«Конечно, я могу и ошибаться, — сказал себе Лэнг. — В этом районе множество бродяг, и одного все-таки можно было не заметить. Но такое маловероятно».
Подняв руку, словно закрывая глаза от солнца и оставив щелку между пальцами, Рейлли направился к своему «Порше», поглядывая на спящего бродягу. Вязаная шапочка медленно повернулась. Значит, за Лэнгом велась слежка.
Он сел в машину, объехал квартал и вернулся на то же место. «Спящий» бродяга исчез.
Лэнг кое-что напомнил себе. Даже если ты решишь, будто у тебя мания преследования, это вовсе не обязательно будет означать, что слежки нет.
Глава 3
1
Атланта. Вторая половина того же дня
Рейлли знал, что Сара непременно сообщит ему обо всем важном, что произойдет в его отсутствие. Лэнгу нужно было много о чем подумать в своем офисе, находившемся на одном из верхних этажей высокого здания, стоявшего в центре Атланты.
Утром, во время похорон, она непрерывно плакала, и Лэнг ожидал, что Сара вновь ударится в слезы. Ведь она хорошо знала и Джанет, и Джеффа.
Как ни странно, секретарша встретила его очень по-деловому и доложила:
— Звонил Кеннел. Джанет на всякий случай оставила ему этот номер. Пес Грампс у него уже две недели. Мы будем его забирать? Кстати, что за имя такое — Грампс? Вот со Спотом или Фидо никогда ничего не случается.
— Думаю, имя выбирал Джефф.
Лэнг понятия не имел, что делать с громадной уродливой псиной. Но Грампс был другом Джеффа, и тот, конечно же, не захотел бы, чтобы собака попала в приют для бездомных животных.
— Не беспокойтесь. Я заберу его по дороге домой.
Он сел за стол, на котором лежали папки с разноцветными наклейками.
Когда Рейлли вышел в отставку после своей прежней работы, они с Дон решили, что право как нельзя лучше подходит ему для продолжения карьеры. Его небольшой пенсии и ее заработка хватит на институт. Работать на кого-то он не желал ни в коем случае. Закончив обучение, Лэнг прикрепил на дверь табличку и принялся обзванивать знакомых в поисках клиентуры.
Вскоре он приобрел известность, его практика стала приносить доход, и Дон смогла уйти с работы и открыть собственный бутик, о котором всегда мечтала. Теперь он полностью распоряжался самим собой — в отличие от прежней работы, где ничего нельзя было предсказать заранее, — и почти всегда ночевал дома. Если и нет, то жена обязательно знала, где находится муж и когда ожидать его обратно.
У них было почти все то, о чем пел в своей песне Джимми Баффет[8]: большой дом, достаточно денег, для того чтобы делать то, что хочется, и взаимная любовь, пылавшая, словно костер, в который плеснули бензину. Даже после пяти лет супружеской жизни частенько случалось так, что Дон встречала его в дверях в каком-нибудь очень легком и соблазнительном одеянии, а то и вовсе без ничего, и они любили друг друга прямо в гостиной, поскольку у них не хватало терпения добраться до кровати.
Однажды вечером Лэнг без предупреждения привел домой клиента. Очень забавно получилось.
Лишь одно облачко омрачало этот сияющий горизонт: Дон никак не могла забеременеть. Она прошла множество обследований, и они совсем было решились усыновить младенца, но тут Дон потеряла аппетит и начала худеть. Женские органы, упорно отказывавшиеся выполнять свою главную функцию — продолжение человеческого рода, — сделались открыто враждебными своей хозяйке.
Менее чем за год ее полные груди превратились в пустые ссохшиеся мешочки, а ребра под бледно-серой кожей выглядели так, будто могут сломаться при любом вдохе. Тогда Лэнг впервые понял, что та же самая вселенная, которая подарила ему любящую жену, замечательную помощницу в жизни, могла бесстрастно взирать на то, как она на больничной кровати превращалась из здоровой женщины в безволосый скелет, дыхание которого пахнет смертью, а единственной радостью являются наркотики, на некоторое время приглушающие боль.
Рак прогрессировал, а они с Дон говорили о том, какую жизнь будут вести, когда она поправится, куда поедут. Каждый надеялся, что ему верят. А втихомолку Лэнг — он подозревал, что и Дон тоже, — молился о том, чтобы неминуемый исход наступил поскорее.
Рейлли мучился из-за того, что точно знал о ее неизбежной смерти, считал себя виноватым в том, что не способен облегчить страдания жены, хотя сам понимал: это ему не по силам. У него было много времени, чтобы морально подготовиться к ее уходу, — вряд ли кому-нибудь захотелось бы иметь столько.
Вспоминая об этом, он думал, что же хуже: мучительное ожидание неотвратимой смерти или внезапная гибель его сестры и племянника.
