– Джесси обещает стать красавицей, правда? И она легко поддается чужому влиянию!
– Что ты имеешь в виду?
– О, не могу сказать. В ней есть что-то такое, что напоминает мне мои ранние годы.
Рейчел задумчиво отозвалась:
– Она, безусловно, видит больше, чем могут подумать окружающие.
Потом она спросила Крисси, долго ли они с Мэттом живут вместе и как они познакомились.
Крисси вроде бы отзывалась с готовностью, но на заданные вопросы не отвечала. Потом она объявила, что Мэтт оказался таким человеком, которому бывает трудно проявлять привязанность.
– Я подумываю, не следует ли мне завести другого, прежде чем мое тело станет уже совсем никуда не годным. Как эта ежевика. Пока дьявол на меня не плюнет. – Крисси улыбнулась. – Рейчел, ты должна понимать, когда я шучу.
Хотя жаловаться на свою сообразительность Рейчел не приходилось, она смутилась и в свою очередь тоже пошла на откровенность. У нее такое чувство, призналась она, что Джеймс и Сабина пригласили ее в эту поездку из жалости. Крисси понимающе кивнула, но не сделала ни малейшей попытки опровергнуть эту гипотезу. Во всяком случае, она и виду не подала, что знает о бывшей связи между Рейчел и Джеймсом. Сабина, очевидно, пребывала в полнейшем неведении на сей счет, но относительно Крисси с Мэттом Рейчел не была столь уверена. Затем Рейчел поведала о недавнем окончании долгого романа с ее бойфрендом. Крисси слушала с интересом и задавала вопросы. Разумеется, она спросила, было ли у ее экс-любовника в штанах что-нибудь достойное внимания.
– Не особенно.
– А, ну тогда, конечно, нужно было его турнуть.
Рейчел внезапно взвилась на дыбы:
– Что за бред! Есть вещи куда важнее!
Крисси быстро отступила:
– Ты права. Иногда даже меня тошнит от собственных глупостей.
Озадаченная Рейчел испытующе взглянула на Крисси. Маска разбитной ведьмы оказалась тонкой, как батист, и под ней впервые проглянула хрупкая фарфоровая кукла.
Уязвимость Крисси заставила ее собеседницу смягчиться:
– Давай расплатимся и пойдем.
Между деревней и перепланированной фермой стояла старая церковь – невысокое здание с крутой крышей из темной черепицы и колокольней. Старый кирпич цветом напоминал подгнившее кофейное зерно, и атмосфера разрушения вокруг здания казалась еще более губительной из-за пяти густых ядовитых кипарисов, торчащих жесткими стрелами из сухой земли неухоженного кладбища, обнесенного каменной стеной.
Они побродили между памятниками и могильными плитами, очарованные, но и растревоженные галльским обычаем выставлять фотографии почивших. Церковь была заперта. Огромная замочная скважина позволяла предположить, что открыть замок можно только с помощью исполинского железного ключа. Рейчел наклонилась и прильнула к скважине, не получив, однако, возможности много разглядеть внутри.
– Ты когда-нибудь трахалась на кладбище? Рейчел отпрянула от двери:
– Ты потратила день на то, чтобы меня шокировать? Это уже становится скучно.
– Нет, что ты! Просто я любопытная. – Это было правдой. Крисси не старалась шокировать. Она была искренне заинтересована в том, чтобы выяснить, в какой степени опыт других людей согласуется с ее собственным опытом. Она уже жалела, что открыла рот. Последствия ее поступков никогда не причиняли ей вреда, пока не вылетят слова.
Но теперь интересом прониклась Рейчел. У нее самой было прошлое, которое подлежало исследованию.
– Я уверена, что ты собираешься мне об этом рассказать.
– Нет. Это было давным-давно. Такие дела… даже вспоминать не стоит.
– Крисси!
– Ну, было со мной такое, что мне пришлось нарушить все правила. Сущее детство. Пойдем! От церквей меня в дрожь бросает.
Крисси поспешила к выходу с кладбища и скорым шагом устремилась к дому. Вернувшись, они увидели, что все лежат вокруг бассейна. Сначала Крисси одарила Мэтта жарким поцелуем в губы, а потом помахала пакетом с ежевикой.
– Ягоды большие, как твои яйца! – засмеялась она. А потом вспомнила о присутствии детей и зажала рот рукой. – Прошу прощения! – простонала она.
Рейчел переоделась в купальник и подивилась, как долго может тянуться лето, прежде чем плюнет дьявол.
5
«Где Джеймс?» – хотелось знать каждому. Джесси оглянулась вокруг в надежде, что ответит кто-нибудь другой. После долгого периода молчания, в течение которого солнце успело заметно переместиться на небе, Сабина вздохнула и поправила темные очки у себя на переносице.
– Он еще не вставал.
