Но вот процессия вышла из города и влилась в густую толпу паломников. Люди шли к идолу из Манкесима, из соседних деревень, были здесь и местные и те, кто пришли издалека. Все шли молить о помощи далеких предков, у всех последней надеждой был идол. Однако Нана Оту недаром взял с собой барабанщиков: барабанная дробь, резкие звуки рога заставляли людей сторониться. «Дорогу вождю Абуры и его свите!» — выбивал дробь барабан. «Дорогу вождю Нане Оту», — пел рог. Люди расступались, образовывался узкий проход, и по этому проходу шел вождь Абуры и его свита.
Они шли и шли и видели, что наделала засуха. Куда девались кроны масличных пальм?[30] Пальмы — кормилицы края стояли сухие и страшные, с мертвыми от зноя стволами; хлопковые деревья поднимали к ослепительно синему небу голые ветви. Тропа вилась между выжженных солнцем полей и уходила в лес. Она была вытоптана и утрамбована бесчисленным множеством людей, шедших к идолу с мольбой о помощи и уходящих от него с надеждой в сердце. Желтая пыль висела над этой тропой, стояла столбом в неподвижном воздухе.
Наконец Нана Оту и его свита вошли в глухое ущелье. Деревья стояли здесь плотной стеной, густой шатер листьев закрывал небо. Темно и угрюмо было в ущелье. Там, наверху, вовсю палило жгучее солнце, но его лучи с трудом пробивались сквозь мрак священных дерев. Где-то здесь, рядом, скрытый за могучими этими деревьями, был спрятан идол. Ребята переглянулись, Опокува поежилась: как здесь неприятно, нет, не страшно, конечно, но неприятно, неуютно, непривычно как-то. Все трое чувствовали необъяснимое присутствие чего-то тревожного, и чем ближе приближались они к священному месту, тем ощутимее становилась тревога. Вот святилище уже совсем близко. Процессия невольно замедлила шаг, и в тот же миг откуда-то снизу, словно из-под земли, появились два человека. Казалось, они выбрались из какой-то пещеры, наверное, там, в пещере, и был знаменитый идол. Двое медленно шли навстречу процессии. Кто-то, похоже, предупредил их.
— Посмотрите, какие они страшные, — попятился Боафо.
— Да тише ты, глупый, — одернул его Агьяман. — Еще услышат… Кто знает, что тогда с нами случится?
Мпотсе откликнулся на появление жрецов хриплым яростным лаем. Он бросился на них так стремительно, что если бы Боафо не держал его за веревку, непременно искусал бы служителей Нананомпоу. Пес рвался с веревки, хрипел от злобы, и тогда Боафо схватил его поперек брюха и, несмотря на отчаянное сопротивление, поднял высоко в воздух. Ну, теперь им обоим влетит от Наны Оту! Боафо держал пса и чувствовал, как бешено колотится сердце Мпотсе, как он, теперь уже молча, вырывается из хозяйских рук. Пришлось прижать пса к себе и приласкать и погладить по теплой спине. А Опокува как уставилась на жрецов, так и стояла, словно зачарованная, не сводя с них глаз. Да-а-а… тут было на что посмотреть.
Длинные, пропыленные космы падали жрецам на плечи, на шеях висели бусы из огромных черных и белых бусин. Бусы свисали чуть ли не до живота, на бедрах болтались какие-то бурые тряпки. Глаза жрецов были обведены белым, белые таинственные знаки и полосы красовались на щеках и шее, на плечах и руках. Они, эти служители, были действительно страшноваты, недаром попятился от них Боафо. Тот, что постарше, держал в руке жезл — символ власти, в другой руке он зажал длинную тонкую жердь. Острие жерди было вымазано яичным желтком, на желтке прилипли куски скорлупы.
— Стойте, — сурово сказал жрец и стукнул оземь своим жезлом. — Зачем явились сюда? Отвечайте!
— Мы пришли к Нананомпоу за его мудрым советом, — вышел вперед толкователь вождя Опанун Фунн.
Выпрямившись, с достоинством, стоял он впереди всей процессии и тоже держал в руке жезл — символ власти. Верх жезла украшал золотой попугай.
— Принесли ли вы, как положено, подношения? — спросил жрец и, получив утвердительный ответ, полный почтения, продолжал: — Тогда передайте эти подношения ему, — и он указал на жреца, стоявшего чуть сзади.
Опанун Фунн тут же дал знак одному из старейшин, а тот махнул рукой слугам. Слуги подвели к младшему жрецу коз и овец, подали с поклоном соль и бутыли с ромом. Десятеро молодых слуг, опустив головы, тоже подошли к жрецам: их приносили в жертву идолу. Жрец кивнул, потом повернулся и пошел по узкой тропе. И новые слуги идола покорно пошли вслед за ним, уводя с собой скот и унося подношения. Скоро все они исчезли в ущелье.
