— Значит, за мной должок, — сказал он, вручая мне свою визитную карточку. В том, что он выплатит этот долг, я сомневалась и очень сильно. Карточка оказалась самой простой, только имя и номер телефона. Должно быть, у них с Лейком и Годаром была общая черта в характере — нежелание называть кому бы то ни было собственный адрес. Я передала ему собственную карточку, снабженную куда большим количеством информации.
— Я позвоню, — пообещал он. — И если вас не окажется в номере, оставлю сообщение.
Мы вновь обменялись рукопожатием, и Буше растворился в толпе.
* * *
Я превосходно пообедала в крошечном ресторане на Иль-Сен-Луи, опять же благодаря заботам Кроуфорда Лейка. Телефон зазвонил, когда я уже вернулась в свой номер.
— Ив Буше, — представился голос. — Я переговорил с Годаром. Виляет, как я и предполагал, когда речь заходит о бронзе. Говорит, что ему надо подумать день или два. Не беспокойтесь, он созреет. Не уезжайте из города, и я войду с вами в контакт через день или два.
Не слишком отрадная весть, однако мне случалось переживать и более крупные неприятности, чем вынужденная задержка в Париже. Хотелось бы знать, не сумеет ли мой нынешний приятель, Роб Лучка, раздобыть достаточное количество денег и освободиться на пару дней, чтобы провести их со мной. Однако, какая разница, сколько это будет стоить. У нас с Робом никогда не было ничего похожего на романтический уик-энд в Париже. Может быть получится на сей раз? И я набрала его номер.
Роб служил сержантом в Королевской канадской конной полиции. Друзьями мы были уже давно, но за последнее время сблизились еще больше. Не знаю, как охарактеризовать наши отношения и уже тем более, каким словом можно назвать его. Партнер? Что-то вроде. Супруг? Не совсем. Сумеем ли мы даже приблизиться к стадии супружества? Не знаю. Дружбу его я ценю более всяких слов. И общество его мне всегда приятно. Но начать совместную жизнь? Не знаю. Иногда я люблю свернуться в кресле перед камином и в полном одиночестве наслаждаться музыкой, мне приятной, ему ненавистной; в своих путешествиях я успела полюбить андскую флейту и гамелан,[3] которые приводят его в бешенство. Или можно включить слезливый видеосериал вроде Стеллы Даллас, залезть в самый заношенный купальный халат и помирать от блаженства. Наверняка и у Роба есть подобные слабости. Он любит фильмы про копов — а как же иначе — и чем круче, тем лучше, а также футбол. Конечно, подобные вкусы ничем не выделяют нас среди прочих пар, однако, если до сих пор все складывалось хорошо, зачем же что-то менять?
Если я все-таки испытываю некоторые сомнения в отношении статуса наших взаимоотношений, в одной части их колебаний у меня нет. Я имею в виду его дочь Дженнифер. Ее я попросту обожаю. Я всегда принимаю ее сторону, что вызывает некоторую напряженность в наших с Робом отношениях, и охотно бы видела ее каждый день на постоянной основе. Она учится в находящемся неподалеку от дома университете и большую часть уик-эндов проводит с отцом.
Ответила на звонок Дженнифер. Я выслушала все ее новости — новые шмотки, новый приятель и идиот (по ее мнению) профессор — а потом спросила про отца.
— Он на задании, — ответила она. Сердце мое тут же ушло в пятки. Задания, которые дают сержантам конной полиции, на мой взгляд, почти всегда опасны, если не угрожают самой жизни, хотя Роб и говорит, что я слишком драматизирую ситуацию. Когда мы познакомились, он отсиживался на канцелярской работе после ранения, полученного в столкновении с наркоторговцами, однако теперь здоровье его полностью поправилось, и вернулся к этим самым своим «заданиям». Он счастлив, а я негодую.
— Эта новость мне не по вкусу, — проговорила я.
— И мне тоже, — согласилась она. Мы обе умолкли на пару секунд. — Он сказал, что уедет на несколько дней.
— Ладно, не беспокойся, — сказала я.
— И ты тоже.
— Позвони, если чего-нибудь услышишь, — попросила я.
— Хорошо, — согласилась она.
— Пусть позвонит, когда вернется.
— Ладно, — сказала она.
— Не беспокойся.
— Ты это только что уже говорила, — напомнила она.
— Все будет отлично.
— Не сомневаюсь, — согласилась она. — Целую.
— И я тебя. Пока.
