От этих слов она едва заметно вздрогнула. Ее взгляд вновь теряется вдали, перемещается на плечо Летуаля, колеблется, касается уха, достигает левого глаза Артура; тот продолжает серьезным тоном ученого:
– Ваш голос – это статуя, упавшая с пьедестала.
– Если бы только это…
– Не всё сразу. Сначала мы восстановим основание расслаблением; пьедестал – дыханием. И наконец, мы снова высечем из мрамора статую – собственно голос. Если это нам не удастся, придется делать операцию. А пока не заполните ли этот листок?
Она повинуется, чуть склонив голову, так что оранжевый ореол стеклянного шара лампы освещает висок, линию затылка, черную блестящую прядь. С освещенной стороны на креольской сережке мерцает искорка – в ритме движений руки. Закончив, она протягивает ему плотную карточку. Он читает информацию о той, которая только что официально стала его пациенткой. Она ждет, ритмично покачивая ручку между указательным и большим пальцем.
– Вы не заполнили графу «профессия».
– Я же сказала, для моей профессии голос не имеет значения.
– То есть когда вы работаете, вы не разговариваете?
– Никогда.
– Ага. Вы работаете в одиночестве. Так и запишу.
– Да, в одиночестве. Надо же, вы левша. Он поднимает перо от листа.
– Я левша, только когда пишу, – оправдывается он, – а обычно правша. В общем, так называемый ложный левша. Вы хорошо спите?
– Как младенец.
– Ложитесь поздно?
– Да, очень поздно.
– Вы пьете спиртное?
– Я люблю крепкие напитки.
– Кофе?
– Не могу без него обойтись.
– Это вызывает раздражение. Ваши голосовые складки вибрируют, касаясь друг друга от ста до двухсот раз в секунду. Советую вам выпивать по меньшей мере восемь стаканов воды в день. Пейте воду. Я рекомендую моим пациентам-певцам следить за тем, чтобы цвет мочи был бледным, чтобы голос звучал чисто.
– Цветистый допрос, ничего не скажешь. Мои ответы вам подходят?
– Мне принципиально важно узнать ваши вокальные данные. Вы понимаете, чтобы изменить голос, надо поменять многое.
– Я стану другим человеком?
– До этого дело не дойдет.
– Жаль.
– А вы стремитесь именно к этому?
Она смотрит Артуру прямо в лицо, в ее взгляде и жесткость, и уязвимость. Ее губы чуть приоткрываются, и она завершает разговор двумя словами:
– Кто знает?
У нее властная улыбка; ему еще предстоит ее увидеть. Он закрывает колпачок ручки, встает. Открывает перед ней дверь, провожая ее. Она уходит быстрыми тихими шагами.
* * *
Она возвращается. Снова вечером. Она всегда назначает сеансы на вечер. Ей так больше нравится. В этот час она ни с кем не рискует столкнуться. Она в строгом костюме Она колеблется между креслом и кушеткой. Он указывает ей на кушетку. Она ложится. Он останавливает ее, просит снять туфли, часы, колье, браслет, кольцо, – все, что сдавливает конечности, шею, дыхание. «Обычно, – говорит он, – пациентка остается в одном белье. В данном случае, – уточняет он тотчас же, – в этом нет необходимости».
Она расшнуровывает высокие ботинки, сначала на правой ноге, стягивает гольфы, расстегивает потертый ремешок роскошных мужских часов, снимает кольцо серого золота с желтым камнем, оставляет две креольские сережки-колечки и подставляет Летуалю затылок.
– Расстегните, пожалуйста, колье.
Он снимает с нее ожерелье. Она ложится на кушетку – тонкие босые ступни вместе, покрытые бесцветным лаком закругленные ногти, блестящие, как гребешок на краю морской раковины. Взгляд Артура задерживается на них на секунду дольше, чем надо.
– На этом сеансе вам предстоит расслабиться. Мы начнем восстанавливать пьедестал. Помните?
Они начинают. Он раздражен. Ему не нравится по-военному четкое выполнение инструкций. В реальной жизни это было бы само совершенство. Но здесь ему хочется, чтобы пациентка действовала в своем ритме, не спешила повиноваться сразу же, чтобы она дала себевремя вздохнуть свободно, посмотреть на себя. Он советует ей расслабиться, дождаться момента, когда руки и ноги отяжелеют, появится ощущение комфорта. Он подчеркивает: все, что вы делаете, делайте без усилий. Он дает указания четко и точно, сопровождая советы доброжелательной улыбкой квалифицированного врача. Сидя за письменным столом, он выдвигает клавиатуру электрического пианино, нажимает на клавиши, нараспев произнося последовательности цифр.
– Повторяйте за мной. Четыре-пять-шесть…
– Четыре-пять-шесть…
– Семь-восемь-девять…
– Семь-восемь-девять… Скажите, доктор, до каких пор мы так будем считать?
– До двадцати одного. Не отвлекайтесь. Продолжим. Десять-одиннадцать-двенадцать.
Он велит ей не добавлять бесполезных звуков, выпускать поменьше воздуха, не рассеивать дыхание, чтобы звук был лучше. Он просит ее прижать большой палец к основанию гортани, чтобы тембр стал чище.
– Десять-одиннадцать… Не могу.
– Вам больно?
– В горле колет.
– Это все равно что сказать: «Я отсидела ноги, по ним забегали мурашки – я стряхнула их, и муравьи посыпались вниз черной копошащейся массой». Нет. Это был бы кошмар. Здесь кошмаров нет.
Он делает движение, чтобы встать. Испугавшись, она издает совершенные звуки.
– Ну вот! Как только вы видите, что я хочу подойти, вы пугаетесь, и у вас получается.
Поздний вечер, другой сеанс.
– Ваш перстень меня давно заинтересовал.
– Это довольно древнее египетское кольцо. С топазом. Если носить его на правой руке, оно дает защиту.
– Вы чувствуете, что вам что-то угрожает?
– После того, что со мной сделали мужчины, – да.
– А. Пожалуйста, снимите кольцо. Мы поработаем.
Она протягивает ему кольцо с желтым камнем. Он кладет его в пепельницу. Металл глухо звякает о стекло. Они начинают. Он чувствует раздражение. Голос Клер похож на болотный огонек. Он просит у нее звук – она ускользает. Он идет за ней, она снова убегает. До каких пор это будет продолжаться?
– Послушайте, о чем я вас прошу. Дайте мне ноту, одну-единственную. Дойдите голосом от одной точки до другой, чтобы беспокойная гортань не предала вас – не сбившись с пути, не заблудившись. Держите голос, держите! – подчеркивает он. – Это не бабочка, которая порхает туда-сюда, это синица. Вы когда-нибудь наблюдали за полетом синицы. Она летит прямо, не сворачивая, – ведь именно так она спасается от опасности.
Он встал с места, сел рядом с ней на табурет и осторожно, не сжимая, взял двумя пальцами, большим и указательным, верх ее шеи. Он птицелов, его задача – не поранить синицу, но и не упустить.
– Отпустите, – голос Клер просвистел в воздухе как хлыст.
Нет, это не холостой заряд. Артур отстранился.
– Да будет вам известно, что это прикосновение ни в коей мере не является нарушением деонтологии. – В его фразе слышится ирония.
