— Папочка, миленький, ты наверняка его видел, — взмолилась она, поглядывая на часы на стене и неумолимое движение их стрелок.
Отец не мог заставить себя сдвинуться с места. Он видел ее бумажник. Он взял его и сунул в него двадцать долларов. Эта была их маленькая игра. Он давал ей лишние деньги, а она делала вид, что ничего не замечает, хотя, возвращаясь домой после ночной смены на пивоваренном заводе, он постоянно находил в холодильнике эклеры, на которых ее четким, почти детским почерком было выведено его имя.
Он взял ее бумажник несколько минут назад, чтобы положить туда деньги, но когда зазвонил телефон и дочь вызвали для расследования дела об убийстве, он сделал то, чего никогда не делал раньше. Он спрятал его. Вместе с полицейским удостоверением личности. Маленькой карточкой, для получения которой ей понадобились долгие годы. Теперь он наблюдал за тем, как она сбрасывала подушки с дивана на пол, и понимал, что в поисках бумажника она перевернет квартиру вверх дном.
— Помоги же мне, папа, я должна найти его. — Она повернулась к отцу, глядя на него огромными глазищами, в которых застыло отчаяние. «Интересно, почему он стоит столбом посреди комнаты и ничего не предпринимает?» — мельком подумала она. Это был ее долгожданный шанс, великий момент, о котором они столько раз говорили на протяжении многих лет. Сколько раз они вместе мечтали о том, что когда-нибудь ее примут в Службу общественной безопасности и она станет своей в Сюртэ? Наконец это случилось, и теперь, благодаря ее невероятному трудолюбию, да еще, если быть откровенным, природному дару следователя, ей на блюдечке поднесли шанс поработать над делом об убийстве вместе с Гамашем. Ее отец знал о нем все. Следил за его карьерой по газетным публикациям.
— Помнишь своего дядю Сола? Ему представился шанс стать полицейским, а он не сумел им воспользоваться, — заявил отец, качая головой. — Стыд и позор. А ты знаешь, что бывает с неудачниками?
— Вместе с удачей они теряют и жизнь. — Иветта знала правильный ответ на этот вопрос. Она уже столько раз слышала это семейное предание, причем с самого детства, что знала его наизусть.
— Дядя Сол, твои дедушка и бабушка. Все. Иветта, теперь ты — наша семейная гордость. Мы надеемся и рассчитываем на тебя.
И она превзошла все ожидания, поступив на службу в полицию. За одно поколение ее семья прошла путь от жертвы властей в Чехословакии до положения тех, кто устанавливает правила. Теперь они оказались по другую сторону баррикады.
И ей здесь нравилось.
Но сейчас между исполнением всех ее желаний и полным провалом, как у глупого дяди Сола, стоял пропавший бумажник и удостоверение личности. Часы неустанно отсчитывали время. Она пообещала старшему инспектору заехать за ним через пятнадцать минут. Это было пять минут назад. У нее осталось всего десять минут, чтобы пересечь город и прихватить по пути кофе.
— Помоги же мне, — взмолилась она, вываливая содержимое сумочки на пол гостиной.
— Вот он. — Ее сестра Анжелина вышла из кухни, держа в руках бумажник и удостоверение личности. Николь метнулась к Анжелине и, расцеловав ее в обе щеки, поспешила в прихожую, чтобы надеть пальто.
Ари Никулас во все глаза смотрел на младшую дочь, любимицу, стремясь до мельчайшей черточки запомнить ее милое лицо и пытаясь не поддаться паническому страху, который поселился у него внутри. Что же он наделал, внушив ей эту нелепую мысль? Ведь он не потерял семью в Чехословакии. Он все это выдумал, чтобы выглядеть героем. Чтобы стать большим человеком в их новой стране. А дочь поверила в эту выдумку, поверила, что некогда жили на свете дядя Сол и расстрелянная семья. А теперь все зашло слишком далеко. Он не мог сказать ей правду.
Она бросилась к нему в объятия и поцеловала в небритую щеку. Он прижал ее к себе, задержав на мгновение дольше, чем следовало, и она замерла, глядя в его усталые, больные глаза.
— Не беспокойся, папа. Я тебя не подведу. — И умчалась прочь.
Он только и успел заметить, что локон ее темных волос выбился из прически и повис, прикрывая ушко.
Через пятнадцать минут после того, как положила трубку, Иветта Николь нажимала кнопку дверного звонка. Неловко переминаясь с ноги на ногу на крыльце, она огляделась по сторонам. Квартал, выглядевший очень мило и уютно, находился совсем рядом с магазинчиками и ресторанами на улице рю Бернар. Утремонт представлял собой обсаженный деревьями анклав, в котором жила политическая и интеллектуальная элита французской части Квебека. Она несколько раз видела старшего инспектора в управлении. Он быстро шел по коридору, и всегда за ним следовала группа людей. Он находился на недосягаемой высоте — и по возрасту, и по занимаемому положению. Говорили, что он всегда не прочь поделиться опытом и знаниями с теми, кому посчастливилось работать с ним. Она тоже считала, что ей повезло.