Вот и вся романтическая интерлюдия. Завершая этот разговор, я искренне надеялась на то, что сумею встретиться с Годаром достаточно скоро и сразу же смогу вернуться домой, чтобы всласть наволноваться, но уже под родной кровлей, а не в Париже. Кто знает, куда заслали Роба… может быть, ему просто придется следить за чьей-нибудь дверью или расследовать какое-либо служебное преступление в чистой конторе, где в него, самое большее, могут швырнуть ручкой. А если нет? И зачем только, подумала я, судьба связала меня с полисменом, а не, скажем, с банкиром или чиновником?
Тогда за дело, Лара, велела я себе. Ничего другого тебе не остается. Ты сказала Клайву, что собираешься обойти блошиные рынки и лавки антикваров, так что действуй.
* * *
На следующий день, потратив ночь в основном на укоризны в адрес двух Роберов, Лучки и Годара, я отправилась на Правый берег, в Лувр де Антиквар на Пляс Пале Рояль, где приобрела пару превосходных образчиков мебели, за — увы — более чем превосходную цену, однако соприкосновение с богатством в лице Кроуфорда Лейка явно притупило мою природную скупость. Потом я направилась в Ле Марэ, обошла лавки на Сен Поль возле Ля Сури Верт, посетила магазин, продающий на вес очаровательное старинное серебро на Рю де Франс Буржуа, и только потом в изнеможении рухнула в кресло за столиком кафе на Пляс де Вож. Потом были Марсовы Поля на другой стороне Сены и комплект торговцев античными древностями в Виляж Свис. После пришлось посетить Лувр, чтобы ознакомиться с его этрусской коллекцией и, в соответствии с пожеланием Лейка, сделаться экспертом в этой области. Наконец, чтобы не показалось мало, полагая к тому же, что все равно не усну, я прослушала Реквием Верди в Эглиз Сен Рош на Рю Сен Оноре. Вернулась я в свой номер достаточно поздно, однако от Буше известий не поступало.
Следующий день оказался субботним, и я отправилась на блошиные рынки — в Клиньянкур и Монрей — для чего мне потребовалось несколько раз сделать пересадку в метро и основательно пройтись. Вернулась я со скудной добычей, несколькими отличными старинными вещами из полотна, однако движение помогало мне избавиться от мыслей. И в какой-то момент, носясь по Парижу, я поняла, что за мной следят. Возможно, Кроуфорд Лейк и скреплял собственные сделки рукопожатием, однако за выполнением их он следил. Красавчик Антонио следовал за мной повсюду. Досадная подробность, однако я решила воспользоваться ей к собственному благу. Сначала Антонио, похоже, считал, что я не замечаю его, однако я постаралась приветливым движением руки вывести его из этого заблуждения. Ответив аналогичным жестом, он не стал приближаться ко мне, что меня вполне устраивало, однако перестал прятаться.
В воскресенье я отправилась на блошиный рынок в Ванве к знакомому букинисту и приобрела у него изданные в 1924 году Касыды сэра Ричарда Френсиса Бартона[4] для клиента, который собирает труды сэра Ричарда. После я посетила букинистов на берегу Сены и обнаружила две превосходные карты, которые, на мой взгляд, должны были понравиться Мэттью Райту, моему любимому клиенту, специализирующемуся на собирании карт.
В паузах между всеми этими делами я успела выпить, наверное, галлон кофе и прочесть целую груду газет. Насколько можно было судить, европейские новости существенно не изменились со времени моего последнего визита на континент. Если верить газетам, итальянское правительство снова объявило войну организованной преступности, по всей видимости, потерпев поражение в предыдущем заходе, как и во всех предшествовавших ему. Французские водители грузовиков, напротив, объявили войну собственному правительству, британские фермеры решили воевать против своего, а ирландские рыбаки, всегда готовые к драке, начали битву с рыбаками испанскими, якобы нарушавшими правила лова. Посреди всеобщей воинственности некоторый отдых глазу даровало сообщение о некоем чиновнике германского министерства культуры, утверждавшем, что в комментариях его по поводу соперничества рас следует усматривать не антисемитский выпад, а восхищение расцветом разнообразия в новой Германии, и еще одна заметка, посвященная итальянскому дельцу Джанпьеро Понте. Оставив свой миланский кабинет вечером в пятницу, он отправился не к жене и детям — чего следовало бы ожидать — а в Тоскану, в свой загородный дом. Оказавшись там синьор Понте или свалился, или спрыгнул, или был столкнут с обрыва. Хотя несчастный случай не исключался — на сей счет даже велась какая-то нелепая дискуссия — началось расследование состояния его дел, в ходе которого немедленно выяснилось, что в последние дни перед падением у покойного бизнесмена были серьезные финансовые неприятности. Повествование подкрепляли фото скорбящей вдовы, очаровательной Евгении Понте, и его красивых детей.
