Тут уже Ольга растерялась не на шутку. Телефон её приятелей, как назло, не отвечал, а ситуация, в которую она попала, никакому логическому объяснению не поддавалась. Как быть? Не ночевать же на голых камнях у ворот поселения, за которыми в окнах уютных домиков уже начали зажигаться огни! А тьма становилась всё гуще и гуще. Идти назад к перекрёстку? Но кто даст гарантию, что в такое позднее время там окажется тремп, на котором она вообще доберётся хоть куда-нибудь? Она уже имела счастье убедиться, что не все поселенцы такие отзывчивые и добросердечные, как ей расписывали раньше. Оставался последний вариант: позвонить мне и попросить помощи. Что Ольга тотчас и сделала.
Хоть мне и не очень хотелось в свой выходной собираться, вешать на бок надоевший пистолет и нестись в ночь за пятьдесят километров от дома, но делать было нечего, Ольгу нужно выручать.
Я ехал и по привычке фальшиво орал песню «Степь да степь кругом…» Только сейчас я до конца понимал страдания бедняги-ямщика, замерзающего в неласковой, прокалённой солнцем израильской степи. Тот хоть мог передать через кого-то непонятного колечко для любимой, а с бедной Ольгой даже общаться отказались. Единственное, чем она отличалась от ямщика, – это наличием сотового телефона, которому такая роскошь, вероятно, не была положена по штату.
От размышлений по поводу того, чья участь предпочтительней – ямщика или Ольги, меня отвлёк пейзаж окружающих холмов. Хоть я и любуюсь им пару раз на дню, приезжая и уезжая с работы, но не любоваться не могу. Внешне эти каменистые нагромождения, усеянные низкорослыми кустарниками, похожими на зелёных ёжиков, неподвижны и неизменны, но на самом деле это вовсе не так. Осенью и зимой, когда идут дожди и здесь полно влаги, холмы оживают. Нет, на них не расцветают прославленные израильские маки и прочая цветочная благодать. Подобная роскошь произрастает в долинах. Здесь сухие ёжики кустарников наливаются тёмно-зелёной силой мелких твёрдых листиков и, кажется, набухают, пытаясь слиться друг с другом и обволакивая неровные каменистые площадки, за которые удалось зацепиться своими цепкими корешками. Эти ёжики словно ползут куда-то по своим неспешным ежиным делам, а потом снова возвращаются на свои места, на свои обжитые трещинки в камнях. Но и летом под раскалённым солнцем они не высыхают, такие же зелёные и округлые, словно держат круговую оборону, только немного съёживаются и отдаляются друг от друга. И словно наблюдают за стремительно проносящимися мимо них машинами.
Сейчас, в быстро сгущающемся мраке, камни всё ещё светлеют в последних лучах солнца, а ёжики кустов совсем уже тёмно-серые. Скоро всё вокруг зальёт своими чернилами ночь, и лишь фары редких автомобилей будут выхватывать из мрака несколько метров асфальта и отсвечивающие ёлочки дорожных указателей.
Я проскочил перекрёсток, с которого Ольга начала своё путешествие, и немного сбавил скорость. Вдруг она отправилась мне навстречу? Да и дорога стала более извилистой, поднимаясь в гору. Наконец далеко впереди показались первые огоньки поселения, ворота которого всегда ярко освещены и видны издалека. По другую сторону дороги здесь большая арабская деревня, но в ней огней почти нет – с наступлением темноты местные жители ложатся спать. Вероятно, не спят в здешнем покое и тишине только совсем уже отмороженные перспективные террористы, набивающие взрывчаткой пояса смертников в своих потаённых подвалах. Но к дороге они вряд ли рискнут приблизиться – движение ночью практически прекращается, а постоянно патрулирующие местность армейские джипы вряд ли для них лёгкая добыча.
А вот и Ольга, настороженно присевшая на придорожный камень. Вижу, как она поёживается от прохлады и вглядывается в приближающиеся огни фар.
– Ну наконец-то, – облегчённо вздыхает она, усаживаясь со мной рядом, – а то я уже решила, что буду куковать тут до рассвета.
– Как же ты так умудрилась, мать? – усмехаюсь я. – Тебе говорили подождать тремп на перекрёстке, а ты отправилась в поход самостоятельно.
– В этом есть какой-то криминал? – Ольга удивлённо смотрит на меня и тянется за сигаретой из моей пачки. Свои-то она выкурила, пока ожидала меня, сидя Алёнушкой на камушке.
– Криминала нет, но… – я пожал плечами и включил зажигание. – Понимаешь, здесь не принято своими ножками передвигаться по дорогам. Арабы – те могут, для них опасности никакой. А мы… Вот наши и не хотят подвозить. Не за ту приняли.
– Но у меня же внешность совсем не арабская! – протестует Ольга. – Какие могут быть сомнения?