Инспектор Гамаш сразу же открыл дверь. Надевая твидовое кепи, он тепло улыбнулся ей. Затем протянул руку, и после некоторого колебания она ее пожала.
— Честь имею представиться. Старший инспектор Гамаш.
— Очень приятно.
Когда перед ним распахнулась дверца пассажирского салона машины без опознавательных знаков, Гамаш моментально уловил ни с чем не сравнимый аромат кофе марки «Тим Гортон» в картонных стаканчиках и еще один запах. Бриоши[12]. Молодой агент выполнила домашнее задание. Он пил кофе из фаст-фудов[13], только когда расследовал дело об убийстве. Напиток этот был столь неразрывно связан с работой, долгими часами пребывания на холоде, сырыми полями, что сердце начинало учащенно биться всякий раз, стоило ему почувствовать запах дрянного растворимого кофе и мокрого картона.
— Я скачала предварительный отчет с места преступления. Распечатка в папке. — Николь кивнула на заднее сиденье.
Автомобиль лавировал по бульвару Сен-Дени, чтобы выбраться на магистраль, которая через мост Шамплен-бридж приведет их в пригород и дальше в сельскую местность.
Оставшийся путь они проделали в молчании. Он читал скудную информацию, мелкими глотками потягивал кофе, ел булочки и наблюдал, как равнины и фермерские поля вокруг Монреаля подступали к самой дороге, чтобы смениться невысокими покатыми холмами, которые, одетые в покрывало из ярких осенних листьев, постепенно становились все выше.
Примерно через двадцать минут после того, как они свернули с автострады Истерн Тауншип, на глаза им попался обшарпанный дорожный знак, возвестивший о том, что деревушка Три Сосны находится в двух километрах от этой второстепенной дороги. Спустя минуту или две зубодробительной поездки по грязной проселочной дороге, напоминавшей стиральную доску, они обнаружили неизбежный диссонанс. Около пруда стояла старая каменная мельница. Полуденное солнце согревало нежарким теплом вымощенный плитами двор и стены, сложенные из булыжника. Вокруг расположились клены, березы и дикая вишня, с трудом удерживая на ветках последние хрупкие листья, похожие на тысячи рук, поднятых в радостном приветствии по случаю их благополучного прибытия. Здесь же были и полицейские машины. Как змеи в райском саду. Хотя, как прекрасно сознавал Гамаш, отнюдь не полиция принесла с собой зло. Змея уже была здесь.
Инспектор направился прямо к группе встревоженных людей, и глазам его предстала дорога, полого спускающаяся в живописную деревеньку. Большая толпа собралась на вершине холма. Кое-кто смотрел в лес, где между деревьев мелькали сотрудники полиции в ярко-желтых накидках, но большинство глазели на него. Гамашу сотни раз приходилось видеть подобное выражение на лицах людей, отчаянно ждущих известий, которые им страшно не хочется слышать.
— Кто это? Вы можете нам объяснить, что произошло? — Высокий, безупречно одетый мужчина говорил от имени остальных.
— Прошу меня извинить, но я сам еще ничего не видел. Я сообщу обо всем, как только смогу.
Мужчину явно не удовлетворил ответ, но он согласно кивнул головой. Гамаш взглянул на часы: одиннадцать часов утра, воскресенье Дня Благодарения. Он отвернулся от толпы и направился туда, куда они смотрели, — к суете в лесу и тому месту, где царила полная неподвижность. Он знал, что найдет там.
Желтая пластиковая лента ограничивала участок, на котором лежало тело, и внутри этого круга трудились эксперты, склонившиеся над землей словно в языческом ритуале. Большинство из них давно работали с Гамашем, но он всегда придерживал одно местечко для стажеров.
— Инспектор Жан Ги Бювуар, познакомьтесь с агентом Иветтой Николь.
Бювуар небрежно качнул головой:
— Добро пожаловать.
Жану Ги Бювуару исполнилось тридцать пять, и вот уже десять лет он занимал должность заместителя Гамаша. На нем были вельветовые брюки в рубчик и шерстяной свитер под кожаной курткой, на шее красовался небрежно завязанный щегольской шарф. На лице у Бювуара застыло нарочито невозмутимое выражение, которое очень подходило к его загорелому, мускулистому телу, но странным образом противоречило внимательному и сосредоточенному взгляду. При внешней небрежности и расслабленности Жан Ги Бювуар был напряжен, как взведенная пружина.
