— Ну, если не хочешь… — усмехнулся Колька. — Ну, если не хочешь…
— Не хочу, — твердо сказала она.
Галя запросто вошла в круг разномастной арбатской шпаны.
Тот памятный день оказался четким рубежом. Может быть, именно тогда она как-то резко повзрослела. В феврале переболев тяжелым гриппом, на время почувствовала себя несчастной дурнушкой, беспомощной и одинокой… Но весной она похорошела и расцвела.
Как ни странно, до той поры к ней никто не приставал — ни в коммуналке, ни во дворе. И вдруг она столкнулась с пугающим, унизительным вниманием.
— Скоро будешь моей! Хватит тебе ходить целкой. Хочешь я тебя сегодня отшворю? — противно улыбаясь, прошептал ей на ухо парень из соседнего подъезда.
Он больно ущипнул ее за грудь.
Раньше он не обращал на нее никакого внимания.
— А будешь скулить — хуже будет! Хе-хе! — Этот короткий смешок показался ей особенно мерзким.
— Ты что, моли нахватался, заморыш? Иди прохезайся сначала, — процедила она сквозь зубы. — Да тебе кишки выпотрошат и на шею намотают, сунься только.
Но этим же вечером он подкараулил ее и напугал до полусмерти. Не будь Галя столь увертлива, она не отделалась бы синяком под глазом, разбитым коленом и разодранными чулками.
— Кто? — спросил Снегирь, когда на следующий день они встретились.
— Да так, — смутилась она, — дурак один.
Тогда приятель назвал несколько имен, на верном она еле заметно кивнула.
— Понял, — ответил он.
Через пару дней обидчика крепко избили где-то в районе Страстного бульвара.
Все же Гале было не слишком понятно, зачем она понадобилась взрослому Снегирю. Ведь он не приставал к ней, напротив — держал дистанцию. Она уважала светлоглазого телохранителя, он как-то умудрялся содержать больную мать и взбалмошную рыженькую сестренку. Семья Снегиревых, как и Бережковские, жила без отца.
Об этом рассеянно думала Галя, пересекая двор и выходя в переулок.
— Здравствуй, пацанка, — услышала она и остановилась. На Галю смотрел, широко улыбаясь, человек с аккордеоном, бывший фронтовик, худой, но крепкий мужчина средних лет. Галя ответила:
— Здравствуйте, Борис Андреевич.
— Сегодня мой день, — загадочно ответил сосед семьи Бережковских по коммуналке, один из сорока жильцов. Он сидел на стуле, который брал с собой на улицу только в особо торжественных случаях, чтобы «проветрить» трофейный инструмент, как любил говорить. Играл он бегло, артистично, его репертуар, казалось, не имел границ. На бесплатные концерты почти всегда собиралась толпа местных жителей и случайно зашедших в эти края прохожих. Но, кажется, его никто не интересовал.
Борис Андреевич прикрывал глаза, темные пальцы пробегали по клавишам… и звучали первые такты «Серенады солнечной долины» Глена Миллера. А когда ему подносили стакан, он, повеселев, развлекал слушателей модными блатными песнями.
Галя рассеянно слушала, взгляд ее блуждал по Нижне-Кисловскому переулку, над которым кружила одинокая белая голубка.
…Семья Бережковских, когда Борис Андреевич Тульчин не пил, могла рассчитывать на его защиту и даже опеку. Он один в коммуналке был способен разобраться с пьяным Вовкой Толкачевым. Тот имел привычку бродить по длинному коридору с финкой с красивой наборной ручкой, торчащей из-за голенища сапога, дабы «дети разных народов», как он называл жильцов, помнили, кто в доме хозяин. Перед Тульчиным Вовчик лебезил, пускал слезу, и они уходили в опрятную комнату бывшего фронтовика, откуда вскоре гремело: «Деньги советские, ровными пачками, с полок глядели на нас…»
Жена Тульчина, тетя Фая, фронтовая подруга Бориса Андреевича, умерла год назад. Правда, смерть любимой женщины ничего не изменила в распорядке жизни человека с аккордеоном, раньше они пили вместе с тем же размахом.
— Не обижают? — спросил Галю Тульчин. — Если что — шепни только, я разберусь! Пока я здесь, ты под защитой.
— Конечно, обязательно, — отрешенно согласилась она.
— Подрастешь — поймешь, — ответил аккордеонист. — Они же… они…
Он сокрушенно махнул рукой, точно отгоняя какие-то неприятные видения.
— На пивко не подбросишь? — вдруг спросил сосед, пряча глаза. Галя автоматически достала из материнского портмоне трешку и протянула аккордеонисту. Тульчин взял купюру и смущенно спрятал в карман клетчатой рубашки.
