково хлопнула глазами.
— Наталья! Аниська! Сюда! — приказным, хорошо поставленным голосом крикнула Анна, и обе холопки не заставили себя ждать. Наталья все же отвертелась — я заметила, как она подтолкнула к Анне и Пелагее Аниську, одну из тех девушек, которые ушли при моем появлении.
Пелагея не могла ходить — ее унесли. Женщины здесь очень сильные — в отличие от меня, наверное, раз Наталья с такой досадой мне пеняла. Я какое-то лядащее исключение.
— Ай, боярыня-матушка, — заметила Наталья, со страдальческой миной глядя вслед ушедшим женщинам. — Даст Милостивая, все у тебя добро будет.
— Мне для начала бы в руках палача не сдохнуть, — не выбирая выражений, бросила я. Какая разница, долго я здесь не просижу, будет команда от кого-то свыше, доберутся и до этих комнат, плевать, что женские и запретные. — Что там? Люди, стража? Идут за мной? Или ты не знаешь? Воды принеси! Чего ждешь?
— Часа жду, — загадочно сказала Наталья, не ответив
