Люда Григорьева, открыв парту и придерживая рукой очки, чтобы не разбить, принялась что-то в ней разбирать. Кесарева обернулась и прикрикнула: «Тихо!», делая вид, что помогает учительнице водворять в классе порядок. Кто-то отозвался: «Не твое дело!», несколько учениц поспешили заявить, что забыли ручки.
Тридцать девочек, безмолвных и внимательных на уроках Захара Петровича, с непостижимой быстротой превратились в беспечных бездельниц. Дарья Леонидовна молчала. Ею овладело то чувство связанности и неуверенности, которое мешало ей свободно и естественно держаться в классе.
— О чем будем писать? — спросила Женя Спивак.
И Дарья Леонидовна, увидев улыбающуюся большеротую девочку с большими черными любопытными глазами, вдруг почувствовала себя свободней и сказала спокойным и уверенным тоном:
— Писать будем о дружбе.
— Разрешите тетрадь, — попросила Женя.
Валя Кесарева испугалась, что писать все равно придется и Женя напишет скорее, а она не успеет, поэтому тоже взяла тетрадь. За ней потянулась Маня-усердница, привыкшая поступать всегда так же, как Кесарева. Девочки разобрали тетрадки. Заскрипели перья.
Наташа не знала, как писать о дружбе. В портфеле лежало Фенино письмо. Наташа думала о своей подруге Фене. Она представила ее сейчас такой, как видела в последний раз: курносую, с выгоревшими бровями, повязанную полушалком, в отцовских буцах на босу ногу. Феня вытирала озябший нос кулаком и рассказывала Наташе о своей тяжелой жизни. Феня не умела молчать о горестях, которых было у нее так много. Но она пошла по отцу, в михеевскую родню, ловкую на работу. Ей четырнадцать лет, и она осталась старшей в доме. Вернется с фронта Ленька, увидит — есть дом, есть Нечаевка и есть сестренка, быстрая на язык и спорая на работу.
Наташа решительным жестом обмакнула в чернильницу перо и начала писать. Наташа писала первый и второй час, не выходя в перемену из класса. Она забыла, что пишет сочинение. Ей хотелось рассказать о Фене и о Нечаевке. Она видела осеннее сжатое поле, низкое небо опустилось над полем и Нечаевкой, ветер качает тонкую голую рябину, а Феня в полушалке, засунув за пазуху красные озябшие руки, идет из школы домой и думает о том, как плохо дома. Лечь бы на печку, как мамка, и плакать! Всю ночь воет ветер в трубе. Так бы и не вставать. Но Фене нельзя лечь и не вставать.
«Когда кончится война, — писала Наташа, — пройдет много лет, я буду взрослая и мне будет прекрасно и весело жить, все равно больше всех буду любить Феню, потому что, по-моему, верность самое главное в жизни…»
Раздался звонок. Наташа испугалась, что сочинение написано не на тему. Велели о дружбе, а она написала о Фене и даже слово «Дружба» нигде не вставила. Но было уже поздно. Наташа переправила заглавие — «Моя подруга Феня» — и сдала тетрадь.
Дарья Леонидовна вышла из класса. Она переставала быть Дарьей Леонидовной, как только выводила из класса и становилась попросту Дашенькой. Так ее звали в учительской и дома.
Когда Дашенька, стесняясь и боясь учителей, вошла в первый раз в учительскую, Захар Петрович, увидев её свежие щёки, юный лоб, русые волосы, расчёсанные на прямой пробор, и светлые глаза, воскликнул с изумлением:
— Какая вы удивительно русская девушка!
Дашенька смущенно промолчала, но учителям понравилось, и все стали ее называть «русская девушка Дашенька».
Над столом Даши висела фотография Зои. Запрокинутая голова и вдохновенное девичье лицо. Строгая Зоина юность была тем маяком, на огни которого хотела Дашенька вести свой корабль.
«Если бы их надо было только учить читать и писать, — думала Даша, — я терялась бы из-за любой неудачи. Но я их буду учить не только писать. Я научу их захотеть быть такими, как Зоя. Я знаю, как это трудно, поэтому не падаю духом из-за любой неудачи».
Дашенька обманывала себя. Она слишком часто падала духом. Тогда она начинала говорить деревянным, приказывающим тоном, а иногда ей просто хотелось убежать из класса и потихоньку поплакать.
Девочки седьмого класса «А», где Дашенька была руководительницей, казались ей похожими на сорок. Они охотно болтали, им нравилось секретничать и смеяться. Они ссорились из-за пустяков и мирились и снова ссорились. Они стихали от окриков и боялись плохих отметок.
Прошло много времени, Дашенька не решалась им рассказать о своём маяке.
