Иногда, плавая в порту, они залезали на пароходы. Особенным шиком считалось дразнить боцмана, потом бежать от него в притворном страхе, а в самый последний момент, когда его лапища уже готова была ухватить тебя за ухо, кинуться ласточкой в зеленую воду.
Сергей был отличный гребец. Однажды мальчишки уплыли в шлюпке далеко, за маяк, и сидевший на носу Сергей вдруг увидел прямо перед собой что-то большое, темное, скользкое, тяжело качающееся в легкой волне. Он еще не разглядел, как медленно поворачивались, на секунду высовываясь из воды, аккуратные рожки, но уже понял: мина! Шлюпка шла точно на нее. Крик застрял у него в горле.
– Табань!! – он закричал, уже падая в воду. Вынырнул мгновенно и, ухватившись за нос шлюпки, что было сил толкнул ее в сторону. И тут же почувствовал, как спина его уперлась в скользкий холодный металл.
Домой он пришел бледный, испуганный, притихший и долго не мог забыть прикосновения смерти. В жизни они встречались еще не раз, но страх всегда приходил потом и никогда не мог одолеть его, никогда не мог заледенить его мысль.
4
Дайте созреть и окрепнуть внутреннему человеку, наружный успеет еще действовать. Выходя позже, он будет, может быть, не так сговорчив и уклончив, но зато на него можно будет положиться: не за свое не возьмется. Дайте выработаться и развиться внутреннему человеку! Дайте ему время и средства подчинить себе наружного, и у вас будут и негоцианты, и солдаты, и моряки, и юристы, а главное, у вас будут люди и граждане.
Николай Пирогов
Летом 1922 года в Одессе распространился слух, что на Старопорто-франковской в здании второй женской гимназии «ведомства императрицы Марии» открывается новая школа – учебное заведение необычное и замечательное. Впрочем, программа его толком никому не была известна, а популярность объяснялась прежде всего тем, что среди преподавателей будущей школы назывались фамилии людей, в городе известных и уважаемых.
Величайший исторический эксперимент – революция – порождал в умах людей деятельных и талантливых жажду экспериментирования. Жить так, работать так, как жили и работали раньше, было невозможно. Поиск шел везде – в политике, экономике, искусстве, литературе, и не затронуть сферу образования он не мог. Он, собственно, и породил одесскую стройпрофшколу № 1, в которой учился Сергей Королев.
Душой новой школы был Александр Георгиевич Александров, учитель гимназии, педагог талантливый и человек удивительно энергичный. Задуманная им школа, с одной стороны, должна была оставаться классической гимназией, дать общее среднее образование, а с другой – выпускники ее должны были овладеть конкретными строительными профессиями: штукатуров, кровельщиков, сантехников, плотников, каменщиков. Школа была что-то вроде нынешнего техникума, но более высокого класса, а кое в чем приближалась к уровню первых курсов строительного вуза. Поэтому среди преподавателей школы было немало педагогов высшей школы: сопротивление материалов и строительную механику преподавал известный ученый профессор Одесского политехнического института Б.Л. Николаи, а заведующий кафедрой латинского языка Медицинского института, знаток западно-европейской литературы Б.А. Лупанов вел курс русского языка и литературы. Вместе с Александровым математику читал старший преподаватель Строительного института Ф.А. Темцуник, физику и теоретическую механику – доцент Политехнического института В.П. Твердый, строительное дело – С.А. Тодоров: на многих одесских зданиях можно было увидеть табличку: «Строил Тодоров».
Одной из главных забот организаторов школы было эстетическое воспитание ребят. Диспуты, самодеятельные спектакли, над которыми профессионально работал большой знаток театра, преподаватель литературы П.С. Златоустов; спевки хора, курс античной драмы Б.А. Лупанова, концерты, лекции по истории музыкальной культуры – их читал профессор консерватории Б.Д. Тюнеев и талантливый пианист и композитор П.И. Ковалев; танцклассы, занятия по живописи, которые вел художник А.Н. Стилиануди, ученик Репина, друг Серова, Врубеля и Пастернака, – все это было нормой в стройпрофшколе № 1.
Короче говоря, школа была очень интересной, и не удивительно, что Сергей Королев захотел в ней учиться, а решение его было горячо поддержано матерью и отчимом. Вступительные экзамены в объеме примерно шести классов гимназии Сергей выдержал без труда и был зачислен в июле 1922 года.
