Они выключили верхний свет и зажгли свечи самых разных форм и размеров, расставив их по всей кухне. На тарелках громоздились куски индейки и жареные каштаны, ямс и сладкий картофель в сахаре, груши в собственном соку с подливой. Все принесли какое-нибудь угощение, кроме Бена, который не умел готовить. Но зато он захватил несколько бутылок вина, что было еще лучше. Это была обычная, регулярная встреча, и только потому, что гости приходили со своим угощением, Питер и Клара могли позволить себе устраивать подобные вечеринки.
Оливье склонился к Мирне:
— Еще одна великолепная икебана.
— Спасибо. Собственно говоря, там, внутри, для вас двоих кое-что припрятано.
— Неужели!
В мгновение ока Габри вскочил, и длинные ноги быстро перенесли его через кухню к огромному букету. В отличие от Оливье, который всегда сохранял выдержку и сдержанность, Габри походил, скорее, на святого Бернарда, разве что не пускал слюни. Он внимательно осмотрел импровизированный лес и вскрикнул от восторга.
— Как раз то, чего мне всегда хотелось! — Он извлек из середины букета кусок колбасы.
— Не то. Это для Клары.
Все с тревогой посмотрели на Клару, особенно Питер. На лице Оливье отразилось облегчение. Габри снова сунул руку в букет и на этот раз вытащил из середины толстую книгу.
— «Собрание сочинений У. X. Одена». — Габри пытался скрыть разочарование, но не слишком преуспел в этом. Да и не особенно старался. — Я его не знаю.
— Ох, Габри, это же все-таки подарок! — упрекнула Джейн.
— Все, у меня больше нет сил терпеть! — воскликнула Руфь, перегнувшись через стол к Джейн. — Галерея искусств «Артс Уильямсбург» приняла твою работу или нет?
— Да.
Ее слова как будто высвободили пружины в сиденьях стульев и кресел. Все вскочили и бросились к Джейн, которая встала и с энтузиазмом принимала их объятия и поздравления. Казалось, она светится ярче любой свечи в комнате. На секунду отойдя в сторонку и глядя на эту сцену со стороны, Клара почувствовала, как у нее защемило сердце, но одновременно полегчало на душе. Она решила, что ей очень повезло: она стала свидетельницей и даже участницей столь волнительного события.
— Великие художники вкладывают самих себя в работу, — заявила Клара, когда все вернулись на свои места.
— А в чем заключается особое значение твоей картины «Ярмарка»? — поинтересовался Бен.
— Нет, это нечестно. Ты сам должен догадаться. Это же совершенно очевидно. — Джейн с улыбкой обернулась к Бену. — Ты все поймешь, я уверена.
— Почему она называется «Ярмарка»? — повторил он.
— Она была написана на ярмарке, во время заключительного шествия, — Джейн бросила на Бена многозначительный взгляд. В тот день умерла его мать, ее подруга, Тиммер. Неужели это было всего месяц назад? Вся деревня была на ярмарке, за исключением Тиммер, которая одна умирала от рака в своей постели, и даже Бена не было рядом — он уехал в Оттаву, на антикварный аукцион. Именно Питер и Клара сообщили ему страшную новость. Клара никогда не забудет выражение его лица, когда Питер сказал ему, что его мать умерла. Это было выражение не печали, даже не боли. Он просто не мог поверить в это. И не он один.
— Зло лишено зрелищности, но у него всегда человеческое лицо, оно делит с нами ложе и ест за одним столом, — едва слышно прошептала Джейн. — Оден, — пояснила она, кивнув на книгу, которую держал в руках Габри, и улыбнулась. Ее улыбка рассеяла неожиданное и необъяснимое напряжение.
— Наверное, мне стоит потихоньку пробраться в галерею и взглянуть на «Ярмарку» до того, как откроется выставка, — задумчиво протянул Бен.
Джейн глубоко вздохнула.
— Я бы хотела пригласить всех вас выпить после открытия экспозиции. В гостиной. — Скажи она «нагишом», и то они удивились бы меньше. — У меня есть для вас небольшой сюрприз.
— Непременно будем. Без дураков, — ответила за всех Руфь.
Набив желудки индейкой и тыквенным пирогом, портвейном и кофе «эспрессо», усталые гости разошлись по домам, и их фонарики мерцали в темноте подобно гигантским светлячкам. Джейн поцеловала Питера и Клару на прощание, пожелав им спокойной ночи. Миновал спокойный, ничем не примечательный День Благодарения, проведенный с друзьями, разве что в этом году его отмечали необычно рано. Клара смотрела, как Джейн пробирается через лес по извилистой тропинке, которая соединяла их дома. Джейн уже давно скрылась за деревьями, а свет ее фонарика все еще виднелся вдалеке, словно факел Диогена. И только услышав радостный лай собаки Джейн, Люси, Клара аккуратно прикрыла дверь. Джейн была дома. В безопасности.
