Сто двадцать тысяч, боже мой, трудно вообще было осознать существование таких денег в природе!
И вот – пожалуйста, перед нами наследник «приваловских» миллионов, основная забота которого поскорее завершить процедуру покупки трехкомнатной кооперативной квартиры на проспекте Вернадского. И при этом деньги его еще не успели испортить. К деньгам он относился с юмором, полностью отрицая свои заслуги в их получении. Со смехом вспоминал, как еще летом они с родителями ездили к родственникам на Украину в плацкарте. А деньги уже были. Просто в голову не приходило, что можно СВ взять или купе.
Молодец, свой парень, не зазнался.
Только беда в том, что мне, сыну таких же известных в своей области инженеров, мысли об СВ даже близко не подходят. Денис небрежно кидает красный червонец на столик в ночном баре Шереметьево. А я прихожу домой и разбиваю свинью-копилку с олимпийскими железными рублями, которые собирал с детства, а потом иду к магазину Нумизмат на Таганке, мокну под дождем и, ожесточенно торгуясь за каждую копейку, продаю их за 2,65 номинала в розницу. Торговля рублями занимает у меня все немногочисленное свободное от тройственной дружбы время.
Но проходит полтора месяца, и рубли заканчиваются.
Я угрюмо молчу, днем, ссылаясь на проблемы с желудком, отказываюсь от обеда. Вечером, в кафе «Лира» на Пушкинской, где двумя годами позже откроется первый «Макдоналдс», я пью пустой чай, но смеющаяся счастливая Королева заказывает на всю компанию бутылку цинандали и гору эклеров. К вину не притрагиваюсь, смотрю тоскливо на пирожные, с ужасом жду счета.
Молчу.
Ира тормошит меня, не понимает, в чем дело, а я позорно, как жеманная девочка, говорю, что болит голова. Приносят счет, Денис беззаботно кидает на блюдечко десятку. Это почти три четверти счета, но не все. Я становлюсь алым, как флаг СССР, и выдавливаю:
– Нет у меня денег, на следующей неделе отдам. Джинсы продам, на крайний случай.
– Так ты из-за денег? – ошарашенно спрашивает Королева.
Я срываюсь, кричу:
– Да, да из-за денег! У меня нет денег, понимаешь? И машины тоже нет, и квартиры! И больше я не могу с вами ходить и не буду. Я не нахлебник. Счастья вам!
Я вскакиваю из-за стола и бегу к выходу.
У выхода меня нагоняет Денис.
– Дурак, – говорит он тихо, – какая разница? Это не мои деньги и даже не родительские. Это глупые совковые деньги от дурости этого глупого государства. Я тут ни при чем, и ты ни при чем. Вернись.
– Ну ты же любишь ее, – тоже тихо отвечаю я. – Так случилось: у тебя есть, у меня нет, иди пользуйся. Я не в обиде, значит – не судьба.
– Я так не хочу, – говорит он, и его красивые синие глаза источают великодушие и благородство.
О господи, он еще и благороден!
Да я бы на ее месте дал ему только за одну белую «шестерку», не считая остального, а он еще и благороден!
Я возвращаюсь за стол лишь затем, чтобы сделать победу Дениса безоговорочной. Он благороден, но и я не хам. Благородство надо ценить и отвечать на него по возможности тем же.
– Извини, Ира, – говорю я, усаживаясь на свое место и набивая рот эклерами, – погорячился, не оценил широты души нашего друга Дениса. Он согласился меня содержать. А я за это решил, что буду свидетелем на вашей свадьбе. На что только человек не пойдет за сладкое!
Белая начинка эклеров, смешанная с шоколадной глазурью, отвратительно лезет из уголков моих губ. Для полноты картины остается только громко рыгнуть и вытереть рот рукавом.
Я закономерно ожидаю пощечины.
После этого можно будет с чувством выполненного долга удалиться.
Вместо заслуженного удара Королева встает из-за стола, подходит ко мне, наклоняется и целует меня в губы.
Прямо в измазанные заварным кремом с шоколадной глазурью губы.
Я не понимаю, что происходит. Я давлюсь кремом и постыдно закашливаюсь, а Королева садится ко мне на колени, умопомрачительным движением языка облизывает свой испачканный рот и мечтательно говорит:
– Ум-м… какой ты вкусный. И какой глупый. С чего ты решил, что я выйду за него замуж? Я за тебя выйду, потом… когда-нибудь. Потому что люблю тебя, идиота.
Немая сцена.
У Королевы в глазах ангелы танцуют менуэты.
На Дениса она даже не смотрит. Он в нокдауне, пытается осознать только что произошедшее.
«Неужели все?» – думает он.
«Неужели все?» – думаю я.
Королева еще раз наклоняется и целует меня в губы.
Мы с ним понимаем. Оба. Окончательно. Бесповоротно.