Открылся новый, неведомый ему мир. Мажорно приподнятый дух школы с ее лозунгами: «Да здравствует свобода!», «Перед нами весь мир!», «Учись, трудись, борись!», «Математика – гвоздь всего!», обстановка доверительного равноправия, демократичность заново создаваемых традиций – все это нашло отклик в душе юного Королева, и о недолгом времени, проведенном в стенах этой школы, с теплой благодарностью он вспоминал всю жизнь.
Среди одноклассников его был Валерьян Божко, просто Валя, с которым они дружили все эти трудные годы. Теперь они сидели на одной парте. Этому очень скромному, тихому, высокому и невероятно худому пареньку во время войны оторвало ниже локтя правую руку, он писал и искусно чертил левой, любил и умел мастерить и, пожалуй, не мог разделить тогда с Сергеем только его увлечения гимнастикой. В классе быстро сколотилась дружная компания: Сергей, Валя, весельчак Илюшка Йоффик, типичный одесский «жлоб» Жорка Калашников, нескладный подслеповатый Володя Бауэр, знаменитый тем, что мог с завязанными глазами различать людей по запаху.
Впрочем, первым Сергей очутился в этом списке совершенно случайно. Как дружно отмечали много лет спустя его однокашники, Королев в школе был фигурой довольно неприметной. Он никогда не входил в классную «элиту», не держал первенства ни в чем: не был «ударником» (Надя Хлебникова, любимица классного руководителя Темцуника, совершала буквально подвиги успеваемости и прилежания), не считался «душой компании» (эти лавры были у Ильи Йоффика), выдающимся спортсменом (Калашников был, безусловно, более сильным гимнастом), не блистал на школьных театральных подмостках (там царил задавака и пижон Жорж Назарковский), не прославился как музыкант (Юра Винцентини и Лидочка Гомбковская хорошо играли на рояле). Мария Николаевна вспоминала, правда, что Сергей писал стихи, среди которых одно стихотворение, «Россия», казалось ей тогда удачным. Альбомчика со стихами не сохранилось5: кто-то из друзей неловко пошутил над его «поэтическими опытами», и Сергей сжег стихи. Но ведь редко кто не пишет стихов в пятнадцать лет. Поэтому он выглядел классическим средним учеником, разве что был красив – черноглазый, с нежным девичьим румянцем во всю щеку. Удивительно, но даже чувствуя свое превосходство в чем-либо, Королев в молодости не умел выказать это с эффектом, блеснуть, пустить пыль в глаза. Его было трудно расшевелить. Нежинское одиночество сделало его если не замкнутым, то необщительным. Впрочем, он не был скрытным, если его спросишь, он расскажет, но первый рассказывать не начнет. И все-таки было в нем что-то, какое-то инстинктивно ощущаемое всеми превосходство, решительно не позволявшее причислить его к категории «серых» личностей. Быть может, это была основательность характера, надежность в дружбе. Иначе чем же объяснить, что во всех делах и проделках, вечеринках и прогулках, спорах и состязаниях всех умников, чемпионов, острословов и других признанных талантов – во всем этом он рядом, без него не обходятся, он нужен.
Первая в его жизни школьная зима. Не было света, бумаги, керосина. Угля тоже не было, и дров тоже. В классах сидели в пальто, да и в пальто было холодно. Одно название пальто: на «рыбьем меху». Все поизносились за эти годы, ходили бог знает в каких нарядах. Мария Николаевна сама научилась даже обувь шить.
В феврале 1923 года Александров, который был завучем, но, по существу, получил от директора Бортневского, известного одесского архитектора, все права руководителя, увлекся идеей создания при школе производственной мастерской. По его мысли, нехитрая продукция ее, изготовленная руками учеников, могла реализовываться, а полученный доход идти на укрепление латаного школьного бюджета. Все было подсчитано, продумано, помещение под мастерскую определено, весь вопрос был только в том, где, собственно, взять станки и инструменты. В 1923 году это была серьезнейшая проблема: каждый напильник на вес золота. Александров давил на наркомпросовцев, искал добрых шефов на заводах, в порту, все ему сочувствовали, идеи его горячо одобряли, но инструментов никто не давал. И тут он случайно узнал, что на Молдаванке6 продается столярная мастерская.
Константин Гаврилович Вавизель, владелец мастерской «по изготовлению деревянных шкивов», согласился продать свое «дело» профстройшколе.
– Только одно условие, молодой человек, – сказал старый столяр Александрову, – забирайте и меня вместе с мастерской...