VI
Люда Григорьева влетела в класс и остановилась у порога, вращая по-совиному глазами из-под очков. Она действительно была похожа на сову. Круглые очки в роговой оправе закрывали наполовину лицо, остренький нос торчал, как клюв.
— Несет! — крикнула Люда. Девочки кинулись по местам.
Дарья Леонидовна положила сочинения на стол, прикрыв их сверху ладонью. Она улыбалась и молчала, а девочки вдруг заволновались, и чем дольше молчала Дашенька, тем сильнее хотелось девочкам узнать, что она скажет. Девочки по улыбке догадались, что Дарья Леонидовна будет говорить о чем-то хорошем и важном.
Они припоминали о чём написали в своих сочинениях. Дарья Леонидовна выбрала одну тетрадь. Классные тетради были одинаковые. Кесарева выпрямилась и облизнула пересохшие губы.
— Работа Тихоновой Наташи, — сказала Дарья Леонидовна.
Наташа ахнула про себя и заинтересовалась чернильницей. Она пристально изучала чернильницу всё время, пока Дарья Леонидовна читала. Слушая со стороны свой рассказ, Наташа снова удивилась не тому, что написала хорошее сочинение, — она не знала, хорошо написано сочинение или плохо, — Наташа удивилась тому, какой взрослой и трудной жизнью живет в деревне Нечаевке Феня Михеева.
— Это называется мужеством, — сказала Дарья Леонидовна, кончив читать. — Наверное, Феня не догадывается о своём мужестве. Наверное, она не думает, может ли стать героиней. Так вот Зоя…
Дашенька впервые произнесла это имя в классе. Она увидела посерьезневшие глаза и вспомнила то, что было два года тому назад. Была студеная зима сорок первого года. Московский институт эвакуировался в уральский город. Снежные бураны обрушивались на город, открытый ветрам, вьюги за ночь до крыш наметали сугробы, мглистое небо падало на землю сразу за домами. В холодную вьюжную ночь Дашенька прочитала о Зое. Она не заплакала и не перечитала второй раз газету. Она просидела всю ночь на табуретке у окна общежития. Вьюга бросалась снегом в окно, под утро мороз вывел узоры на стекле. Диковинные цветы раскрыли лепестки. Солнце взошло, и цветы загорелись. Даша всю ночь думала о Зое.
И сейчас, стоя перед классом, она услышала, как тревожно бьется ее сердце.
— Зоя была школьница, как вы, — сказала Даша. — Она каждый день приходила в класс, ее вызывали к доске. Все было так обыкновенно, но в школе она научилась любить жизнь и родину.
Даша рассказывала о Зое простыми словами, она волновалась и страдала, как тогда, в зимнюю ночь, и видела, что ее ученицы тоже волнуются. Даша чувствовала благодарность к своим ученицам.
Окончив урок, она поспешила уйти из класса. Её смущала тишина. Она быстро шла в учительскую, вспоминая тишину своего класса и прижимая ладони к горячим щекам.
— Дарья Леонидовна! — окликнули её.
Она обернулась и увидела Валю Кесареву.
— Что? — спросила Дарья Леонидовна, улыбаясь и радуясь близости, которую она открыла сегодня между собой и своими ученицами.
— Вы ничего не сказали про мое сочинение, — сказала Валя Кесарева, не поняв, почему улыбка исчезла с лица учительницы.
— Я вам поставила пятерку, — сухо ответила учительница.
Она отвернулась, не входя в объяснения.
«Да, — подумала она, чувствуя вдруг усталость, — я решила, что с Кесаревой произойдет что-то особенное. Но с Кесаревой ничего не произошло. Ну что ж! Нельзя падать духом из-за каждой неудачи».
Даша не знала, что сегодня же её поджидает еще одна неудача.
Едва закрылась за учительницей дверь, Женя Спивак позвала Наташу в коридор. Они стали у батареи в темном углу коридора. Перемена длилась всего пять минут, они торопились.
— Феня есть на самом деле или ты придумала? — спрашивала Женя.
— Есть. Разве про жизнь придумаешь, чтобы было похоже?
— Какой сегодня удивительный день! Кажется, что-то случилось.
— И мне кажется, что-то случилось.
— Мне и учителя сегодня кажутся особенными. Например, Зинаида Рафаиловна. По-твоему, какая она?
— Какая? — переспросила Наташа. — Знаешь, какая? — сказала она, подумав. — Будто читаешь книжку. Ты радуешься, если интересная книжка?
— Еще бы! — ответила Женя. — И Дарья Леонидовна необыкновенная!
Они хотели говорить еще о чем-то важном, но перемена кончилась. За уроком Наташа получила записку: «Давай дружить втроем». Наташа обернулась и кивнула Жене. То особенное и непонятное, что началось на уроке Дарьи Леонидовны, продолжалось. Наташе было тревожно и радостно.