Все…
Я снова становлюсь цвета флага с серпом и молотом. На этот раз от счастья. И еще – от стыда. Мне очень стыдно перед Денисом. Я же не за этим возвращался.
Я не хотел…
Денис вытаскивает из кошелька еще один червонец, кидает его на блюдечко и, не сказав ни слова, уходит. На полпути к выходу он разворачивается, снова подходит к столу и кладет на него четвертак.
– Это вам на гостиницу или квартиру, в общем, придумаете чего-нибудь…
Он уходит.
Я дергаюсь, хочу ссадить Иру с колен, чтобы вернуть благородному Денису его деньги, но Королева лишь сильнее прижимается ко мне и шепчет сладкими от крема губами:
– Потом отдашь…
И улыбается.
Она так улыбается, что я забываю обо всех деньгах и Денисах на свете.
Я целую ее – и забываю даже о себе.
Боже мой, какими прекрасными юными дураками мы были!
Я, Денис, Королева…
Никогда больше я не испытывал такой глупой и чистой любви. Бывало, любил сильнее, бывало, сдохнуть был готов от любви, бывало, даже почти подыхал, но чтобы так…
Я спрашивал у нее потом: когда она меня выбрала и почему. Она долго отнекивалась, а потом призналась:
– Да еще на дискотеке, где ты качка уделал. Все тривиально, мой дорогой. Сказки не врут.
– А зачем же ты тогда сказала, чтобы Денис тоже был твоим парнем, зачем полтора месяца мучила и меня и его?
– Ну как же не помучить? – удивилась Ира. – Еду, прежде чем съесть, разогревают. Нельзя же как животные – сырым жрать, с кровью…
Эти азы величественной женской логики меня убивали. Я не мог понять, я никак не мог понять…
– Хорошо, допустим, – не унимался я. – Меня нужно было подогреть – гигиена, этикет и все такое, но Денис? Он же хороший парень, он не заслужил, ему за что?
– Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать… Он и правда хороший. Но он и есть – огонь, на чем бы я тебя еще подогревала? Это же так просто, любая девушка это знает, даже самая тупая. И потом, ты не представляешь, как забавно вы оба смотрелись, когда хотели очаровать меня. Особенно ты. С деньгами – это вообще шедевр. Я поняла, что они у тебя кончаются, за два дня до того, как это понял ты сам. Я хорошо умею считать, между прочим. И ты так переживал, так смешно отказывался от еды, никогда не забуду! Чарли Чаплин отдыхает в сторонке…
– Но почему, – продолжал докапываться я до правды, – почему ты выбрала меня, а не его? У него машина, у него деньги, он симпатичный, умный и благородный парень. Кто я по сравнению с ним? Почему?
Ира долго не хотела отвечать на последний вопрос. И только спустя несколько месяцев, после особенно бурного нашего соития, не выдержала и промурлыкала:
– А потому что ты на пятнадцать сантиметров выше, не люблю я маленьких. И плечи у тебя шире. И раздумывать ты не стал, когда ко мне упырь этот приклеился накачанный. И любил, и хотел ты меня больше, чем Денис. А Денис? Что Денис… Слишком правильный, слишком благородный, слишком хороший. Слабый он какой-то. Повезло ему просто с родителями. Пресный он и не опасный. А ты… ты – гад, страшно с тобой, но и весело. И вообще ты, гад, отстань от меня. Расколол девушку, воспользовался положением, как гестаповец какой-то. Отстань!
Слава отважным комсомолкам конца восьмидесятых! Слава последним наивным русским женщинам!
Я благодарен вам и не забуду вас никогда. Вы не были дурочками, вы многое понимали, и женского, природного, от матушки-земли, было в вас немало. Но лишние пятнадцать сантиметров роста, но плечи и буйный нрав затмевали для вас все блага мира.
Сейчас ваши дочки поумнели и измельчали, они отдаются серым духовным и физическим карликам за возможность выплачивать ипотеку в Балашихе. Они накачивают губы ботоксом, чтобы обольстить вялых уродов с их вялыми воровскими бабками. Они отчаялись и потеряли надежду. Они даже стали находить удовольствие в своей черной и беспросветной жизни. Они – не вы…
А вам – слава!
И вам слава, благородные парни – мушкетеры моего поколения! Вам, которые читали правильные книжки, слушали правильную музыку и смеялись над глупым совком. Вам, которые презирали деньги и хотели прожить правильную и осмысленную жизнь.
Всем нам слава, мы были юными наивными идиотами.
Но мы были прекрасны!
Мы были… были… а теперь нас нет. Испарились, исчезли куда-то. Если честно, мы и есть те вялые уроды с воровскими бабками, или мы получаем от этих вялых уродов свои деньги, что еще хуже.
Мы со всем примирились, мы ко всему приспособились, лишь бы нас не трогали. Лишь бы дали возможность выплачивать нам свою мышиную ипотеку за квартиру в Балашихе, или «Мерседес» купить для жены, или домик в Испании, или детей выучить.