Глава вторая
Арману Гамашу позвонили в воскресенье, в День Благодарения, в тот момент, когда он собирался выходить из своей квартиры в Монреале. Его супруга Рене-Мари уже сидела в машине, и единственная причина, по которой он еще не отправился на крещение своей внучатой племянницы, заключалась в том, что ему внезапно понадобилось сходить в туалет.
— Oui, allo?[8]
— Monsieur L'Inspecteur?[9] — раздался в трубке вежливый молодой голос. — Это агент Николь. Суперинтендант попросил меня позвонить вам. Произошло убийство.
Несмотря на долгие годы, проведенные в Службе общественной безопасности Квебека, от этих слов Армана по-прежнему пробирала дрожь.
— Где? — спросил он и потянулся за ручкой и блокнотом, которые в их квартире всегда лежали рядом с телефоном.
— Деревушка в округе Истерн Тауншип. Три-пайнз, Три Сосны. Я могу заехать за вами через четверть часа.
— Это ты убил этого человека? — поинтересовалась Рене-Мари у своего супруга, когда он сообщил, что не сможет присутствовать на двухчасовой службе, которую предстояло высидеть на жесткой скамье в незнакомой церкви.
— Еще не знаю, но надеюсь вскоре выяснить. Хочешь составить мне компанию?
— Интересно, что ты будешь делать, если я когда-нибудь соглашусь?
— Я буду в восторге, — искренне ответил он. Через тридцать два года супружества он по-прежнему не мог представить себе жизнь без Рене-Мари. Он знал, что если бы она согласилась принять участие в расследовании убийства, то вела бы себя исключительно достойно и уместно и точно знала, что делать. Похоже, она всегда знает, что правильно, а что нет. Никогда она не устраивала ему сцен, и ничто не могло вывести ее из себя или выбить из колеи. Он безоговорочно доверял ей.
И снова она повела себя очень мудро, отклонив его приглашение.
— Я просто скажу им, что ты снова напился, — ответила она, когда он спросил, не будет ли ее семья разочарована его отсутствием на торжественной церемонии.
— По-моему, в прошлый раз, когда я не присутствовал на семейном обеде, ты сказала, что я прохожу курс лечения от алкоголизма.
— Наверное, они мне не поверили.
— Очень печально. Для тебя, во всяком случае.
— Мне снова приходится жертвовать собой ради мужа, — заявила Рене-Мари, усаживаясь на место водителя. — Будь осторожен, дорогой, — сказала она на прощание.
— Постараюсь, mon coeur[10]. — Он вернулся в свой кабинет в квартире на втором этаже и принялся рассматривать огромную карту Квебека, висящую на стене. Его палец двинулся на юг от Монреаля к округу Истерн Тауншип и замер на самой границе с Соединенными Штатами.
… Три-пайнз, — повторял он, пытаясь разыскать деревушку. — Может, она называется как-нибудь по-другому? — задал он вопрос самому себе, когда с первого раза не удалось найти ее на подробной крупномасштабной карте. — Может быть, она называется Trois Pins[11]?
— Три Сосны
Нет, ничего похожего. Впрочем, он ничуть не обеспокоился, поскольку доставить его на место входило в обязанности агента Николь. Он прошелся по большой квартире, которую они приобрели в монреальском квартале Утремонт, когда родились дети. И хотя они давно разъехались и теперь у каждого были уже собственные отпрыски, уютное жилище не казалось пустым. Достаточно было того, что он делит его с Рене-Мари. На пианино стояли фотографии, а полки, свидетельствуя о достойно прожитой жизни, прогибались под тяжестью книг. Рене-Мари хотела повесить на видное место его благодарности и награды, но Арман мягко воспротивился этому. Каждый раз, натыкаясь в шкафу в кабинете на эти благодарности в рамочках, он вспоминал не официальную церемонию награждения, а лица мертвых и живых, которые стояли за ними. Нет. Им не было места на стенах в его доме. А теперь, после дела Арно, поток благодарностей иссяк. Впрочем, семья была ему достаточной наградой.
Агент Иветта Николь в панике металась по дому, пытаясь разыскать свой бумажник.
— Папочка, миленький, ты наверняка его видел, — взмолилась она, поглядывая на часы на стене и неумолимое движение их стрелок.
