– Впрочем, если хорошенько подумать, Мик, – проговорил Моррисон Пиккенс, – я больше не буду предлагать тебе выпить. Давай лучше перекусим.
– Я не голоден и про голод забыл много лет назад. Но она голодна.
– Кто? – немедленно спросил Моррисон Пиккенс.
– Кей Гонда, – ответил Мик Уоттс.
– А ты знаешь, где она теперь собирается есть?
– На небе, – ответил Мик Уоттс. – На синем небе посреди белых лилий. Очень белых лилий. Только она туда не попадет.
– Не понимаю тебя, Мик. О чем ты на этот раз?
– Не понимаешь? Она тоже не понимает. Только все это бесполезно. Бесполезно даже пытаться распутать этот клубок, потому что как только начинаешь его мотать, немедленно оказывается, что на руках твоих больше грязи, чем ты в состоянии стереть. Во всем мире не хватит полотенец, чтобы стереть ее. Не хватит, понимаешь. В этом и вся беда.
– Ладно, забегу к тебе в следующий раз, – проговорил Моррисон Пиккенс.
Поднявшись, Мик Уоттс пошатнулся, выудил бутылку из-под стола, основательно приложился к ней, и, снова выпрямившись в полный рост, поднял сосуд к потолку, и, покачиваясь на ногах, торжественным тоном произнес:
– Великий поиск. Поиск не имеющих надежды. Почему не имеющие надежды всегда хотят надеяться? Почему нам нужна эта самая надежда, если нам становится лучше, когда мы даже не подозреваем, что ее можно обрести? Почему она делает это? Почему ей нужно причинять себе боль?
– До свидания, – распрощался Моррисон Пиккенс.
В последнюю очередь Моррисон Пиккенс на своем пути посетил костюмерную Кей Гонды. Ее секретарша, мисс Терренс, как обычно, находилась в приемной. Мисс Терренс не имела никаких известий от Кей Гонды уже два дня, однако каждый день являлась в костюмерную в точности в девять утра и просиживала за безупречным стеклянным столом до шести вечера. Мисс Терренс была в черном платье с ослепительно белым воротником. На носу ее сидели квадратные, без оправы очки, отлакированные ноготки отливали розовым перламутром.
Мисс Терренс ничего не знала об исчезновении мисс Гонды. Она не видела ее с тех пор, как мисс Гонда два дня назад отправилась в Санта-Барбару. Однако она предполагала, что после того обеда мисс Гонда возвратилась в студию, скорее всего уже ночью. Ибо когда она, мисс Терренс, вошла в костюмерную на следующий день, то заметила, что из разложенной веером корреспонденции мисс Гонды исчезли шесть писем.
2
Джордж С. Перкинс
«Дорогая мисс Гонда!
Не скажу, что я являюсь постоянным посетителем кинематографа, однако ни одной вашей картины я пока не пропустил. И я даже не могу сказать, что так уж люблю ваши фильмы. Например, комедии с Вилли Вуки нравятся мне куда больше. Однако в вас есть нечто такое, что я непременно должен видеть. Иногда мне кажется, что в тот день, когда я перестану хотеть видеть это… в тот день я пойму, что более не живу на свете. Это нечто такое, чему я не могу даже дать имени, нечто такое, что у меня было, и я потерял его, но вы храните его для меня, храните для всех нас. Оно было у меня давным-давно, еще в детстве. Вам известно, как это бывает: когда ты очень молод, впереди тебя ждет нечто, настолько огромное, что ты боишься его, боишься, но ждешь, и оттого так счастлив. Но годы проходят, и оно так и не приходит. A потом ты однажды вдруг обнаруживаешь, что больше ничего не ждешь. Тобой овладевает печаль, и это глупо, потому что ты даже не представлял, чего именно ждешь. Я гляжу на себя и не знаю. Но когда смотрю на вас, знание возвращается.
И подчас я думаю, что, если бы каким-то чудом подобное вам существо вдруг объявилось бы в моей жизни, я бросил бы все, последовал бы за вами и с радостью положил бы свою жизнь к вашим ногам, ибо, понимаете ли, я еще остаюсь человеком.
Подлинно ваш,
Джордж С. ПеркинсСаут-Гувер-стрит,Лос-Анджелес, Калифорния».
Днем 5 мая Джорджа С. Перкинса повысили в должности. Его возвели в сан помощника директора консервной компании «Нарцисс». Босс вызвал его в свой кабинет, чтобы поздравить, и сказал:
– Если кто-то когда-то и где-то заслуживал повышения, так это ты, ДжиЭс.
Джордж С. Перкинс расправил свой вязаный галстук в зеленую и синюю полоску, моргнул, кашлянул и ответил:
– Спасибо за честь, доверие оправдаю.
На что босс проговорил:
– Кто бы сомневался, старина. А как насчет порции декокта по такому случаю?
Джордж С. Перкинс проговорил:
– Не имею никаких возражений.
