— И продолжаю быть, — ответила Пия. — Но мы с мужем расстались почти год назад. Вы на меня не сердитесь?
— Да чепуха. — Боденштайн неожиданно ухмыльнулся. — Я бы с удовольствием отправил Бенке на это вскрытие. Но на этот раз парню удалось увильнуть.
Пия вошла в помещение, где должно было состояться вскрытие трупа Изабель Керстнер.
— Пия! Как я рад тебя видеть! — воскликнул профессор Томас Кронлаге, руководитель Франкфуртского института судебной медицины, мужчина лет пятидесяти пяти, с фигурой тридцатилетнего атлета, с коротко остриженными светлыми волосами и быстрыми светлыми глазами. Раскинув руки, он улыбался во все лицо.
— Привет, Томми! — Пия тоже улыбнулась, и они обнялись. — Я тоже рада.
Бывали времена, когда Кронлаге был ей более близок, чем ее собственный муж. Он вместе с ней переживал ее напрасные усилия по спасению брака с Хеннингом Кирххофом, заместителем руководителя института судебной медицины. Кирххоф, который все еще продолжал оставаться Мужем Пии, был не простым сотрудником института, а являлся одним из немногих специалистов в области судебно-медицинской антропологии в Германии и звездой в своей мрачной профессии. Его коллеги дали ему тайную кличку Бог Мертвых, и в какой-то момент именно эти его «клиенты» привели брак Пии к краху, поскольку он не мог забыть о работе даже дома. Хеннинг как ученый пользовался огромным авторитетом, даже Пия восхищалась своим мужем и боготворила его. Но когда дошло до того, что она начала разговаривать с мебелью и картинами, ей стало понятно: брак с гением означает одиночество. Почти год назад в марте Хеннинг полетел в Австрию осматривать место, где произошел несчастный случай с участием фуникулера, не простившись с Пией. Она ушла из их общей квартиры в старинном доме на Кеннеди-аллее в Заксенхаузене. Муж это понял лишь спустя две недели.
— Как у тебя дела? — Отстранив Пию от себя, Кронлаге испытующе вглядывался в ее лицо. — Ты хорошо выглядишь. Я слышал, тебя занесло в отдел убийств.
— Да, я уже месяц работаю в К-2. — Пия улыбнулась.
В этот момент постучали в дверь, хотя она была открыта, и в комнату вошел молодой человек.
— Доброе утро, — бойко поздоровался он.
— А, господин прокурор! — радостно воскликнул Кронлаге. — Ну, тогда мы можем начинать.
Пия представилась и подала молодому человеку руку.
— Йорг Хайденфельд, прокуратура Франкфурта.
— Это ваше первое вскрытие? — осведомился Кронлаге и пристально посмотрел на прокурора поверх своих очков-«половинок».
Хайденфельд только кивнул.
— Итак, приступим. — Кронлаге дал знак ассистенту, и тот снял с трупа простыню. — Ваш первый труп, во всяком случае, молодой и свежий.
— Свежий труп? — недоверчиво переспросил Хайденфельд.
— Если вы когда-нибудь увидите труп, пролежавший четыре недели в закрытой квартире, — весело возразил Кронлаге, — то будете с тоской вспоминать сегодняшний.
— Все ясно, — пробормотал прокурор и побледнел.
Пия и Хайденфельд молча слушали, как профессор диктовал в висящий у него на шее микрофон данные внешнего осмотра трупа.
— Что бы вы сказали на первый взгляд, Флик? Когда наступила смерть? — спросил он своего ассистента.
— Трупные пятна при нажатии не исчезают. — Молодой врач надавливал пальцами, облаченными в перчатки, на участки тела трупа на спине и вокруг лопаток. — Это говорит о том, что она мертва как минимум двадцать четыре часа. Трупное окоченение хорошо выраженное. Гнилостное разложение еще не определяется. — Он шмыгнул носом. — Итак, действительно, все произошло немногим более тридцати шести часов… Я бы сказал… гм… смерть наступила где-то в субботу вечером.
— Хорошо-хорошо. — Профессор взялся за скальпель, приставил его к правому плечу, чтобы сделать Y-образный разрез, и быстрым натренированным движением провел до грудины трупа. — Я точно такого же мнения.
От похвалы профессора молодой врач покраснел и с удвоенным усердием принялся осматривать мертвое тело.
— Такая милая девушка, — покачал головой Кронлаге. — Абсолютно здоровая, и тем не менее мертва.