«Мы начали прогулку с арбатского двора» — насмешливо пропела Гали и подмигнула своему отражению в зеркале. «Ласточка», — вспоминает она. — Странно, что не это слово стало ее агентурным псевдонимом. «Гвоздика»! «Далила»! Никакой фантазии у этих кукловодов».
Гали критически рассматривает себя. Да-а…. Образ светской львицы нуждается в некоторой доработке. Марго, должно быть, еще спит.
— Ладно, Марго, — беззлобно говорит мадам Легаре, — у нас до вечера еще уйма времени!
Она взяла со столика одну из книг и, закрыв глаза, наугад открыла ее. Она любила это забавное гадание. «Во время сна человек держит вокруг себя нить часов, порядок лет и миров. Он инстинктивно справляется с ними, просыпаясь, в одну секунду угадывает пункт земного шара, который он занимает, и время, протекшее до его пробуждения. Но они могут перепутаться в нем, порядок их может быть нарушен».
— Спасибо, господин Марсель Пруст, — улыбнулась Гали. — Можно жить дальше!
Она неторопливо шла в левое крыло замка, пересекая анфиладу комнат, с удовольствием отмечая, с каким вкусом расставлена старинная мебель, выгодно приобретенная совсем недавно. Взгляд ее скользил по большому гобелену со сценой средневековой охоты.
Всадники преследуют мощного оленя, уходящего от погони. Лица охотников надменно веселы, молодые люди привстали на стременах, в азарте кровавой забавы. «Это я», — иногда говорит мадам Легаре гостям, махнув тонкой смуглой рукой в сторону зверя, уходящего от погони.
Да, на самом деле, богатая и независимая мадам Легаре — в действительности все та же шестнадцатилетняя арбатская девчонка, не имеющая привязанности ни к чему, одинокая перед гигантским загадочным миром, полным опасностей. Правда, кое-какие привязанности с течением лет появились.
— Иди ко мне, маленький, иди ко мне, моя прелесть, — Гали раскидывает руки, точно собирается обнять ребенка, бегущего навстречу, потом опускается на колени.
Карликовый пудель меховым персиковым шариком буквально подкатился к ней, выскочив из-за массивной двустворчатой дубовой двери.
— Леон, малыш, — нежно сказала она, взяв его на руки, — ты проснулся так рано, чтобы сказать мне «доброе утро»? Знаю, миленький, какое нежное у тебя сердце.
Пудель, подстриженный искусным парикмахером, походил на игрушечного льва. Гали поправила шелковый зеленый бант на шейке любимца, пудель затявкал, завилял хвостом, и стал лизать руки и лицо хозяйки.
Гали была по-настоящему счастлива.
— А пойдем-ка, посмотрим, что там делают остальные?
Она успела сделать лишь несколько шагов, как из соседней комнаты вылетела еще парочка абрикосовых игрушечных львят.
— Назад, назад, — ласково сказала Гали, — Ники! Бася! Вы с ума сошли, дети, здесь сквозняк!
Год назад заболел и вскоре умер Леон Первый — шестилетний очаровательный пес, необыкновенно трогательный и умный. Гали могла часами рассказывать этому добрейшему существу о своей жизни, о печалях и мелких радостях, которых в последние годы, правда, становилось все меньше.
Леона кремировали в Париже, урна с прахом верного друга хранилась в одной из комнат замка, в особой нише. Гали не стыдилась своей привязанности. Она слишком рано повзрослела и не помнила любимых игрушек, кроме целлулоидного пупса, за право владеть которым она дралась с сестрой Изольдой. Но карликовые пудели, казалось, что-то изменили даже в ее прошлом. Они были сказкой, которой Гале Бережковской не хватило когда-то… В небольшом, но особенно уютном зале для собачек была построена роскошная копия замка, с гостиной и столовой и даже с изысканным парком, составленным из карликовых деревьев в горшочках.
Совершив утренний визит в Собачий замок, мадам Гали по очереди поцеловала пудельков. Они повизгивали от восторга.
Через некоторое время хозяйка ушла, плотно закрыв дверь. Приняв ванну, Гали слегка вытерлась льняным полотенцем и на голое тело надела махровый белый халат. Сегодняшний день, столь знаменательный, не отменял установленного порядка. Распоряжения повару были отданы заранее, да этот человек, кстати сказать, понимал мадам Гали с полунамека и зачастую сам угадывал ее желания.
— Вы — гений, Ян, — говорила ему мадам Гали, называя длинного и худого господина Жана на славянский манер. — Какое меню на завтра? Может быть, подойдет карп хризантема? Салат из копченых свиных ушек? И не забудь про фунчозу!
