Но, как обычно после беседы с Элией, психике принца оказалось глубоко наплевать на оздоравливающий эффект обстановки. Бог был несказанно зол, и эта безнадежная злость требовала выхода, хоть какого-то выхода. Он не мог убить Элию или вызвать ее на дуэль, ничего не дала бы попытка проделать то же самое с Повелителем Межуровнья.
Нрэн заметался по комнатам, до деталей вспоминая мгновения своего визита к изменнице. Стоило ли так стараться, чтобы угодить ей? Какой он идиот!!! Нацепил ремень с новой пряжкой (Элия с удовольствием изучала замысловатые изгибы золотого плетения!), рубашку со шнуровкой (как она играла с завязками!), отрастил волосы куда длиннее, чем обычно (все только потому, что пальчики принцессы любили перебирать мягкие светлые пряди!). Бог с ожесточением сорвал с себя проклятую рубашку, разорвал завязки, расплющил, сжав пальцами, драгоценную пряжку, на изготовление которой потратил семь часов, сорвал заколку для волос и тряхнул головой. Злость нисколько не утихла. Случайно на глаза воину попались зеркало и собственное ненавистное отражение в нем – упертая физиономия типичного солдафона с безумными глазами, не то фанатика, не то самоубийцы… всклокоченные волосы, словно выбившись из привычного повиновения, дыбом стояли вокруг головы.
«Урод! Как можно любить и желать такого!» – мрачно подумал Нрэн и, осененный внезапною мыслью, с каким-то мстительным удовольствием хлопнул в ладоши, вызывая молчаливого и незаметного как тень слугу.
– Ножницы, бритву, – отдал резкий приказ бог.
Несмотря на свою незаметность, тугоухостью слуга принца не страдал. Не прошло и нескольких секунд, как маленький сухощавый скуластый человечек предстал перед прошествовавшим в ванную комнату богом с раскрытым несессером в руках.
Нрэн схватил ножницы и не глядя, одним резким движением отхватил длинный хвост волос. Сбросив пряди на специальный поднос у раковины, где они вспыхнули бездымным золотым огнем и опали горсткой мельчайшего пепла, мужчина опустился на низкий табурет и отдал очередной приказ:
– Брей налысо.
Молчаливый слуга достал бритву и чашечку для пены. Ему и в голову не пришло спросить, с какой это стати богу приспичило совершить над собой столь странный акт вандализма. Это лопоухий камердинер Рика, получая абсурдное задание, мог язвительно поинтересоваться, в своем ли уме его высочество, не перебрало ли давеча винца и не уронило ли что-то себе на рыжую башку, а слуги Нрэна никогда не задавали вопросов. Если господин пожелал, значит так правильно и так лучше для господина, так тому и быть.
Сноровисто орудуя посеребренным лезвием, слуга практически молниеносно очистил голову Нрэна от остатков поросли и стряхнул отходы все на тот же поднос, уничтожающий частицы плоти бога без лишних шума и запаха.
Его высочество жестом отпустил прислугу и, глянув на свое лысое, как коленка, отражение в ростовом зеркале, угрюмо усмехнулся: «Погляди теперь на меня, Элия! Каков красавец!» Отражение ответило на мрачную усмешку хозяина, но на душе у Нрэна легче не стало. Хотелось все крушить, убивать любовников кузины, выть в голос, снова явиться к принцессе и… Принц могучим усилием воли постарался изгнать из души мысли о предательнице и решил заняться важными делами, например вспомнить об обязанностях опекуна и навестить принцессу Мирабэль.
Надев темно-коричневую, самого мрачного оттенка, какой только нашелся в шкафу, рубашку и перевязь с мечом, его высочество двинулся к покоям младшей сестры, расположенным по соседству с его собственными, – для инспекции.
Как обычно, без предупреждения, воин резко распахнул дверь в комнаты Бэль и по традиции застал сестренку за преступным занятием. Юная принцесса лежала на ковре и, болтая в воздухе ногами так, что юбка задралась к самой попке, читала здоровенную книгу. С одного бока к девушке прижималась огромная спящая пантера, питомец Элии – Диад, с другого, свернувшись клубочком, посапывала, прикрыв нос пушистым кремовым хвостом, кошка Таиса. По худенькой спинке эльфиечки прыгал, мурлыкая что-то умиротворяющее, круглый пушистик – дикати Дик.
– Бэль! – раздался с высоты строгий голос.
Дик, подпрыгнув в последний раз, издал высокую недовольную трель, выпучил испуганные темно-фиолетовые глаза и, скатившись со спины хозяйки, спрятался между ней и Диадом. Пантера вздрогнула, но не двинулась с места, только нервно дернула хвостом, Таиса пулей шмыгнула под диван. Бэль совершенно спокойно подняла голову от книги и широко распахнула любопытные карие глаза при виде свежелысого брата. Насупив тонкие брови, эльфиечка недовольно спросила, подперев кулачком подбородок:
– Чего?! И что у тебя с головой?
Прошли те времена, когда от одного окрика сурового брата маленькая принцесса готова была задрожать и съежиться в комочек. Страшный и страшно занудливый Нрэн перестал быть для девушки авторитетом и воспитателем еще несколько лет назад, теперь его терпели как неизбежное и докучное зло.
В свои тринадцать лет Бэль полагала себя достаточно взрослой и самостоятельной для того, чтобы игнорировать «воспитательные проповеди» старшего брата и искать помощи у Элии в борьбе с тиранией бога войны. Обычно сестра помогала ей весьма охотно и принимала в любом споре сторону малышки. Не удалось эльфиечке только отстоять свое право в тринадцать лет быть представленной высшему свету Лоуленда на балу. Нрэн счел Мирабэль недостаточно взрослой для светских мероприятий и, воспользовавшись правом опекуна, затянул изоляцию сестры еще на три года, до второго девичьего совершеннолетия – шестнадцати лет. И Элия согласилась с кузеном, конечно, руководствуясь своими соображениями и желая еще ненадолго продлить детство веселой, весьма легкомысленной и доверчивой сестрички перед тем как та окунется в циничный и жестокий мир высшего света, познакомится с подлостью, лицемерием и предательством, от которых девочку защищали любимые братья.
– Ты неподобающе себя ведешь! – проигнорировав второй вопрос малявки, твердо провозгласил Нрэн, всерьез полагая, что вершит благое дело наставничества. – Принцессе не подобает валяться на ковре в обществе животных!
– А мне нравится! И Элия часто на ковре книги читает и просто так лежит! – вызывающе фыркнув, вздернула носик Бэль, к счастью, не заметив некоторой двусмысленности в формулировке брата, на которую не преминула бы обратить внимание богиня любви.
При имени кузины Нрэн вздрогнул как от удара и еще более помрачнел. Излучаемые взбудораженным воителем эмоции кнутом хлестнули по чуткой восприимчивой психике юной богини-эмпатки. Невинную девушку передернуло, и она, совершенно не думая, что именно и как говорит, вскочила на ноги, сжала кулачки и яростно выпалила, сглотнув подступивший к горлу комок:
