История показывает, что ностальгия женщины по своему утраченному раю богини-матери постоянно пыталась найти себе выход в тех или иных притязаниях. В Малой Азии и Средиземноморье несколько тысячелетий назад в некоторых сообществах, как гласят мифы, обычай требовал, чтобы мужчина почитал за честь выложить на стол, прежде чем покинуть коллективные празднества оплодотворения, свои отчекрыженные тестикулы. Это рассматривалось как акт героизма. И кончилось, однако, плохо. В один прекрасный день кого-то из них в решающий момент вдруг охватила паника из разряда тех, что психоаналитики называют страхом кастрации. Предательски смалодушничав, он отказался явить себя по-настоящему мужественным и бесстрашным. Что оказалось заразительным, и Рай в очередной раз был уведен у Евы из-под носа. Сегодня мы в развитых странах стали гуманистами и обходимся инъекциями феминизирующих гормонов. Ритуальные церемонии заменяет научная квалификация.
Никто не мечтает истребить «мужчин». Но кажется, что этот вопрос четко и ясно не разрешить, если не уточнить, что же собственно понимается под этим словом, о «мужчине» говорится или о евнухе. Анкета в Соединенных Штатах показывает, что единственное, чего все жены единогласно требуют от своих мужей, это полный контроль за их мошной — естественно, в сугубо монетарном смысле. До чего удивительна эта цивилизация денежных евнухов.
Ева превращается в женщину, Адам в мужчину
Церковь и женщины любят похваляться, что это они своим благим примером и прекрасным галантным образованием привили варвару-мужчине дух благородства, доброты и сострадания. Естественная история преподносит нам куда более логичный источник подобного положения вещей, а история поведения средневековых королев, пап и папесс учит нас, что сей романтический образ несколько приглажен.
Рыцарский дух Адама, как мы уже видели, восходит к эпохе, когда он был обязан сохранять Еву в живых и в годном состоянии — и в то же время должен был втемяшить ей в голову, что, само собой, не стоит впредь пытаться его убить. Именно по причине этого необходимого для его существования занятия у Евы и накопилась совершенно оправданная злоба в отношении сего нахального пришлеца. Что для нее неестественно. Теперь она должна, более или менее помалкивая, скрытничать, хитрить, ненавидеть и бояться, делать ставку на тщеславие и слабость Адама, его ослаблять, поднимать на смех, разыгрывать и обыгрывать, по возможности манипулируя им при помощи шантажа, кокетства, героических улыбок и трогательных слез, чтобы несколько отомстить за свое унижение. Она более не свободна в своей игре. Но остается уйма возможных уловок.
Прежде всего между Адамами не возникает стихийной солидарности, подобной сговору между Евами. Они не способны отождествить себя друг с другом, напротив, их компетентность в борьбе, коль скоро Ева сдулась, требует дальнейшего поля приложения, и они развлекаются тем, что набрасываются друг на друга. Потасовка забавляет их как игра. Ева необходима и незаменима. Но не Адам. Его всегда слишком. Так что имеется выбор, и его можно реализовать, если удастся побудить их убивать друг друга, притворившись, будто предпочитаешь сильнейшего. Здесь мы присутствуем при первых шагах расовой борьбы. Такого рода рыцарские турниры особенно развиваются в эпоху тюленей и оленей. Но я слышал, как одна негритянка объясняла на американском телевидении, что борьба между белыми и черными мужчинами немедленно прекратилась бы, если бы белым женщинам не давали подзуживать стороны в ссорах. Именно женщины направляют вендетты в ирландских сагах и на Сицилии. Адама не интересуют цвета, разве что как желательная гамма в его добротно укомплектованном гареме. Говорят, что он по духу полигамен. Но если бы он мог, он не отпустил бы ни одну. Ева, напротив, обожает перемены. Ее верность всегда более или менее абсолютна и сосредоточена на сиюминутной страсти. С Адамом ее не связывает никакая жизненная необходимость. Она находит, что деньги играют очистительную роль, упраздняя борьбу полов. Она глубоко проституирована самим присутствием Адама, поскольку не может обладать им целиком. Единственная разница между теми, кто продает себя проституируясь, и теми, кто продает себя брачуясь, состоит в стоимости и длительности контракта. Это просто формула. Остаешься свободнее, обслуживая анонимную сообщность. Проституция — это экономическая система, которая позволяет наделить всеми правами непосредственно пристающего и ничем, кроме неправоты, отсутствующего. Что устраняет любую озабоченность прошлым и будущим. Существует только настоящее; его присутствие постоянно и воплощено в личности Евы. Она и есть настоящее, самое существенное существование, перед которым Другой, чтобы продолжить существовать, должен предстать в качестве клиента.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Борьба и насилие в любви
Божественнее давать, нежели получать.