Внешность Ольги и в самом деле чисто русская, тем более из евреев у неё только бабушка, вся же остальная родня – коренные уральцы.
– Понимаешь, – принимаюсь втолковывать я, – очень многие арабы учились в Советском Союзе и привезли оттуда русских жён. Так эти дамочки не только нахватались ненависти к евреям от своих благоверных, но и стали ещё большими антисемитками, чем мужья.
– Отчего это так? – недоумевает Ольга. – Хоть я и в разводе со своим мужем, а он, как ты знаешь, еврей в стопятидесятом поколении, но ведь не превратилась же в антисемитку! А уж поводов для этого предостаточно. Кровушки из меня мой бывший муженёк попил похлеще, чем иной араб…
– То-то и оно, – усмехаюсь я, – ты живёшь в относительно комфортных условиях даже после развода, а эти дамы погрузились тут в такую грязь, что им раньше и не снилась.
Хотели через мужа-иностранца выбраться на свет божий, Запад поглядеть, а вляпались в такое дерьмо… Вот и завидуют таким, как ты. Но ничего изменить не могут даже в перспективе. Ребятишек нарожали, и назад им дороги нет.
– Да-с, – Ольга выпустила струю сигаретного дыма и задумалась. – Ну и куда мы сейчас поедем?
– К твоим друзьям в поселение.
– А солдат на воротах?
– Как-нибудь объяснюсь с ним. Покажем ему твои документы, и он поймёт…
Поздним вечером мы пили чай у Ольгиных друзей из поселения, которые и в самом деле оказались очень милыми и приятными людьми. Хозяин дома Ави, отставной офицер-парашютист, работал на стройке в Иерусалиме. Его жена Галя училась вместе с Ольгой в Уральском университете, но сейчас не работала, потому что найти работу в поселении не так просто. Да и вообще учительнице русского языка и литературы найти что-нибудь близкое по специальности тут весьма проблематично. Если уж отставные парашютисты работают простыми каменщиками…
– Пора, наверное, отправляться спать, – вздохнул Ави после второй чашки чая и перевернул её вверх дном. – Так у вас, русских, кажется, делают, когда больше не хотят пить водку?
– Так, да и чай не водка – много не выпьешь! – рассмеялись мы и встали из-за стола.
– Пойдём на воздух, покурим, – позвала меня Ольга. – Оставайся здесь, переночуешь. Куда ты на ночь глядя?
И в самом деле, было уже довольно поздно, и если возвращаться домой, то дорога займёт не меньше часа, а там несколько часов на сон, и снова возвращаться сюда. Ну, не точно сюда, а в соседнее поселение.
– Хозяева не обидятся? – спросил я.
– Нет, ты же видишь, какие они люди.
Мы ещё долго сидели с Ольгой и курили, глядя на луну и редкие мерцающие огни под горой. Было настолько тихо, что мы слышали, как ветер покачивает ветки молодых ёлочек, спускающихся вниз от крайних домов к ограде.
– Странные они какие-то всё же люди, – задумчиво проговорила Ольга, – не пойму их. То всей душой к тебе, а то даже близко к воротам не подпускают.
– Ну, причины-то тебе ясны, – ответил я, – жизнь их вынудила.
Ольга помолчала, а потом вздохнула:
– И всё равно не пойму. В голове не укладывается. Словно в разных мирах живём…
Некоторое время она разглядывала холмы, на многие вёрсты расстилающиеся вокруг, но во мраке были видны лишь редкие огни на горизонте, но и те потихоньку тонули в спускающемся тумане. Неожиданно зевнув и потянувшись, Ольга привстала и вдруг затянула тоненьким девичьим голоском:
Степь да степь кругом,
Путь далёк лежит…
На глазах у меня почему-то навернулись непрошеные слезинки, но я знал, что Ольга не увидит их в темноте. А если увидит, то наверняка ничего не скажет.
Игорь Хентов
Поэт, музыкант, член Союзов писателей Израиля и Москвы, журналистов России.
Окончил Ростовский государственный музыкально-педагогический институт по классу альта (ныне Консерватория им. С.В. Рахманинова) и филологический факультет Ростовского государственного университета. Работал артистом и директором симфонического оркестра Ростоблфилармонии. Был солистом концертного отдела Федерации еврейских общин России. Награждён медалью «Профессионал России».
Его первый поэтический сборник «Ты и я» стал лауреатом фестиваля «8-я Артиада народов России» (Москва). Автор поэтических циклов: «Иудейский», «Хроника беды», «Абрисы», «Города и страны», «Вехи любви», «Басни и притчи», сборника новелл, более 2000 афоризмов и эпиграмм под общим названием «Хентики». Автор более 100 песен, многие из которых стали хитами российской эстрады и исполнялись в телефильмах. В 2015 году его поэма «Боль Земли» для симфонического оркестра, детского и смешанного хоров (музыка композитора Игоря Левина) стала лауреатом конкурса им. Д.Д. Шостаковича.
