А тут ещё дал прикурить подобравшийся к своим «Ростислав»: залепил сразу двумя десятидюймовыми снарядами под корму. В рубку поступил доклад, что противоторпедные сети перебиты и висят над левым винтом. Необходимо их убрать, а для этого требуется остановить машины. Необходимо срочно принимать решение. При всём том, что Аккерман только что поднял с палубы и надел фуражку на ошарашенную предыдущим взрывом голову…
Остановиться? Превратиться на пятнадцать — двадцать минут в неподвижную мишень для русских? Инерция ещё какое-то время протащит крейсер по волнам, но это несерьёзно. За такой промежуток вражеские броненосцы нафаршируют «Гебен» своими снарядами так, что ни о каком Босфоре думать не придётся…
Рискнуть? С огромной вероятностью намотать сети на винт… Тогда — всё. При самой неимоверной везучести просто не хватит снарядов, чтобы утопить все русские корабли. И тогда уже самый распоследний из них подползёт и прикончит… Да и не «распоследним» он будет, честно говоря — не будут русские рисковать своими линейными силами, достаточно той армады миноносцев, что у них имеется…
А решение принимать нужно…
На помощь командиру корабля пришёл адмирал:
— Останови машины, Рихард, может хоть так позже сумеем отойти подальше в море…
Сушон понял, что проиграл. Категорически проиграл. И его целью стало только не сделать свой флагман трофеем для русских. Только затопиться подальше от Севастополя на как можно большей глубине. А ещё, желательно, прихватить с собой на дно хоть одну из российских калош…
— И прикажи усилить огонь. Пусть о запасе снарядов не беспокоятся…
Усилить огонь было можно, но результаты не воспоследовали: шквал шестидюймовых фугасных с русской эскадры не мог, конечно, всерьёз повредить такую махину как «Гебен», но вот проблем создал немало — подавляющее большинство дальномеров на линейном крейсере вышло из строя. А Винтер, чтобы не попасть под сокрушающий огонь германского главного калибра регулярно менял курс своего «Иоанна» и данное маневрирование вполне приносило свои плоды — броненосец получил только четыре попадания с того момента, как возглавил кильватер.
А «Пантелеймон», «Три святителя» с присоединившимся «Ростиславом» не обстреливались вообще и действовали практически в полигонных условиях. В результате их удары с почти убойных сорока кабельтовых всё сильнее и сильнее сказывались на состоянии вражеского корабля.
А ведь, кажется, получилось! — Эбергард с нескрываемым удовольствием смотрел в бинокль на горящий линейный крейсер, который ко всему вдобавок еле — еле полз по волнам.
Не уйдёт! Не может уйти, не должен!..
— Ваше превосходительство! — доложил Галанин. — Пожары ликвидированы, «Евстафий» может вернуться в общий строй.
— Замечательно, Валерий Иванович. Что кормовая?
— Стрелять пока не может, требуется ещё около получаса.
— Хорошо. Держите за «Ростиславом».
— Слушаюсь!
Броненосец стал догонять основную линию, и ещё издали носовая башня стала посылать снаряды в практически приговорённого «Гебена». Безрезультатно сначала, но всё равно было заметно, что спесивым тевтонцам сегодня никуда дальше морского дна не уйти — линейный крейсер уже здорово сел носом, ход давал ничтожный, а русские снаряды продолжали ломать и крушить крупповскую броню. Флагман Сушона огрызался только из двух орудийных башен…
Но и русским досталось здорово — как ни берёг Винтер своего «Иоанна Златоуста», но и тот вынужден был оставить кильватер — объятый пожарами корабль стал вываливаться из строя, причём в сторону противника. Перекрывая идущим сзади товарищам сектор стрельбы, и обеспечивая небольшую передышку противнику. Да и сам схлопотал при этом пару дополнительных одиннадцатидюймовых снарядов.
Надо сказать, что принятая в пробоины вода даже позволила несколько спрямить уже имевшийся крен, но, само собой, увеличила осадку на дополнительных полметра. Только близость базы позволяла надеяться, что броненосец выживет и продолжит войну — о продолжении данного боя речь уже не шла.
А «Гебен» уже просто рвался подальше на глубину, чтобы затопиться там, где его не смогут поднять и ввести в строй под вражеским флагом. У Сушона возникала мысль спустить турецкий флаг — не германский всё-таки, но он отмёл такую перспективу сразу и бесповоротно: под этим флагом крейсер вступил в бой, под ним же и пойдёт ко дну, пусть из-за этого и погибнут лишние десятки, а то и сотни немцев — честь есть честь…
Книпсель же продолжал азартно руководить стрельбой вверенной ему артиллерии. Пусть под его началом оставались лишь две башни, причём в носовой могла действовать только одна пушка, и противоминная батарея, которая аналогично была здорово подвыбита, но огня корабль не прекращал до последней минуты, до самого получения приказа «Спасаться по способности!».