Чтобы обеспечить себе более выигрышное положение в любовной борьбе, Адам не колеблясь внедряется в стан врага. Тут унижение Евы достигает своего апогея. Когда ему нужно оплодотворить уже отложенные Евой яйца, он слегка уязвим для ее атак; в один прекрасный день, когда он видит, что она готова отправиться на боковую, он наскакивает на нее, опрокидывает, пыряет, как говорится, ножом. Берет ее силой. Она может протестовать, извиваться, всё, что угодно. Адам находит это беспомощное восстание весьма трогательным, его наполняет спокойная сентиментальная радость. Он ее поимел. Он в нее проник, и она должна снести и это. За миллионы лет вошло в обычай, что Еву нужно насиловать. Весь ее физический строй приспособился к получению удара, и тот по мере развития стал даже приносить ей своего рода облегчение.
Но обязательно наступает момент, когда ей удается удержать его на расстоянии. У него нет права, кроме как в нужные моменты, а эти моменты зависят исключительно от Евы. Когда она хочет малышей, он может идти напролом. Но вне этого — ничего. Таким образом, большую часть времени она пребывает в покое. То есть она не дает себя насиловать как попало, она начинает насилие провоцировать.
Но тут приходит обезьяна, и всё меняется. Он совершенно чокнутый. Он хочет всё время. Он начинает вожжаться с нею днями напролет. Он эстет. Любовь уже не просто обязательство. Она становится игрой, искусством, и мужчина тоже пускается во все тяжкие, полный задора и пыла. Но вот что удивительно: судя по всему, всё это нравится и женщинам. Ева придает себе дополнительную и совершенно нефункциональную значимость, и это наводит на размышления, ибо она красной нитью проводит через весь этот процесс странное представление об изнасиловании, о глубоко раненной в самое сердце невинности. Это приводит к тому, что в Калифорнии за изнасилование могут осудить на смерть. Несколько лет назад, однако, в полицию обратился мужчина, которого при помощи сообщницы изнасиловала женщина. Возникает вопрос, не возымеет ли приговор по этому делу такой же громкий резонанс, как и дело Чессмена10, — возможно, с более веселым решением.
Дело в том, что представление об изнасиловании женщины не выдерживает никакой критики и кажется сметанным на живую нитку. Оно могло бы быть оправдано только в том случае, если бы мужчина что-то у женщины брал. Так это и пытаются преподнести. Но здесь как раз противоположный случай: он ей что-то дает. Мужчина во время любовного акта не овладевает женщиной, совсем наоборот. Как раз женщине на какое-то мгновение кажется, что она его вобрала. И однако же он только оставляет ей кое-что, а сам ретируется. Естественно, если на это способен. Всё это объяснимо, только если принять, что богиня-мать полностью в курсе бесполезности эскапад самца, этого мужского паразита, в деле продолжения рода. До определенного момента она отзывчива, и если он подкатывает, гладит ей под столом ногу, она смягчается, не в силах устоять перед ласками; и тут-то, в момент, когда она совсем размякла, он спешит ее оплодотворить. Внезапно она понимает, что подлецу удалось замахнуться на малышей; побелев от ярости, она набрасывается на него и убивает на месте. Это надувательство донимает ее всё больше и больше, так что она начинает скрывать малышню в себе до тех пор, пока они не вполне готовы оттуда слинять. Чем выше мы взбираемся по эволюционной лестнице, тем дольше она сохраняет их в себе или рядом с собой. Именно на этой стадии Адам, преследуя свои цели, в нее и проник. Она не против, потому что получается, будто она его в то же время заглатывает. И из-за того, что всё оборачивается как-то иначе, всегда после этого несколько разочарована. Всё идет не совсем так, как она хотела. Она думает, что им овладела, а он всё же ускользает. То, что Адам отбирает у Евы при любовном акте, это просто ее добыча, просто он сам снова завладевает собой. Тем самым она чувствует, что, пребывая в совершенной гармонии, подверглась насилию со стороны пришлеца, по-прежнему воспринимаемого ею как паразит, который поместил в нее что-то чуждое ее собственному организму, но увеличивающееся и ее истощающее. В то же время обида здесь двойная, поскольку она чувствует, что этот зачаточный аппарат на самом деле принадлежит ей, а не ему: ведь это она его вскормила и выпестовала. Даже сегодня в приводимых женщинами против мужчины доводах можно обнаружить суждения, которые объяснимы только на основе подобного видения событий. Когда женщина спрашивает: «Ты меня любишь?» — ей нужна не симпатия. Это означает: «Ты мне верен, я тобой обладаю?» Это даже не персональный вопрос. Он куда шире: «Одержим ли ты женственностью?» Презрения к тому, кто одержим, вполне достаточно, чтобы женщина сполна выказала ему свою симпатию. Эта симпатия — месть тем, кто не пошел у нее на поводу. И немало мужчин извлекают пользу из подобного положения посредника, но они редко очень уж преуспевают: симпатия между женщинами куда сильнее.
