В Нью-Йорке было около пяти вечера, но для Джека этот «день» продолжался значительно больше обычных двадцати четырех часов. Право, ему нужно научиться спать на борту самолета. И дело было вовсе не в том, что места оказались неудобными. Воспользовавшись своей кредитной карточкой, Джек превратил бесплатный билет, выданный на работе, в билет первого класса. Вскоре частые перелеты сделают подобные превращения в нечто автоматическое. «Да, замечательно,» — подумал Джек. Его будет знать в лицо обслуживающий персонал аэропортов «Хитроу» и имени Даллеса. Ну, по крайней мере, теперь у него есть новый черный дипломатический паспорт, и он может больше не беспокоиться по поводу таможенных досмотров. Формально Райан был приписан к посольству Соединенных Штатов в Лондоне. Здание посольства находилось на Гросвенор-сквер, прямо напротив того дома, где во время Второй мировой войны размещалась штаб-квартира генерала Эйзенхауэра. Вместе с этим назначением Райан получил статус дипломата, который сделал его особым человеком, имеющим возможность не обращать внимания на такие неприятные пустяки, как гражданские законы. Отныне Джек мог запросто провезти в Англию пару фунтов героина, и никто не имел права даже прикоснуться к его вещам без разрешения — которое он мог и не дать, ссылаясь на дипломатическую неприкосновенность и срочные дела. Ни для кого не представляло тайны, что дипломаты не утруждали себя общением с таможней ради таких мелочей, как духи для жен (или других особ женского пола) и выпивка для себя. Однако для Райана, оценивающего поступки людей с позиции католической морали, подобные прегрешения были простительными и никак не тянули на смертный грех.
Джек поймал себя на том, что у него начинают путаться мысли, это говорило о накопленной усталости, действующей на мозг. Кэти в таком состоянии ни за что не позволяла себе вставать за операционный стол. Разумеется, еще когда она, как начинающий врач, проходила практику в ординатуре, ее заставляли дежурить бесконечно долго — делалось это для того, чтобы научиться принимать правильные решения в самых неблагоприятных условиях, — но Джек порой задумывался, сколько больных приносится в жертву на алтарь подготовки врачей-новобранцев. Если юристам когда-либо удастся найти способ делать на этом деньги…
Кэти — доктор Каролина Райан, доктор медицинских наук, член американской коллегии хирургов, как гласила пластмассовая табличка на ее белом халате, — уже прошла эту фазу обучения. Ее мужу пришлось не раз тревожиться ночами о том, как она поедет домой на своем маленьком спортивном «Порше» после тридцати шести часов непрерывного дежурства в гинекологическом, педиатрическом или хирургическом отделении — сами по себе эти разделы медицины Кэти не интересовали, но она должна была узнать немного обо всем, чтобы закончить медицинский факультет университета имени Джонса Гопкинса. Ну, по крайней мере, ее знаний хватило, чтобы обработать мужу плечо в тот день перед Букингемским дворцом. Джек не умер от потери крови на глазах жены и дочери, что легло бы пятном несмываемого позора на всех, кто имел отношение к этому происшествию, и в первую очередь на англичан. «Любопытно, а меня представили бы к рыцарскому званию посмертно?» — усмехнувшись, подумал Джек. И тут, наконец, его глаза сомкнулись впервые за тридцать шесть часов.
— Надеюсь, ему там понравится, — заметил судья Мур на совещании высшего руководства Управления, которым завершался очередной день.
— Артур, наши кузены славятся своим гостеприимством, — напомнил Джеймс Грир. — Бейзил — хороший учитель.
Риттер ничего не сказал на это. Этот дилетант Райан удостоился большой — слишком большой, черт побери, славы для сотрудника ЦРУ, особенно если учесть, что он был из разведывательно-аналитического отдела. С точки зрения Риттера, отдел РА был лишь бесполезным хвостом, которым махал оперативный отдел. Ну да, Джим Грир хороший разведчик, и с ним приятно иметь дело, но он ни черта не смыслит в оперативной работе, а именно ей — что бы там ни говорил Конгресс — Управление и должно заниматься в первую очередь. Хорошо хоть Артур Мур, по крайней мере, это понимает. Но если сказать «оперативный сотрудник разведки» на Капитолийском холме, в разговоре с конгрессменами из финансово-бюджетного комитета, они сразу же отшатываются, словно Дракула от позолоченного распятия.
И все же Риттер решил заговорить.
— Как вы думаете, что ему доверят англичане? — высказал мучившую его мысль вслух заместитель директора по оперативной работе.