Босс наполнил два бокала с красными кромками и забавными черными фигурками пьянчуг, цепляющихся за фонарные столбы. Джордж С. Перкинс поднялся, принимая бокал, поднялся и босс, и они чокнулись через стол.
– Ну, за твое, – молвил босс.
– Не сглазь, – ответил Джордж С. Перкинс.
Они опорожнили бокалы, и босс продолжил:
– Наверняка ты хочешь скорее попасть домой и рассказать новость своей малышке.
– Миссис Перкинс будет очень благодарна, так же, как и я, – проговорил Джордж С. Перкинс.
За дверями кабинета босса менеджер по рекламе – остряк по природе – загнул колечком жидкую светлую прядку посреди скальпа Джорджа С. Перкинса со словами:
– Всегда знал, что ты у нас такой способный, старина, старина, старина.
Джордж С. Перкинс уселся за стол, чтобы закончить свое дневное задание. Последние двадцать лет он проводил за этим столом каждый рабочий день. Он знал его крышку от каждой прожилки старого дерева до обугленного пятнышка, которое некогда оставила на поверхности беспечно брошенная кем-то сигарета. Он так и не заметил, как и когда с широкой поверхности исчез яркий блеск, как скрестились на ней длинные серые полосы. Не заметил он, и как залегли между его пальцами мелкие морщинки; ведь ладони его оставались прежними, белыми, мягкими, с пальцами слишком короткими для тела, а когда он сжимал их в беспомощные небольшие кулаки, на запястьях залегали мягкие, как у младенца, похожие на браслеты складочки.
Лицо его не переменилось, кабинет не изменился, все вокруг оставалось неотвратимо знакомым, подобно чертам его собственного лица. Ножки шкафа с необходимыми документами успели глубоко врасти в ковер, который солнце опалило и сделало сероватым, оставив более насыщенное коричневое пятно под шкафом. Джордж С. Перкинс сидел на своем месте, когда в доме его ожидала невеста, сидел, когда торговец подержанными автомобилями ожидал его в своей конторе с первым в его жизни автомобилем, сидел, пока его жена в госпитале ожидала новую жизнь, уже готовую присоединиться к их собственным. И смотрел – с надеждой, с горечью, с радостью, с усталостью в одно и то же, находящееся рядом с акварелью пятнышко – серое, похожее на кролика с округлым рыльцем и одним длинным ухом.
На полке возле окна выстроились ряды жестяных банок с яркими, зелеными, красными, розовыми этикетками, постепенно выцветавшими до одного пыльно-желтого колера: грушевое и яблочное повидло, рубленое мясо и лососина. Строй их напоминал прямую неподвижную решетку. Иногда ему в голову приходила дурацкая мысль: что будет, если эта решетка перекроет окно? Однако банки с лососиной ему нравились, потому что он сам предложил рисовавшему этикетку художнику изобразить на ней пучок зеленой петрушки возле сочного розового куска рыбы на белой тарелке, на что тот ответил:
– Прекрасная идея, мистер Перкинс. Именно то, что надо. Взывает к чувству прекрасного.
За окном до самого горизонта тянулся бесконечный лес крыш и печных труб. Небо позади крыш обретало цвет грязновато-бурый со слабым красноватым оттенком, какой бывает в кухонной миске после мытья посуды, в которой подавали свеклу. Однако на общем коричневатом фоне присутствовало и несколько розовых пятнышек, нежным отливом напоминавших весенний яблоневый цвет. Джордж С. Перкинс еще помнил, что много лет назад в этот час наблюдал розовое пятно за карнизом высокого старого дома и невольно гадал о том, что находится там, за домом, и еще дальше, за розовым пятном, в каких-то неведомых странах, где солнце еще только что встает, и что могло бы случиться с ним в неведомой дали, куда он непременно попадет однажды. Впрочем, воспоминание это много лет не приходило к нему, а старый дом скрылся за огромным черным небоскребом, на крыше которого выставили рекламный знак фирмы «Моторные масла “Торнадо”», путаным металлическим силуэтом вырисовывавшийся на фоне заката.
Джордж С. Перкинс взял два письма из недавней почты… первое было из знаменитого гольф-клуба, с приложенным конвертом для вступительного взноса, а другое – от дорогого портного. Адрес портного он обвел красным карандашом. «Надо бы поискать хороший спортивный зал, – подумал он, – пора что-то делать с этим брюшком, которое испортит самый лучший костюм, брюшком, еще не внушительным, но все-таки проступавшим».
За окном зажглась вывеска «Моторные масла “Торнадо”», огромные литеры вспыхивали и гасли, густые капли, очеркнутые желтыми неоновыми трубками, судорожно стекали из длинной масленки в подставленное ведерко. Джордж С. Перкинс поднялся и запер свой стол, насвистывая мотивчик из музыкальной комедии, который подхватил в Нью-Йорке во время своего медового месяца. Менеджер по рекламе промолвил:
