Ни Агьяман, ни Боафо ничего не посмели сказать в ответ на эти дерзкие речи, ни тот, ни другой не произнесли ни слова. Агьяман сидел в глубокой задумчивости: смелые слова Опокувы поразили его, похоже, что он склонен был ей верить. А Боафо в ужасе закрыл глаза и притворился спящим: как можно говорить так о духах предков? Они услышат и покарают. Лучше уж сделать вид, что спишь. Так он решил — так и сделал. И Мпотсе, верный пес, тут же притворился спящим тоже.
Отворилась дверь, во двор медленно вышел Нана Оту. На звук скрипнувшей двери разом обернулись Агьяман и Опокува. Они видели, как вождь остановился на веранде, поднял голову, взглянул на заходящее солнце — последние лучи посылало оно на землю. Да, Нана Оту был очень печален, теперь и Агьяман видел это. Медленно, устало пошел вождь к бамбуковому навесу, туда, где лежала овца с ягнятами. Нана Оту подошел к овце, наклонился, взял одного из ягнят и нежно прижал к себе. Ягненок был белый-белый, с черным пятном на голове.
— Смотрите, — шепнул Агьяман друзьям, — это он тоскует о своем любимом ягненке.
— Еще бы… — жалостливо вздохнула Опокува.
Боафо открыл наконец глаза, выпрямился, прислонился к стене.
— Ну и что же вы предлагаете, а, мудрецы? Ну скажите! — потребовал он.
— Ты действительно хочешь знать? — ехидно поинтересовалась Опокува.
— Представь себе! — не остался в долгу Боафо.
— Так вот, мы должны найти ягненка, — твердо сказала Опокува. — Да, да, должны! Надо отыскать его и вернуть вождю.
— Ты разве не веришь тому, что сказал жрец? — уставился на сестру Боафо.
— Нет! — резко ответила она; похоже было, что сестрица нарывалась на ссору. И вдруг она о чем-то вспомнила. — Слушайте, — черные ее глаза загорелись, — а где наш верховный жрец? Где Окомфо Квеку Ампеа? Что-то его не видно; как приехали мы сюда, так он и пропал.
Ребята переглянулись, пожали плечами.
— Не знаю… — пробубнил Агьяман. — Вообще-то он должен был идти вместе с нами: он ведь жрец. — И вдруг Агьяман вспомнил: — Да ведь он пошел за целебными травами!
— Ну как же! — фыркнула Опокува. — Травы, конечно, важнее, чем засуха… Нет, странно все это: и то, что пропал Окомфо Ампеа, и что вождю завязали глаза, и что зачем-то понадобился им ягненок. — Опокува нахмурилась. Обычно беззаботное ее лицо было омрачено тревогой.
— Ну если ты веришь, что ягненок жив, то мы, наверное, можем его поискать, — не очень решительно поддержал сестру Боафо.
— Конечно! — подхватил сразу повеселевший Агьяман. — А вдруг мы и в самом деле вернем его Нане Оту? Вот рад-то он будет!
— Ага! — Опокува так и засияла. — И получится, что мы отблагодарим вождя за гостеприимство, верно?
— Ну все, хватит болтать, — решительно встал Боафо. — Давайте решать, что делать!
В мечтах своих он уже шагал по дремучему лесу навстречу удивительным приключениям.
Остаток вечера они возбужденно шептались, строя и отвергая смелые планы. Потом дали друг другу клятву, что ни один из них никогда никому ничего не расскажет.
Все трое торжественно поклялись и так боялись случайно проговориться, что до ужина бродили по дому, словно немые, изредка многозначительно переглядываясь, но не раскрывая рта. «Лучше уж совсем молчать, чем подвести друга», — говорили их замкнутые, суровые лица, хотя окружающим, откровенно говоря, не было до них никакого дела.
После ужина они примкнули к своим новым приятелям, собравшимся у костра, чтобы снова послушать сказки о хитром Ананси. Только на этот раз друзья мало что слышали, погруженные в свои мысли. Так и просидели рассеянно и молча у потрескивающего огня, пока не пришла пора идти спать.
Они поднялись, нарочито громко зевая, и пошли в дом. И вдруг Боафо остановился.
— Ну, что еще? — настороженно спросила Опокува, понизив голос почти до шепота.
— Слушай, — тоже полушепотом сказал Боафо, — а ты помнишь песню?
— Какую еще песню? — удивилась Опокува.
— Да ту, что пела черепаха, наигрывая на гитаре, — вмешался Агьяман. — Ну, только что нам рассказывали.
И он запел насмешливо:
Не будил бы ты лиха,Пока лихо спит…[32]
Все ясно: Боафо струсил! Опокува в ярости повернулась к своему трусливому братцу.
— Слушай-ка, никто не заставляет тебя идти с нами, — гневно сказала она. — Страшно тебе, так сиди дома, с девчонками, ясно?