— Бейзил отнесется к нему, как к моему личному представителю, — подумав немного, сказал судья Мур. — То есть, англичане поделятся с Райаном всем тем, чем они делятся с нами.
— Артур, предупреждаю, англичане будут использовать Райана в своих целях, — предостерег Риттер. — Ему известно то, во что они не посвящены. Они попытаются выжать из него все. А Райан не сможет перед ними устоять.
— Боб, я лично проинструктировал его на этот счет, — успокоил его Грир.
Разумеется, зам по опер-работе это прекрасно знал, но у Риттера был прямо-таки настоящий талант придираться ко всем окружающим, если что-то выходило не так, как он хотел. У Грира мелькнула мысль, каково было быть матерью Боба.
— Боб, не надо недооценивать этого малыша. Он очень умен. Ставлю ужин с хорошим бифштексом в ресторане на то, что Райану удастся вытянуть из англичан больше, чем им из него.
— Считайте, что мы уже проспорили, — презрительно фыркнул зам по опер-работе.
— В «Снайдерсе», — продолжал подначивать зам по РА-работе.
Обоим заместителям директора очень нравился этот ресторан, расположенный за Ки-Бридж в Джорджтауне.
Судья Артур Мур, директор Центрального разведывательного управления, увлеченно следил за перепалкой своих заместителей. Грир знал, как накрутить Риттеру хвост, и заму по опер-работе почему-то никак не удавалось защититься от его нападок. Возможно, все дело было в акценте Восточного побережья, звучавшем в речи Грира. По убеждению техасцев вроде Боба Риттера (и самого Артура Мура), они на целую голову превосходили всех тех, кто говорил себе в нос, особенно за карточным столиком или за бутылкой бурбона. Сам судья считал себя выше подобных мелочей, однако наблюдать за этим со стороны было весьма занятно.
— Ну хорошо, ужин в «Снайдерсе», — заявил Риттер, протягивая руку.
Тут директор посчитал, что пора переходить к делу.
— Итак, можно считать, что с этим вопросом мы разобрались. А теперь, джентльмены, президент хочет услышать от меня, как будут развиваться события в Польше.
Риттер нисколько не обрадовался этому приказу. У него в Варшаве был хороший резидент, однако в распоряжении этого резидента имелись всего три оперативных работника, один из которых был еще зеленым новичком. Правда, им удалось выйти на очень осведомленного источника в аппарате правительства, плюс еще несколько осведомителей работали в министерстве обороны.
— Артур, поляки сами еще ничего не знают, — начал зам по опер-работе. — Они вынуждены возиться с этой своей «Солидарностью», а ситуация меняется с каждым днем.
— Артур, в конечном счете все сведется к тому, какая команда поступит из Москвы, — согласился Грир. — А Москва пока что тоже ничего не знает.
Сняв очки, Мур протер глаза.
— Да. Русские не знают, что делать, когда кто-то открыто выступает против них. Джо Сталин просто перестрелял бы всех, но у нынешнего советского руководства для этого кишка тонка, хвала господу.
— Коллегиальное руководство превращает всех в трусов, а Брежнев просто неспособен быть лидером. Насколько я слышал, его приходится водить под руки в туалет.
Разумеется, это уже было преувеличением, однако Риттеру было приятно сознавать, что советское руководство становится все более слабым и безвольным.
— А что нам говорит Кардинал? — спросил Мур, имея в виду самого высокопоставленного агента, завербованного в Кремле, — личного помощника министра обороны Дмитрия Федоровича Устинова.
Этого человека звали Михаил Семенович Филитов, однако для всех, кроме считанных людей из высшего руководства ЦРУ, он был просто Кардинал.
— По его словам, Устинов не ждет от Политбюро ничего толкового до тех пор, пока не появится лидер, действительно способный вести за собой. Леонид в последнее время сильно сдал. Это понимают все, даже простые люди с улицы. Нельзя ведь загримировать телевизионную картинку, правда?
— Как вы думаете, сколько еще ему осталось?
Все лишь молча пожали плечами, затем Грир все же решил ответить:
— Врачи, с которыми я беседовал, говорят, что Брежнев может свалиться завтра, а может протянуть еще пару лет. Они утверждают, что у него прослеживаются признаки болезни Альцгеймера, но только в самой слабой форме. По их мнению, его общее состояние указывает на прогрессирующую сердечно-сосудистую миопатию, к тому же, вероятно, усугубленную начальной стадией алкоголизма.