– В полдень? – изумился Мэтт. – Не может быть. Пойду-ка подниму его.
– Не трогай Джеймса, – посоветовала Сабина. – Он тебя не поблагодарит.
Но Мэтт не внял совету. Он поспешил к дому и явился в хозяйскую спальню. В комнате с закрытыми ставнями было темно. Пахло грибами, плесенью и, возможно, сухими остатками гниения, накопившимися под половицами. Джеймс лежал скорчившись под одеялами. Первым побуждением Мэтта было запрыгнуть на однокашника, как сделал бы пятилетним мальчишкой, но вместо этого он открыл деревянные ставни. Створки со скрипом разошлись, и дневной свет хлынул в комнату, едва ли не зашипев при соприкосновении со зловонной тьмой.
Джеймс застонал.
– Что происходит? – спросил Мэтт.
Джеймс заворочался в постели.
– Это ты о чем?
– Мы здесь уже третий день, и начиная с самого приезда ты держишься так, будто тебе все здесь противно. В чем дело? Ты завел себе подружку в Англии? Я угадал?
– Нет.
– Ни с кем не хочешь разговаривать. Изображаешь отвращение каждый раз, когда кто-нибудь открывает рот. Дни напролет валяешься в постели.
– Отстань, Мэтт. Я скоро поднимусь.
– Я хотел бы знать, собираешься ли ты играть в эту говенную игру целых две недели. Мне-то, в общем, все равно. Просто чтобы я зря не беспокоился. Господи, как в этой комнате воняет!
– Меня тошнит, Мэтт. Мэтт взглянул на Джеймса:
– Перепил?
– Нет, не перепил. Мне тошно. Я болен.
– Хочешь, вызовем врача?
– Я уже консультировался с врачом. Дома. Послушай, я болен. Ничего не говори об этом Сабине. Она не знает.
– Да о чем же мы тут толкуем?
Джеймс сел на кровати. Глаза, налитые кровью. Мертвенно-бледная кожа лица.
– Я действительно не хочу больше об этом говорить, но ты мог бы мне помочь во время нашего отдыха.
Мальчишеское озорство Мэтта мгновенно испарилось.
– Может быть, принести тебе кофе?
– Это было бы очень кстати. Через минуту я встану.
Мэтт удовлетворился обещанием. В кухне он сварил крепкий кофе, тщательно соблюдая предписанные пропорции. На сердце у него было неспокойно. Он не знал, действительно ли Джеймс болен, или просто притворяется, чтобы облегчить себе остаток отпуска.
– Чувствуешь что-нибудь? Где-то глубоко внутри?
Джесси сидела на сухой траве, не уверенная, чувствует ли она что-то особенное. Дом находился за ее спиной, несколько выше по склону. Наставница сидела позади своей подопечной, легко массируя ей плечи.
– Посмотри, Джесси. Что ты видишь?
– Голубое-голубое небо.
– А что-нибудь еще?
– Ничего. Просто голубое небо.
– Поищи крошечные, толщиной с волосок, трещинки в этой голубизне, Джесси. Мельчайшие серебряные искорки – вроде той, которую ты видела, когда она выскочила из зеркала. Они существуют лишь какую-то долю секунды, но они есть. Где-то поблизости была гроза, и она движется к нам. И даже если ты не можешь увидеть, ты должна ее ощутить.
– Каким образом?
– Кожей. Изменением кровяного давления, мозговых волн… Мы недостаточно доверяем человеческому телу. Люди забыли, как снимать его показания. Гроза влияет на все эти признаки. И пробуждает сексуальные силы людей. Моя догадка состоит в том, что ты была зачата после грозы.
– Откуда вы это знаете?
– После грозы люди лучше себя чувствуют. Воздух заряжен электричеством. Он очищен. Насыщен отрицательными ионами. Гром и молния оставляют за собой след, который придает человеку невероятные силы. Это то, что требуется каждому в нашей компании. Хорошая гроза. И, я бы сказала, некоторым это требуется больше, чем другим, и притом как можно быстрее.
– А кому это необходимо больше всех?
– Тут уж не мне решать. Но смотри-ка! Тебе не кажется, что небо изменило цвет за то время, что мы тут сидим? Хоть немножко?
Джесси вгляделась. Было трудно судить, изменилось ли небо вообще. Возможно, его цвет стал более глубоким; а может быть, и наоборот – более водянистым, чем минутой раньше. Временами откровения наставницы начинали вызывать у нее недоверие. Но в это мгновение прядь змеящихся световых нитей вырвалась из внезапно открывшейся расщелины в безжалостной синеве; так заяц, преследуемый собакой, порой мелькнет на краю подлеска и сразу скроется из вида.
– Ой! Я что-то видела! – Она обратила к наставнице широко раскрытые глаза. Все, что та ей говорила, было правдой!
