Письмо Евгению Евтушенко
Здравствуйте, Евгений Александрович!То, что жизнь – подобье шапитоИли, в лучшем случае, театра, ВыЗнаете, пожалуй, как никто.
Амплуа Вам ведомо любовника,Что любому к чести из мужчин,И, ни на мгновенье, не чиновника,Хоть, наверно, был тому почин.
Пишут ныне ушлые газетчикиМассу запредельных небылицО партийцах и антисоветчиках,О парящих ввысь, лежащих ниц,
И смакуют, что в числе участников,Вкладывая душу в ярый стих,Были всех чужих Голгоф и праздников(Думаю, что чаще средь своих).
Во Вселенной век – одно мгновение,Бусинка средь Млечного Пути,Но за поколеньем поколениюСуждено дорогами идти
Соньки, декабристов, Изи КрамераИз такой любимой «Братской ГЭС»,Чтоб взрывались газовые камерыВ толпах новоявленных СС,
Чтобы мир, измученный джихадами,Вновь обрёл покой, а с ним уют,Чтоб любовь бурлила водопадамиТам, где «снеги белые идут».
Плоть и дух друг с другом рьяно борютсяИздавна, на совесть, не за страх.Денно пусть за Вас и нощно молятсяВ синагогах, кирхах и церквах!
Я прошу того, кто правит Вечностью,Сил Вам дать вести с цинизмом бой,И мечтаю, чтобы в бесконечностиОн услышал тихий голос мой.
P.S. …И восстали павшие в душе моей,Тлеющий костёр раздув в пожар.Истово поёт кадиш седой еврей.Слёзы. Боль. Менора. «Бабий Яр».
Симфония Брамса
Конский волос лишить канифоли,И струна со смычком замолчат.Без любви, и надежды, и волиДуши в клетке беззвучно кричат.
Где-то мир, равнодушный, огромный,С оголтевшей чредой новостей.В нём, спешащие к солнцу, хоромыВосстающих из грязи князей,
Достиженья безоблачной мысли,Сны до времени дремлющих бомб,И грозящий артерии жизниГеноцида томящийся тромб,
Кровь на древе содружества наций,Рты голодных, но верных траншей,Палестинский юнец-камикадзе,Рвущий в клочья еврейских детей.
Души всё же мечтают о небе.Им ворваться б в бескрайний просторИ увидеть широкие степиВ окруженьи незыблемых гор.
И на этом эпическом фонеСуть явлений постичь без прикрас,И услышать одну из симфонийМузыканта с фамилией Брамс.
Опавшие листья
Осенней ночью приутих Монмартр,Как, впрочем, вся французская столица,Лишь падали, кружась, с каштанов листья,Собою украшая тротуар.
Звучало в тишине: «Люблю, прости,Я разведусь – так дальше невозможно!»:Под фонарём, забыв про осторожность,Статистку режиссёр сажал в такси.
Опустошив в борделе портмоне,На вычурной скамье, обняв треножник,Пил «Божоле» непризнанный художникС привидевшимся призраком Моне.
Мня, что Париж – основа всех основ,Оказывая честь самой Вселенной,Несла неторопливо воды Сена,Вся в обрамленьи спящих парусов.
А в ресторане было не до сна:Любезничала скрипка с саксофоном,И негр во фраке сладким баритономПел вечный блюз мсье Джозефа Косма.
Агасфер
Я никогда не ведал лжи и страха, —Посланник смертным недоступных сфер,Где звёздные поля и бездны мрака.Я вечный, к сожаленью, Агасфер.
Я видел Колизей, паденье Рима,И что творил в конце пути Нерон,Мне как-то меч бродяги-пилигримаПытался нанести, глупец, урон.
В садах Версаля, в вычурных гостиныхЯ толковал с Вольтером и ДидроИ с Ротшильдом изысканные винаПорою дегустировал в Бордо.
Я воевал в отрядах Вашингтона,Когда явил своё паденье Юг,В Сибири тяжесть сталинского тронаДавила мне на плечи среди вьюг.
Я жить устал. Мне бы уйти хотелосьТуда, где бесконечного предел.Но есть ещё одно на свете дело,Которое достойно многих дел.
Хочу закрыть своим бессмертным теломПуть в бренный мир бандитам всех мастей,Чтоб птица в небесах о счастье пелаИ золотым руном пшеница зрела.
Я – первый и последний средь людей…
Лётчики
Так случилось, что Саша Левин и Володя Ивлев познакомились в детском доме. Сашины родители (младшие научные сотрудники проектного института) мгновенно погибли в одной из тех нелепых автомобильных аварий, о которых и говорить страшно: пьяный в дымину тракторист, не включив фары, выскочил на просёлочную дорогу. Володина мама – восемнадцатилетняя пьяница – отказалась от ребёнка ещё в роддоме.