«Куда их ведут? Что ждет бедняг в этом страшном лесу?» — думала Опокува, но спросить не смела, потому что вокруг воцарилось молчание. Тишина нависла над мрачной поляной.
Старший жрец проводил глазами слуг, и когда последний скрылся из виду, заговорил снова.
— Ну, Нана Оту, — сказал он и протянул жезл в сторону вождя, — подойди сюда. Один… — добавил он сурово, видя, что старейшины двинулись за своим вождем.
Нана Оту снял сандалии и приблизился к жрецу. Откуда-то из складок своего одеяния жрец вытащил кусок красноватой материи, такой же, в какую был завернут сам. Он сложил материю вдвое и еще вдвое, и толстая повязка легла вождю на глаза. Жрец туго завязал повязку на затылке у Наны Оту.
— Что это он делает? — шепнула Опокува старейшине.
— Так принято, — ответил тот, тоже шепотом.
— Но почему? — не отставала Опокува.
— Не знаю… Никто не знает, — качнул головой старейшина.
Опокува вздохнула: разве это ответ? А еще старейшина!.. Никто не может объяснить толком. Что значит «принято»? Кем принято и для чего? Опокува хмуро перевела взгляд на жреца. Потом снова окинула быстрым взором старейшин. Все они стояли недвижно, как неживые. Казалось, неведомый страх сковал их, всех до единого. Молча наблюдали они за тем, как жрец взял вождя за руку и повел его, словно слепого, в глубь ущелья.
Скоро деревья скрыли их обоих, и тут белый ягненок, тихо стоявший до сих пор рядом с Боафо, бросился за хозяином. Он рванулся вперед так внезапно, что никто и глазом моргнуть не успел. Как мячик прыгнул он на тропу и исчез вслед за Наной Оту. Старейшины встревоженно переглянулись: как это не успели они его задержать? Как бы не разгневать жрецов… А Боафо уставился на своего пса: что-то странное творилось и с Мпотсе.
Пес пристально смотрел на тропу, туда, где скрылся Нана Оту, а за ним — ягненок. Уши у него встали торчком, хвост настороженно замер, нос беспокойно двигался, словно Мпотсе чуял что-то тревожное в воздухе. Боафо успокаивающе похлопал его по спине, провел рукой между ушами: надо было удержать его, — того и гляди, бросится вслед за ягненком…
И вдруг… да, это случилось вдруг, внезапно, без единого дуновения ветерка — деревья зашатались и заскрипели, листья зашелестели, словно принялись шептаться о чем-то, а ветви стали как-то странно изгибаться в разные стороны. И никакого движения воздуха… Но вот шум листьев и треск ветвей перешел в нарастающий гул. Казалось, где-то вдали, скрытые от глаз, ломаются и падают наземь деревья. Потом из ложбины, из густой чащи, оттуда, где был спрятан идол, послышались звуки, от которых застыли в страхе старейшины. На что были похожи они, эти вопли и стопы и хриплые завывания? На вой диких зверей и крики людей, на вопли ужаса и боли, на плач и стенания. И вой и крики эти неслись отовсюду — падали с неба и вырывались из-под земли, раздавались со всех сторон, окружая людей плотным кольцом.
Люди стояли, застыв на месте, содрогаясь в трепете, не смея пошевельнуться, не смея взглянуть друг на друга. Они словно вросли в землю; то, что происходило сейчас где-то там, в глубине, в темноте леса, приковало их к месту.
— На колени! — раздался вдруг громовой голос. — На колени и — всем закрыть лица!
Голос падал прямо с небес, нагоняя страх на перепуганных людей. Все разом рухнули на колени, спрятали лица в свои фугу, как велел грозный голос. Боафо, Агьяман, Опокува рухнули на колени тоже и тоже спрятали лица в складках одежд. Даже Мпотсе, повизгивая, прижался к земле, поближе к ногам Боафо. Ужас витал в воздухе…
Никто не смог сказать впоследствии, как долго длился дикий, душераздирающий вопль, в котором смешалось все — рев, крики, треск ломающихся деревьев. Все потом говорили разное. Сходились в одном — это было невыносимо, а потому длилось, казалось, вечность. И вдруг, так же внезапно, как начались, вопли и крики кончились. Наступила оглушающая тишина. Стало тихо-тихо, будто ничего и не было. Люди поднимались с колеи, и только Опокува никак не могла встать.
Она дрожала, как травинка на ветру, и смотрела прямо перед собой широко раскрытыми, испуганными глазами. Пришлось Боафо поднять ее и поддержать сильными своими руками, пока она не пришла в себя. Люди стояли неподвижно, не смея произнести ни слова.
— Что это?.. Что это было? — решился наконец прошептать Агьяман.
— Не знаю, — испуганно взглянул на него Боафо.