Она повернулась и отправилась спать. И Агьяман тоже прошел мимо Боафо, словно его тут и не было. А Боафо остался один, пристыженный и удрученный. Он постоял немного, вздохнул и двинулся вслед за Агьяманом. «Сиди дома…» Да разве может он без друзей? Нет, он не может, он, конечно, пойдет вместе с ними…
Так думал Боафо, ворочаясь на своей циновке, не в силах заснуть. Он лежал, стараясь не шевелиться, глядя в темноту широко раскрытыми глазами. Он знал: ребята не спят тоже, прислушиваются к его дыханию. Что они думают о нем, Агьяман и Опокува? Думают, что он трус? Думают, что предатель? Так нет же, нет! Боафо рывком сел на циновке и крикнул, яростно, с отчаянием, не в силах выносить больше молчаливого их презрения.
— Эй вы, оба! Завтра я сам поведу вас, я, слышите? Так и знайте!
5. В ПОИСКАХ БЕЛОГО ЯГНЕНКА
редрассветное небо было покрыто тучами, от горизонта до горизонта — сплошная нелепа тяжелых, полных непролившегося дождя темных туч. Они плыли так низко, что казалось, вот-вот заденут за высокие кроны деревьев, вот-вот хлынет долгожданный дождь. Зарождался новый день — один из трех, когда можно просить помощи у святыни Нананомпоу. Этот второй день совпал с днем большого базара, и хотя сейчас, на рассвете, небо грозно хмурилось, крестьяне и их жены с сонными ребятишками за спиной[33] шли по лесным тропам к большой базарной площади. Многие добирались из далеких деревень, но чем ближе подходили они к площади, тем чаще обгоняли их торопливые и принарядившиеся жители Манкесима. Они тоже стремились попасть на базар, только не для того, чтобы продавать, а чтобы купить что-нибудь из продуктов.
— Может, все-таки пойдет дождь, — с надеждой сказал Агьяман, взглянув на темное небо.
— Что? — переспросил Боафо. Он как раз склонился над тазом и плескался и фыркал от удовольствия, наслаждаясь прохладной водой, освежавшей его лицо.
— Я говорю, может, наконец будет дождь, погляди-ка! — И Агьяман еще раз взглянул на небо.
— Ты будешь разочарован, — хмыкнул Боафо.
— Почему это? — не понял Агьяман.
— Ты что, в первый раз видишь хмурое небо? — пробурчал Боафо и принялся полоскать рот. Он набирал полный рот воды, потом с шумом выпускал ее сквозь стиснутые зубы в медный таз и набирал снова, опорожняя высокий кувшин с узким горлом.
— Нет, конечно, — пожал плечами Агьяман. — Но ведь если пойдет дождь, мы не сможем искать ягненка?
Ах, если бы и в самом деле хлынул вдруг дождь, каким это было бы счастьем!
— А если и пойдет дождь, что тогда? — спросил Боафо, улыбаясь. — Отправимся завтра, и все.
— Но завтра может быть поздно! — сообразил вдруг Агьяман.
— Почему? — спокойно поинтересовался Боафо, вытирая лицо краем фугу.
— Да ведь мы же идем назад, в Абуру. Именно завтра! Мне сказала одна из служанок.
— Ах, вот как…
Пораженный этой новостью, Боафо застыл на месте: времени оставалось так мало!
— Ну тогда — в путь! — тихо, но твердо сказал он. — Дождь не дождь — придется идти сейчас же.
Ребята бросились искать Опокуву и сразу же на нее наткнулись. Она стояла в кухне, скрестив руки и задумчиво глядя на раскаленные угли. Она грелась, вбирая в себя тепло всех трех кучек углей, тлевших в выдолбленных бревнах. Опокува стояла в центре образуемого этими бревнами треугольника.
Язычки пламени лизали тело большого черного котелка, а в котелке варились какие-то зеленые стебли. Огонь создавал уют, было тепло и мирно, и ребята встали рядом с Опокувой и завороженно уставились на огонь.
— Так когда ж мы идем? — негромко спросила Опокува, не отрывая глаз от углей.
— Вот поедим и пойдем, — спокойно ответил Боафо.
— А Нана Оту? — продолжала Опокува. — Как улизнуть от него?
— Ну, это просто… — протянул Агьяман. — Ведь сегодня базар. Мы тихо-тихо исчезнем, и он решит, что мы отправились на базар, вот и все.
— А ты не думаешь, что стоило бы ему сказать?.. — нерешительно предложил Боафо.
— Ну нет, ни за что! — решительно возразила Опокува. Она оторвала наконец завороженный взгляд от огня и посмотрела на Боафо.
Боафо хотел что-то сказать, но тут с радостным визгом в кухню ворвался Мпотсе. Он проспал уход хозяев, он их искал, нашел — и теперь не помнил себя от счастья. Глядя преданными глазами на Боафо, он подпрыгнул, лизнул хозяина в руку и довольный улегся у его ног.
