Тот ему этого долго не простит.
Обремененный ненужными мыслями, Фома едва не влетел во внезапно открывшийся черный провал — круглый колодец никем еще не измеренной глубины. Провал был средних габаритов, метра два в диаметре. Обругав себя за лопоухость, Фома сделал шаг назад. Провал остался на месте, но как будто уменьшился вдвое. Еще шаг назад — и дыра в твердой земле исчезла. Полшага вперед — вот она, совсем маленькая, сильно искаженная, рождающаяся как бы из ничего. Одна из подлых ловушек Плоскости и, кстати, одна из наименее гибельных. Конечно, кто упал в дыру, тот пропал, тут и говорить нечего, но черные провалы страшны лишь раззявам. Гляди под ноги — вот и вся профилактика.
Может, и хорошо, что в мутном небе Плоскости не бывает ни светил, ни облаков. Астрономы, метеорологи и эстеты гибли бы пачками. Этот мир с трудом терпит земледельцев и совершенно не выносит мечтателей. Раззявил варежку, загляделся, отвлекся на постороннее — сам виноват.
Километр за километром оставались позади. Как всегда, налетали шквалики, то обжигающе-жаркие, то ледяные. Твердая почва перемежалась с песками, и тут приходилось удваивать осторожность: среди местных песков попадались и зыбучие. Вдали в полном безветрии с далеко слышным шелестом ползли навстречу друг другу две дюны — столкнувшись, замерли. Противно извиваясь, пролетел без дела колючий проволочник — шипастая несъедобная тварь, умеющая подниматься в воздух без всяких видимых усилий. Перебежала дорогу гигантская, в полметра, многоножка и внезапно пропала из виду — надо думать, в том месте прятался еще один черный провал. Все было как обычно.
А дел оставалось невпроворот. Внушить тупому канадцу, полгода назад поселенному в маленьком — на одного — оазисе, что он зря пытается держаться за статус свободного фермера: ни у кого это не получалось, и у него не получится. Затем проверить, как живут Автандил, Юсуф и чета Пурволайненов. Раздать заказанное ими барахлишко. Отдохнуть. Поесть, попить и поболтать. Почувствовать, что нужен людям, привязанным к крохотным оазисам, как глоток свежего воздуха.
Слишком тяжело жить на каком бы то ни было свете, если никому не нужен.
С Юсуфом было легче всего. Он с самого начала необычайно покладисто воспринял весть о том, что земля, на которой ему и двум его женам — Фатиме и Сеиде — предстоит жить, уже принадлежит кому-то, и был приятно удивлен малым размером оброка. Назад в Йемен он не рвался и сильно окреп на полевых работах в своем оазисе, мирно выращивая ячмень, ухаживая за десятком чайных кустов и мечтая о хлопчатнике. Кажется, его удручало лишь отсутствие малейших намеков на мак и коноплю среди местной растительности. Поначалу он, правда, чуть не сошел с ума, пытаясь постичь, куда его с женами занесло по прихоти Аллаха, но потом как-то успокоился.
А с канадцем по имени Джордж Приветт было тяжелее всего.
— Привет, Приветт! — как всегда, по-русски обратился Фома к канадцу, ковыряющемуся на маленькой плантации, и, как всегда, сейчас же перешел на английский. — Как поживаешь? Не надоело еще сидеть на моей земле?
Маленький чернявый канадец в толстых очках на облупленном носу, похожий на кого угодно, только не на фермера, хотя у себя в Канаде он был именно фермером, отбросил тяпку и без большого воодушевления приветствовал визитера:
— Хэлло, Том. Мне жаль, но ты ошибаешься, это моя земля.
— Вот как?
— Покажи документы на право владения, тогда поговорим.
Фома фыркнул.
— Все заново? Какие здесь могут быть документы, ну скажи: какие? Кто их выдаст?
— Тогда разговора не будет.
— Слушай, Джордж, а у тебя документы на право владения этой землей имеются?
— У меня нет документов, — с готовностью признал канадец. — Но я занял пустующую землю, на которую никто не претендовал. Я нигде не видел ни оград, ни заявочных столбов. Я не видел документов. Прежний хозяин не приходил ко мне с претензиями. Я работаю на этой земле. Эта земля — моя.
— Да ты, парень, прямо социалист! — Фома не выдержал — прыснул. — Вот уж не ожидал. Кстати, никакого прежнего хозяина не было. Был прежний арендатор и платил мне десятину…
— Если хозяина не было, тогда и говорить не о чем.
— Есть о чем, поверь. Скажи, где бы ты был сейчас, если бы я не привел тебя сюда? Нет, я лучше спрошу, кем бы ты был, потому что где — никому не интересно. Не знаешь? Я отвечу: то ли сухой мумией, то ли вообще никем, пропал бы без следа. Тут это запросто. Ты жив, парень! Пусть плохая, но это жизнь! Ходить по Плоскости ты не умеешь, я видел, так что в ученики ко мне не просись. Кем тебе еще быть, кроме как крестьянином на моей земле?
— Свободным фермером. — Канадец упрямо гнул свое. — Я благодарен тебе, Том. Но я сам себе хозяин.
— А сумеешь?
— Почему нет? Соберу урожай, продам излишки, куплю технику…
Фома только пожал плечами. Было в этом сморчке что-то трогательное. Слушаешь и не знаешь: то ли побить дурачка, то ли и дальше умиляться…
— Очнись, Джордж! — сказал он наконец. — Не я же выдумал такой порядок. И никто не виноват, что ты здесь очутился. Так получилось. Плоскость не такова, какой тебе хочется ее видеть. У нее свои законы. Они диктуют, кем тебе быть: или зависимым крестьянином, что скорее всего, или феодалом. Третьего не дано. Пойми, феодал служит связующим звеном между обитателями оазисов. Феодал ходит по Плоскости и остается цел-невредим. Тут нет ничего сверхъестественного, это просто талант. И я знаю талантливых людей, избравших сидячую жизнь взамен опасной. А феодализм на Плоскости своеобразный. Это по сути выгодный всем симбиоз. Только так тут и можно выжить, а иначе сгинешь. Свободного рынка здесь нет и техники тоже. Не хочешь платить оброк лично мне — ладно, я не гордый, отведу тебя к соседям. Только у них будет то же самое. Это я тебя пока что уговариваю, а другой возьмет да и сгонит с земли — иди подыхай, раз такой непонятливый…
Против воли в его голосе прозвучала угроза. Уловив чутким ухом изменение тона, канадец проворно схватился за тяпку: давай, мол, подходи, кровосос.
— Не беспокойся. — Фома подавил усмешку. — Я не собираюсь ни бить тебя, ни убивать, ни сгонять со своей земли. Сам уйдешь. Ты на тяпку-то свою посмотри внимательно. Ничего не замечаешь?
Опасаясь подвоха, канадец мельком обозрел свое орудие труда.
— Смотри внимательнее и не бойся, я на тебя не прыгну. Ну? Ничего не замечаешь? Ты не на дерево, ты на железо смотри. Похоже на настоящее, верно? А только оно эфемерное, и весь твой инструмент эфемерный. Я сам его выспал. Скоро он распадется в пыль, и что ты тогда делать будешь? Обходиться деревяшками? Пяткой землю ковырять? Посуду из глины лепить? А ты поищи хорошую глину! Огонь уже сейчас трением добываешь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