Естественно, Саше, угодившему в доброжелательные руки госструктур в десятилетнем возрасте, было нелегко: он не умел курить, пить, красть и ругаться отборным матом. Володя всё это умел, но какая-то далёкая генетическая линия позволяла это делать только в крайнем случае и без удовольствия (кроме курить, конечно). Ещё Володе было присуще сострадание (та же самая линия подвела), и ему с первой минуты захотелось помочь домашнему незнакомому мальчишке с черными, как маслины, глазами, на которого сразу обрушился мат великовозрастного Васьки, имевшего заслуженное погоняло Кувалда. В результате Володя лишился переднего зуба, а глаз Кувалды на неделю потерял способность видеть. Будучи свидетелем и поводом безжалостной драки, Саша ясно понял одно: с этой минуты во всём этом страшном мире у него появился друг. А дальше история эта приняла предсказуемый характер: Володя учил Сашу приёмам бескомпромиссного уличного боя, а Саша рассказывал Володе истории, слышанные от родителей и прочитанные в книжках.
Дружба их крепла день ото дня, и со временем не только Кувалда, но и Сизый, отсидевший по малолетке за изнасилование, уяснили, что этих двоих лучше не трогать. В классе Саша учился лучше всех. Володя из троечников стал хорошистом. Правда, года через три их дружбу чуть не омрачила юношеская первая любовь к Оле – красивой статной девочке, дочери известного правозащитника, случайно погибшего при невыясненных обстоятельствах. Оле, если честно, больше нравился Саша, ставший кудрявым черноволосым красавцем, а Саша… твёрдо знал одно: никогда, даже если его сердце разорвётся от горя, он не причинит боль своему другу.
А буквально перед вручением аттестатов в школу явился бравый военный с погонами майора ВВС. Ни Саша, ни Володя не раздумывали ни минуты и, блестяще сдав вступительные экзамены, поступили в Высшее военное лётное училище истребительной авиации (конечно же, Саше помогло сиротское настоящее, ибо фамилия в те поры аристократической военной карьере явно не способствовала).
Курсанта Александра Левина вызвали в кабинет генерал-майора, начальника учебного заведения, в самый неподходящий момент: Саша как раз собирался в увольнение, радостно предвкушая свидание с кареглазой Ирочкой, студенткой пединститута. В кабинете помимо генерал-майора находился человек среднего роста с бородкой и в золотых очках. Увидев Сашу, человек вскочил со стула, и слёзы покатились по его выразительному лицу. Так Саша познакомился со своим дядей, о существовании которого не только не слыхивал, но и не догадывался.
Семья Соломона Гаркави выехала в Израиль чудом ещё в шестидесятые из Минска и вкусила все тяготы, выпавшие на долю алии того времени. Шломо строил, шоферил, воевал, но, закончив юридический факультет университета, стал на ноги и приобрёл статус одного из самых успешных адвокатов страны.
О трагедии семьи Левиных – неведомых дальних родственников – Шломо узнал от престарелой родственницы, коротающей век в Хайфе. Она показывала фотографии, и в чертах лица маленького сироты он ясно увидел профиль своего рано ушедшего отца и понял, что пока он не увидит Сашу, не обнимет и не окружит заботой, жизнь его будет лишена смысла.
Жизнь же лихого истребителя-курсанта Александра Левина перевернулась в один миг. Надо было что-то решать. С одной стороны Володя, Ирочка, самолёты, а с другой… Другая сторона взяла верх. Видимо, она называлась «зов крови».
Истребитель лейтенанта Алекса Левина в составе эскадрильи «Миражей», составляющих основу военно-воздушного флота страны, набрал высоту и взял курс. Война Судного дня с безумной скоростью набирала обороты. Перед Алексом, как и сотнями иных лётчиков, артиллеристов, танкистов не стояли вопросы – только цель: победа любой ценой, ибо на карте жизни было существование страны, занимающей мизерное пространство, но являющейся форпостом между цивилизацией и средневековьем.
«Миги» показались почти сразу. Поговаривали, что за их штурвалами встречаются не только египтяне, сирийцы и иорданцы, но попадаются и советские инструкторы, брошенные в пекло войны ради призрачных интересов недальновидных политиков.
Самолёты закружились в карусели, столько раз описанной баталистами в военных романах. Алекс ушёл от ракеты, выпущенной одним из «Мигов», зашёл ему в хвост и дал залп. Ракета точно нашла цель, и «Миг» перестал существовать. Воздушный бой недолог. Минут через десять немногие оставшиеся в строю «Миги» скрылись из зоны видимости. На базе Алекс получил очередную благодарность от командования и был счастлив.
