Он словно находился в первом ряду, в VIP-ложе, и наблюдал за разворачивающимся на его глазах драматическим спектаклем: мужчина улыбался и получал от Марин ответную улыбку, они что-то воодушевлённо обсуждали, смеялись. Жордану было тяжело исполнять роль стороннего наблюдателя и быть свидетелем того, как собственное счастье рушилось на глазах, терять уверенность в себе, некогда нерушимую, а ныне — обратившуюся в пыль. Но он продолжал стоять каменным изваянием и кусал губы, запрещая себе издать хотя бы звук, а на самом деле желая завыть. В голове воцарился хаос из пугающе реалистичных образов того, что могло бы вот-вот произойти: они вместе войдут в дом и скроются за дверью. Но мужчина обнял Марин и, поцеловав её на прощание, ушёл в сопровождении охранника.
Казалось, Жордану можно было бы расслабиться и наконец выдохнуть. Но не расслаблялось и не выдыхалось. Можно — нужно — было сейчас просто уйти, а на следующий день сделать вид, что ничего не произошло, но Жордан был катастрофически плох в лицемерии. Он мысленно дал себе несколько отрезвляющих пощёчин по обеим щекам, как напоминание, что нужно держать себя в руках. Сухо сглотнув и расправив плечи, он шагнул из темноты на свет.
— Привет, — прохрипел он. В горле образовался ком, а во рту слюна — вязкая, горчащая, ни сглотнуть, ни сплюнуть.
Марин обернулась и, увидев его, изменилась в лице. Её взгляд метнулся туда, куда только что ушли сопровождающие её мужчины, и вернулся к Жордану.
— Привет. — Её голос прозвучал обыденно, и лишь на самом краю слышимости в нём можно было угадать нотки волнения. — А что ты здесь делаешь?
— Ты ведь сама дала мне ключ. Не рада меня видеть? — Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной и неестественной. Он спрятал руки в карманы куртки, только бы Марин не заметила, как они дрожали.
— Почему же, рада. Я соскучилась. — Она подошла ближе и обвила руками его шею, но Жордан быстро отстранился.
— Кто это был? — спросил он, со смирением ожидая ответа. Услышать правду было очень-очень страшно, но и не спросить было нельзя.
— Луи. — Односложный ответ повис в воздухе вязкой недосказанностью.
Но одного этого имени хватило, чтобы загнать остро заточенный нож куда-то Жордану под рёбра. Оно отдавалось внутри давящей неприязнью. Второго Луи в жизни Марин он бы просто не пережил{?}[Намёк на то, что бывшего мужчину Марин звали Луи.].
— Это из-за него ты не позволила мне встретить тебя в аэропорту и задержалась? — жёстким — так опасно граничащим с грубым — тоном спросил он прежде, чем зубы успели сдавить кончик языка. А потом опустошённо выдохнул, сник, утратив весь эмоциональный запал.
Марин нахмурилась. Глупой и абсурдно неуместной ревности ей только не хватало. Любому другому она бы уже указала на его место в её жизни, чтобы тот не забывался и впредь не позволял себе подобных вольностей. Но это был не сторонний человек, а Жордан, близкий и родной, смотревший на неё сейчас с недоверием, обидой и… Марин взглянула на сложившуюся ситуацию его глазами.
Ревность подкралась к Жордану сзади, дышала ему в затылок, обнимала. Он уже был готов поддаться её настойчивости… Но Марин успела вытащить его из цепких объятий. С нахмуренными бровями и поджатыми губами он выглядел особенно трогательным, и у неё даже пропало желание отчитать его за столь ребяческое поведение и даже просто ласково пожурить, точно непослушного ребёнка.
— Жордан… — Невозможно было не улыбаться, смотря на него. И Марин улыбнулась. — Луи — это мой сын{?}[Сына Марин зовут Луи Шоффруа.].
Чтобы осознать услышанное, Жордану потребовалось несколько секунд — бесконечно длинных и тревожных. Он ошибся. Ошибся катастрофически и фатально. Он чувствовал себя законченным параноиком.
— Мы давно не виделись, и когда Луи предложил встретить меня и провести вместе время, я не могла отказаться. Прости, что я не предупредила тебя и заставила нервничать… — Марин замолчала, думая, что и так уже много рассказала.
