Сейчас она уже стояла прямо передо мной, почти рядом, и я более отчетливо видел ее в желтоватом ламповом свете. У нас с ней были лишь три короткие встречи, и мое первое впечатление — как ни странно мне это сейчас — оказалось не слишком благоприятным. Должно быть, мы с ней были примерно одного возраста, и хотя черты ее были довольно привлекательны, даже благородны — безупречной формы лоб, тонкий орлиный нос и черные глаза, в которых сквозила воля и решительность, — однако эти достоинства портила неряшливость или бедность. Ее густые темные волосы, в отличие от моих, еще не начали седеть, но они были распущены и на макушке непослушно топорщились, образуя какой-то несуразный нимб. Ее платье было сшито из довольно хорошего материала, но его ворс давно выносился, и покрой уже вышел из моды, а хуже всего, что оно было грязное, как старый парус. Она носила не то складывающуюся шляпку-«кибитку», не то накидку с капюшоном, может быть даже шелковую, но непохожую на те очаровательные бледно-желтые накидки, что украшают головки модниц, прогуливающихся в Сент-Джеймсском парке: головной убор леди был черен, как гагат, и заношен, как ее платье. Из-за этих мрачных расцветок и пары черных перчаток, натянутых выше локтя, казалось, что она в трауре. Во всем этом сквозил, подумал я, тот же дух былой роскоши, разоренной и порушенной, как сам Понтифик-Холл.
— Пуритане сожгли всю вашу мебель?
— Не всю, — ответила она. — Нет. Полагаю, часть ее, наиболее ценные вещи, просто продали.
— Простите, мне очень жаль. — В этот момент кромвелевская бесштанная солдатня показалась мне совсем уж непривлекательной.
Ее губы тронула полуулыбка.
— Не стоит, господин Инчболд. Нет нужды извиняться за их поведение. Кровати ведь можно заменить, в отличие от других вещей.
— Вашего мужа, — сочувственно пробормотал я.
— Даже мужа можно заменить, — сказала она. — Даже такого мужа, как лорд Марчмонт. Вы знали его? — Я отрицательно покачал головой. — Он был ирландцем, — просто сказала она. — Умер во Франции два года назад.
— Он был роялистом?
— Конечно.
Отвернувшись от меня, она медленно обходила библиотеку, окидывая взглядом книжные полки, точно ревностный эконом, оглядывающий образцовое стадо или на редкость хороший урожай зерна. У меня уже возникали сомнения: принадлежат ли они ей. Не похоже, что это так. Я знал по опыту, что книги — дело не женское. Но откуда, в таком случае, она знала о Фичино, о Лефевре д'Этапле и Михаиле Пселле? Я почувствовал, как меня мало-помалу охватывает дрожь любопытства.
— Это все, что у меня осталось, — сказала леди Марчмонт, словно разговаривая сама с собой. Она пробежала затянутыми в перчатку пальцами по корешкам книг почти так же, как сделал это я несколькими минутами раньше. — Все, чем я владею. Эти книги и сам дом. Правда, еще очень не скоро я смогу стать официальной владелицей Понтифик-Холла.
— Поместье принадлежало лорду Марчмонту?
— Нет, его поместье находилось в Ирландии, был еще и особняк в Хартфордшире. Отвратительные места. Понтифик-Холл принадлежал моему отцу, но после нашей женитьбы лорд Марчмонт был объявлен предполагаемым наследником. Детей у нас не было, и после его смерти имение по завещанию перешло ко мне. Вон там… — Она махнула рукой в сторону окна, где уже почти стемнело. Цветник затерялся в тени, на которую накладывались наши отражения. — Около стола стояли четыре обтянутых кожей стула и превосходная старинная конторка орехового дерева, за которой отец обычно писал письма. Пол покрывал турецкий ковер ручной работы с вытканными обезьянками, павлинами и всевозможными восточными орнаментами. — Медленно она перевела взгляд обратно на меня. — Мне даже интересно, какая судьба постигла все эти вещи. Не удивлюсь, если эти грабители продали их за бесценок.
Я откашлялся и высказал мысль, только что пришедшую мне в голову:
— Просто чудо, что сохранились ваши книги.
— О нет, они тоже не сохранились, — последовал ее быстрый ответ. — Вернее, не все сохранились. Вернувшись сюда, я обнаружила, что многое пропало. А некоторые книги, как вы видите, находятся в ужасном состояний. Но пожалуй, без чуда не обошлось. Солдаты могли бы сжечь половину библиотеки, и не только из-за зимних морозов. Часть книг могли счесть папистскими или дьявольскими или теми и другими одновременно. — Она кивнула в сторону высившихся за мной полок. — «Поймандра» в переводе Фичино, например. К счастью, все они были спрятаны.