Прокурор Хайденфельд слышал о мрачном юморе судебного врача, но предпочел бы улыбнуться шутке, не находясь непосредственно у секционного стола. Щелканье ребер, разъединяемых с помощью специальных ножниц, заставило его завтрак — который ввиду того, что предстояло сегодня утром, был весьма скудным — подняться вверх по пищеводу. Он бросил на Пию ищущий поддержки взгляд, но на женщину, казалось, происходящее не производило особого впечатления, и она лишь ободряюще улыбнулась коллеге.
— Сейчас мы изымаем сердце и взвешиваем его, — сообщил профессор Кронлаге непринужденным тоном, как мясник в зеленом облачении. — Затем легкое… Осторожно, Флик, не уроните.
Это уже было слишком. Пробормотав извинения, утративший бодрость прокурор устремился из зала в вестибюль.
Боденштайн припарковался на площади перед ветеринарной клиникой. Его «БМВ» был единственной слабостью, которую он себе позволил. Старшего комиссара не смущало, что его автомобиль еще в прежние времена на парковочной площадке Президиума во Франкфурте приковывал завистливые взгляды. Все то время, что он уверенно продвигался по службе в полиции, коллеги за его спиной часто поговаривали, будто работает он только от скуки, не имея на то особой необходимости. Но в течение нескольких лет Оливер уничтожил эти злые необоснованные утверждения своим высоким боевым духом и достигнутыми успехами. Средний немецкий бюргер все еще твердо уверен, что дворянская фамилия означает финансовое благополучие.
Боденштайн вышел из машины и стал рассматривать здание ветеринарной клиники. Инка Ханзен и ее компаньоны, должно быть, действительно инвестировали уйму средств в реконструкцию и расширение старой крестьянской усадьбы. Он вошел во двор.
— Оливер?
Боденштайн обернулся и увидел Инку Ханзен. Она уже сидела во внедорожнике, но, увидев давнего знакомого, вышла из машины и закрыла за собой дверь. Достаточно было одного взгляда, чтобы даже спустя двадцать лет Оливер снова вспомнил о том, что некогда в течение долгих месяцев она была предметом его страстных мечтаний. Инка на три месяца моложе его, следовательно, сейчас ей сорок четыре, но ни напряженная работа, ни минувшие годы никак не сказались на ее красоте. Натуральная блондинка с тонкими чертами лица, высокими скулами и светлыми сияющими глазами. Узкие джинсы и плотно облегающая рубашка поло подчеркивали ее женственное обаяние.
— Привет, Инка, — поздоровался Боденштайн. — Очень рад тебя видеть!
На лице женщины появилась улыбка, но в ее поведении чувствовались холодность и отдаленность. Они не обнялись — для этого недоставало прежней близости, — а только подали друг другу руки.
— Я тоже, — ответила она чуть хрипловатым голосом, который тоже ничуть не изменился, — даже если повод для нашей встречи скорее трагический.
Они посмотрели друг на друга испытующе, но доброжелательно.
— Ты хорошо выглядишь, — констатировал Боденштайн.
— Спасибо. — Инка снова улыбнулась и смерила его взглядом с ног до головы. — Ты тоже не сильно изменился за эти годы. Бог мой, сколько времени прошло с тех пор, когда мы виделись в последний раз?
— Я думаю, в последний раз мы встречались на свадьбе Симоне и Мартина, — сказал Боденштайн. — А было это лет двадцать тому назад. Вскоре после этого ты уехала в Америку.
— Двадцать два года, — уточнила Инка. — В июле восемьдесят третьего.
— Действительно. Невероятно! Ты по-прежнему отлично выглядишь.
Инка прислонилась к крылу своего автомобиля. На пассажирском сиденье сидели два джек-рассел-терьера и внимательно следили за каждым движением своей хозяйки.
— Оливер фон Боденштайн, — произнесла она чуть язвительно, — изыскан, как в давние времена. Что тебя сюда привело? Михи сегодня нет.
— Я, собственно говоря, хотел поговорить с тобой и другим твоим коллегой. Мы только начали наше расследование и должны больше узнать об Изабель Керстнер. Ты мне можешь что-нибудь о ней рассказать?
Инка Ханзен бросила взгляд на часы.
— Изабель редко сюда приходила. Мы были не очень хорошо знакомы, — добавила она. — Она здорово отравила жизнь Михи. Тебе лучше поговорить с Георгом. Он знает Миху целую вечность.
— Замечательно, — кивнул Боденштайн. — Спасибо.
Странно. Так много лет вообще не вспоминать об Инке Ханзен, а при встрече с ней почувствовать желание задать тысячу вопросов, ответы на которые не имели бы к нему совершенно никакого отношения…
— К сожалению, мне надо ехать. — Инка открыла дверь своего автомобиля. — Была рада с тобой повидаться, Оливер. Заходи как-нибудь просто на чашку кофе, если будешь в наших краях.