Изо дня в день они с Жорданом больше узнавали друг друга, делясь самым сокровенным. И всё же Марин далеко не всё могла ему рассказать: неловко спотыкалась на вопросах о прошлых отношениях, считая, что прошлое должно оставаться в прошлом; старательно избегала разговоров о своих детях.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не знаю, что сказать, — пробормотал он, испытывая запоздалое раскаяние в своей резкости. Разумные мысли ускользнули, оставив одни неоформленные и невнятные.
Марин дотронулась до его щеки, ямочка на которой стала ещё более выразительной. Её прикосновения были осторожными, как первые мазки кистью по белоснежному холсту. А Жордан притянул её к себе. Сейчас в её объятиях для него вновь обретался смысл жизни.
— Я кое-что для тебя приготовил. — Он изогнул губы в загадочной и многообещающей улыбке, а затем развернул Марин к себе спиной.
— Жордан, что ты задумал? — устало поинтересовалась она, касаясь чужих ладоней, закрывающих ей глаза. Эта поездка опустошила её, выпотрошила все силы, и больше всего женщина хотела отдохнуть.
— Ты разве забыла, что задолжала мне свидание? — Он коснулся губами её шеи, и она вздрогнула. Она до сих пор чувствовала себя неловко от его поцелуев.
Он мягко подтолкнул её вперёд, увлекая вглубь сада. Лежавшие на земле листья недовольно шуршали под ногами, сетуя, что идущие так бесцеремонно нарушают их покой. Марин не любила сюрпризы, но сейчас ощущала, как внутри разгорался огонёк безудержного любопытства. И еле дождалась того момента, когда Жордан убрал руки, и она смогла оглядеться.
Свет от фонарей окутывал сад мягким сиянием. Вокруг кружились и падали листья, словно осыпая всё золотом, и ложились под ноги пёстрым ковром. Бархатное небо было усеяно мириадами звёзд. Марин перевела взгляд на украшенную цветами и гирляндами беседку, в центре которой стоял небольшой столик. На нём находился пирог с румяной корочкой, сверху покрытой карамелизированными апельсинами, пленительный аромат которых дразняще щекотал ноздри, а также бокалы с апельсиновым фраппе.
— Сколько же времени ты на всё это потратил… Сумасшедший… — Она хотела, чтобы это прозвучало с укором, но в голосе, вопреки её желанию, слышалось лишь восхищение, приправленное щепоткой восторга.
— Я советовался с твоими охранниками, и они настоятельно не рекомендовали, да что уж там — запретили мне использовать для свидания любые публичные места. Пришлось импровизировать. — Жордан пожал плечами, словно оправдываясь. — И даже готовить самому.
— Мучное и кофе — это не лучшая еда перед сном, — скептически проговорила Марин, но от вида и запаха еды во рту, помимо её воли, начала скапливаться слюна и предательски заурчало в животе.
— А кто говорил про сон? Это не входило в мои планы. — В отношениях с ней он всегда действовал напролом, прикрывая любой свой поступок очаровательной улыбкой. Поразительно, но срабатывало, как правило, безотказно и всегда. Марин улыбнулась ему в ответ именно той улыбкой, которая украшала её губы лишь в присутствии Жордана.
Он усадил её за столик и, разрезав пирог, придвинул ей блюдце. Она откусила кусочек, наслаждаясь вкусом рассыпчатого бисквита и карамельно-апельсиновой сладостью, и сделала глоток фраппе. А Жордан внутренне ликовал, видя, как она жмурится от удовольствия.
— У меня есть кое-что для тебя. — Жордан извлёк из внутреннего кармана куртки бархатную коробочку и протянул ей.
Марин поёжилась словно из-за холода. Но на самом деле ей просто стало страшно.
— Не бойся, это не кольцо, — пояснил он, заметив её настороженный взгляд. — Я хотел бы… Но знаю, что ты их не носишь. Да и боялся не угадать с размером.
Открыв коробочку, Марин обнаружила там изысканный браслет из белого золота, инкрустированный бриллиантами. Она внимательно рассмотрела подарок и улыбнулась, заметив гравировку: MLP. Жордан достал его и сам надел ей на запястье.
— Спасибо. — Она благодарно поцеловала его в щёку, выбритую сегодня с особым усердием. Но он не позволил ей отстраниться и завладел её губами, сцеловывая с них вкус апельсина — тщательно и неторопливо.