— Что вы имеете в виду?
— Спрятаны моим отцом. Это долгая история, господин Инчболд. Все в свое время. Видите ли, любая из здешних книг имеет собственную историю. Многие из них пережили кораблекрушение.
— Кораблекрушение?
— А другим, — продолжала она, — пришлось стать беженцами. Вы видите те цепи? — Она показала на ряд томов, прикованных к полке за переплеты. Звенья цепей тускло поблескивали в полумраке. Я кивнул. — Эти книги уже однажды спасли, вывезли из колледжей Оксфорда. Из цепных библиотек, — пояснила она, слегка выдвинув одну из них, большой фолиант, с полки. Ее затянутая в перчатку рука с нежностью погладила кожаную поверхность. Цепь протестующе звякнула. — Это произошло в прошлом веке.
— Их спасали от Эдуарда Шестого?
— От его сторонников. Книги тайно вывезли из университетских библиотек, спасая от грядущих костров. — Она открыла огромный том и начала вяло перелистывать страницы. — Просто поразительно, с какой решимостью короли и императоры стремились уничтожать книги. Но культура ведь вся построена на таких осквернениях, разве не так? Великий Юстиниан сжег все греческие свитки в Константинополе после того, как кодифицировал римское право и победил в войне с остготами в Италии. А Шихуанди, первый император Китая, человек, объединивший пять царств и построивший Великую стену, приказал уничтожить все книги, написанные до его рождения. — Она захлопнула фолиант и решительно вставила его на место. — Эти книги, — сказала она, — мой отец приобрел гораздо позднее.
— Вот как, — сказал я, надеясь, что мы наконец подошли к сущности дела. — Значит, все эти книги являются его собственностью? И вы желаете продать их?
— Являлись, — уточнила она. — Они являлись его собственностью. Да, он собрал эту коллекцию. — Она помолчала мгновение и печально взглянула на меня. — Нет, господин Инчболд, я не хочу продавать их. Почти наверняка не хочу. А вот и Бриджет, — поворачиваясь, сказала она. — Не перейти ли нам в столовую? Думаю, там я смогу предложить вам присесть.
Чуть позже мне подали большую тарелку с уткой, которую кухарка миссис Уинтер запекла с зеленым луком-шалотом. За отсутствием обеденного стола — видимо, очередная военная потеря, — эта тарелка ненадежно балансировала у меня на коленях. Я испытывал неловкость и ел без аппетита, ощущая на себе проницательный взгляд хозяйки дома, сидевшей напротив меня. В какой-то момент она начала откровенно разглядывать мою усохшую и развернутую внутрь стопу, которая походит, как мне всегда казалось, на жалкий отросток уродливого карлика из собрания немецких сказок. Я почувствовал, как щеки мои наливаются кровью от обиды, но к этому времени леди Марчмонт уже смотрела в другую сторону.
— Я должна извиниться за это вино, — сказала она, кивнув Бриджет, чтобы та наполнила мой бокал вином в третий раз. — Когда-то мой отец выращивал собственный виноград. В этой долине. — Она сделала неопределенный жест в сторону разбитых окон. — На речных склонах, защищенных от ветра. Из того винограда получались превосходные вина, по крайней мере так мне рассказывали. В то время я была слишком молода, чтобы наслаждаться ими, а позже эти виноградники вырубили.
— Солдаты, я полагаю?
Она отрицательно покачала головой:
— Нет, другой род вандалов, и вдобавок местные. Крестьяне.
— Крестьяне? — Мне вспомнилась зловеще пустая деревня, через которую мы проезжали. — Из Крэмптон-Магна?
— Да. И не только оттуда.
Я пожал плечами:
— Но зачем им это?
Подняв свой бокал, она задумчиво заглянула в темную жидкость. Чуть раньше она уже рассказала — сбивчиво и несколько невпопад — о том, как эти бокалы изготовляли. Ее отец получил что-то вроде патента на такое производство: оно заключалось в том, что сперва золото в плавильном тигле смешивали с ртутью, затем ртуть выпаривали и покрывали стекло тонкой пленкой оставшегося золота. После него осталось много патентов, пояснила она. Настоящий Дедал. Сейчас она, казалось, внимательнейшим образом разглядывала вензель на дне бокала — переплетенные буквы АП, которые я уже и сам заметил.
— Скажите, господин Инчболд, — начала она после паузы. — Подъезжая к Понтифик-Холлу, не обратили ли вы случайно внимания на те раскопки, что ведутся на лужайке и подъездной дороге?