Нет, «Гебен» ещё совсем не получил таких повреждений, которые грозили ему немедленным опрокидыванием и гибелью. Ещё минут с двадцать под ураганным огнём русских броненосцев он бы продержался. Только зачем? Всем, от адмирала и до последнего матроса, что видел сложившуюся ситуацию, было ясно — не уйти…
Только машинные команды линейного крейсера продолжали верить, что их самый лучший адмирал вывернется и спасёт их…
И слава Богу, что находящиеся в низах кораблей верили, верят, и будут верить, что их адмирал (командир) самый лучший. Иначе очень трудно становится грести лопатой уголь, обливаясь потом тащить его к пышущей жаром топке, швырять в неё содержимое лопаты, зажмурившись от жара, и снова возвращаться к этой куче чёрного ужаса, который таскать — не перетаскать…
— Отдавай приказ открывать кингстоны, Рихард.
— Я это уже понял, Вильгельм, — командир крейсера впервые осмелился назвать адмирала по имени. — У меня с собой фляжка…
— Давай не будем дышать на тех, кто возьмёт нас в плен алкоголем.
— В плен?.. — Аккерман даже задохнулся от возмущения.
— В плен. Хочешь пойти на дно с кораблём? Я тебе это запрещаю.
— Запрещаете умереть за честь Германии? — командир «Гебена» посмотрел на адмирала как на предателя.
— Успокойся. Я просто приказываю… ПРИКАЗЫВАЮ жить во имя Германии, во имя её будущего, — Сушон повысил голос. — Нет времени на споры, а пока выполняйте приказ адмирала, капитан цур — зее! И озаботьтесь тем, чтобы как можно большее количество ваших подчинённых осталось сегодня живыми. Действуйте!
Аккерману очень хотелось сказать кое-что нелицеприятное «его превосходительству», но впитанная с молоком матери привычка подчиняться своему начальнику победила…
Адмирал остался на мостике один, и ему чертовски хотелось, чтобы именно сюда прилетел русский снаряд и поставил крест на его сомнениях.
Легко умереть в бою… То есть не легко, конечно, но там просто ты живёшь сражением — вспышка — и тебя больше нет… Понятно, что этой «вспышки» ты боишься до жути, а ещё больше боишься, что она будет не «концом», а осколком, вспоровшим живот… Или чем-то подобным. Что она, эта вспышка просто обожжёт твоё тело так, что потом несколько часов ты будешь молить НЕБО о смерти, чтобы избавиться от этой адской боли. Это тебе ещё очень здорово повезёт, если рядом окажутся санитары, и отволокут в лазарет — там есть шанс получить укол морфия и умереть не в мучениях…
«Гебен» тонул на относительно ровном киле, но с серьёзным дифферентом на нос — сказывалось попадание той пары двенадцатидюймовых, что он получил в почти самом дебюте сражения. Хоть корабль и продолжал жадно заглатывать солёную воду через кингстоны, но равномерного погружения не ожидалось — винты уже показались над волнами Чёрного моря, и, в любой момент мог наступить вполне внезапный «опрокидон». Аккерман приказал немедленно спустить единственный уцелевший катер с ранеными, а остальным немедленно прыгать в воду с подручными средствами и отплывать подальше от борта — он прекрасно понимал, что двадцатитрёхтонная туша линейного крейсера при погружении закрутит такой водоворот, что затянет на глубину всех, кто будет находиться хоть сколько-нибудь поблизости…
— Идиоты! Что они делают! — Сушон уже тоже подошёл к борту, намереваясь вверить свою дальнейшую судьбу капризам Нептуна, но увидел, что два сопровождавших «Гебена» малых миноносца идут к тонущему кораблю, явно собираясь заняться спасательными работами. Дураку же понятно — вон они русские эсминцы, что догонят эти доисторические калоши за час — другой, и, либо утопят вместе со спасёнными, либо, что ещё хуже, заставят сдаться. Но уже некому подать сигнал… Уже даже некому выстрелить в их сторону из пушки, чтобы там образумились и прекратили ломать из себя «рыцарей благородного образа»…
К вящему удовольствию адмирала положение спасли как раз русские: «Счастливый», ведущий за собой ещё пару новиков, грохнул из баковой пушки, доступно разъяснив наглецам, что спасением (пленением) немецких моряков намерен заняться исключительно флот Российской Империи.