Во втором случае Лэнг хотя бы мог думать о мщении, искать способ расквитаться с виновниками их смерти. А вот за уход Дон мстить было некому.
За годы, прошедшие с его отставки, ему очень редко доводилось общаться со своими бывшими коллегами. Много ли народу осталось из их прежней когорты? Он думал об этом, выдвигая ящик стола. Его пальцы нащупали фальшивую стенку, сдвинули ее. За ней оказалась маленькая книжечка, которую Лэнг извлек, положил на стол и открыл. Кто из них остался? Хотя важнее, кто из оставшихся согласится ему помочь.
Он набрал номер региона с кодом 202, выслушал два гудка и повесил трубку. Где-то вдали на компьютерном экране высветился номер телефона Лэнга. Секунды не пройдет, как там убедятся, что это звонил он со своего телефона. В том случае, если тот номер все еще принадлежит человеку, имя которого записано в книжке.
Через минуту Сара сообщила из приемной:
— Звонит мистер Беркли, говорит, что по вашей просьбе.
Лэнг снял трубку:
— Майлс? Как дела, старина?
Ответа пришлось ждать на долю секунды дольше, чем при обычном звонке. Связь осуществлялась по какому-то из множества маршрутов, проложенных через несколько релейных станций, разбросанных по всему миру, и практически не поддавалась отслеживанию.
— Отлично, Лэнг. А ты как, чертяка? — Майлс Беркли, как и в молодости, говорил с сильнейшим южным акцентом и коверкал слова на тамошний манер. Такая манера речи была для него чем-то вроде награды.
— Плоховато, Майлс. Мне нужна помощь.
Лэнг знал, что компьютер сравнивает его голос с графиком старой эталонной записи или проверяет с помощью какой-нибудь другой технологии, принятой на вооружение за время, прошедшее с тех пор, как он уволился.
Пауза.
— Лэнг, чем смогу…
— В Париже три дня назад случился пожар. Его устроили, судя по всему, с помощью термита.
— Я слышал.
Как и прежде, Майлс читал газеты, выходящие в самых разных местах. Все, не укладывающееся в обычные рамки, могущее сойти за признак активности объектов, интересующих его, скрупулезно выявлялось, изучалось и регистрировалось. Судя по всему, Майлс и теперь занимался прежним делом.
Обрадовавшись, что ему хотя бы в этом повезло, Лэнг спросил:
— Известно ли чего-нибудь о пропажах с военных складов или о том, откуда эта дрянь могла взяться, кто мог ее использовать?
— А тебе-то зачем? — поинтересовался Майлс. — Думаешь, это устроил кто-то из твоих клиентов?
— Это был дом подруги моей сестры. Сестра там погибла. Вместе с племянником.
Наступившая пауза была слишком продолжительной для того, чтобы списать ее только на аппаратуру.
— Черт возьми… Лэнг, я тебе глубоко сочувствую, но даже не знаю, что сказать. Понятно, почему ты спрашиваешь, но так глубоко мы не заглядывали. Насколько нам известно, у вояк ничего серьезного не пропадало, на склады никто не вламывался. Хотя из России, к примеру, можно вывезти половину арсенала, и эти парни ничего не заметят. А что, твоя сестра вляпалась во что-то такое, что лучше обходить стороной?
— Ничего у нее не было, не считая мальчика, медицинской практики и церкви. Точно говорю, никаких дел с преступниками.
— В таком случае о мотиве можно гадать до бесконечности. Послушай, а не задумал ли ты вернуться на службу? Надеюсь, что нет. Кем бы ни были эти подонки, они профи — зуб даю. Если даже ты и докопаешься до них, то в одиночку взять за задницу все равно не сможешь.
— Что ты, об этом я даже не думаю, — уверенно солгал Лэнг. — Но ты же понимаешь, что не попытаться вычислить их я не могу. Лучше скажи, есть у меня надежда, что ты свистнешь мне, если что-нибудь выплывет?
— Сам ведь знаешь, что этого я сделать не смогу, по крайней мере официально. Только по-дружески, как старому корешу. Я посмотрю, вдруг чего и получится.
Лэнг положил трубку и несколько минут сидел неподвижно, глядя в окно. Он сделал только первый шаг — и сразу уткнулся в тупик.
2
Атланта. Тот же день, позже
Парк-плейс — не слишком оригинальное название. Застройщик, возводивший дом, в котором жил Лэнг, позаимствовал его из знаменитой игры «Монополия». Правда, в отличие от игры, никакой набережной поблизости не было. Сама же многоэтажка, похожая на стопку шашек, кое-как нагроможденных одна на другую, не производила впечатления открытия в области архитектуры. Зато швейцар, облаченный в ливрею, наводящую на мысль о комической опере, появился тут впервые в Атланте. Для любого места, расположенного южнее нью-йоркского Верхнего Ист-Сайда, это казалось излишней роскошью.
