Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она вернулась. Он немного приподнялся на локте и развернулся вправо, чтобы было удобнее наблюдать за ней. Неожиданно он обратился к ней с просьбой, которая была, пожалуй, самой странной из всех, какие она когда-либо слышала.
— У тебя найдется какой-нибудь крем или что-нибудь в этом роде? У меня почему-то страшно пересохли губы.
Она принесла свою сумочку, что лежала па диване, открыла ее и, поискав немного, вытащила из нее круглую баночку. Отвернув крышку, она протянула ему крем, при этом ее грудь проплыла в каких-нибудь нескольких дюймах от его глаз, и смазала его сухие губы.
— Теперь лучше, нет? Выпей, дорогой!
Она слегка распустила галстук у него на шее и занялась рубашкой, расстегивая одну за другой верхние пуговицы и каждый раз нежно касаясь пальцами его груди.
Брауни-Смит испытывал при этом почти невыносимое эротическое наслаждение, но он понимал, что скоро все это кончится. Совершенно неожиданно он снова обратился к ней с довольно необычной просьбой.
— Ты не могла бы приоткрыть шторы, хотя бы немного?
Женщина направилась к окну, чтобы выполнить его просьбу. Когда она вернулась, то увидела, что его пиджак, до сих пор аккуратно висевший па спинке кровати, съехал на постель. Взглянув на его неподвижное тело, она заметила предательское пятно, проступившее впереди на его темно-синих брюках. Глаза его были закрыты, дыхание ровное, правая рука свободно свисала с кровати вниз. Ей бросилось в глаза, что на указательном пальце не хватает одной фаланги. Стакан, что стоил рядом на столике, теперь был пуст. Она осторожно взяла его правую руку и положила ее вдоль тела, внезапно испытав острый прилив нежности к этому человеку. Затем она торопливо оделась, отперла дверь и шепотом сказала что-то человеку, стоявшему в соседней комнате. Это был тот самый мужчина, который читал книгу «Я знаю твои номера, Кехель».
Она сделала свое дело.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Пятница, 11 июля
Женщина с сомнительной репутацией пытается снять напряжение, но она устроена так, что часто размышляет о том, что ей хорошо платят за то, чтобы она выполняла свои обязанности.В тот же день, когда имели место события, описанные в предыдущей главе, ближе к вечеру, в своей квартире в одиночестве сидела женщина. Это была однокомнатная квартира на верхнем этаже, с ванной комнатой и кухней, в доме, расположенном на одной из улиц к югу от Ричмонд-Роуд. С тех нор как она вышла из метро на станции «Ист-Патни», прошло лишь полчаса, и она чувствовала себя усталой. Как часто проделывала она это утомительное путешествие! От «Площади Пиккадилли» до «Олс Корг», пересадка и через Темзу до «Патни». Было бы гораздо удобнее и проще жить в Сохо. Она вполне могла бы пойти на это! Но ей нравилась ее двойная жизнь, две практически не пересекающиеся сферы существования. Здесь, в респектабельном буржуазном районе, она была для всех женщиной среднего возраста, которая работала где-то в городе. Здесь она жила в основном только для себя, тихо, комфортно, с удовольствием. Она выплачивала арендную плату и налоги, оформляла квартирные счета и обставляла свою квартиру с расточительной роскошью. Кроме того, ей действительно нравилось, что она живет здесь уединенной жизнью и что здесь никто никогда не бывает, кроме женщины, которая приходит убираться на два часа в неделю. И еще конечно же не считая того мужчины, который был здесь четыре дня назад.
Женщина, о которой идет речь, выглядела лет на сорок, хотя на самом деле ей было около пятидесяти, что, впрочем, не бросалось в глаза. У нее была красивая пышная грудь, а бедра немного раздались лишь в последние несколько лет. Кроме того, у нее были по-прежнему стройные ноги с тонкими щиколотками. Конечно, можно было наметить несколько предательских морщинок вокруг губ и в уголках глаз, но сам рот не утратил еще своей прелестной чувственности, и сами глаза тоже были чистыми и ясными, как летний полдень в предгорных районах Швеции.
И все же в тот вечер в ее глазах отражались лишь грусть и печаль. Она устроилась в кресле и долго сидела совершенно неподвижно, вытянув ноги и уронив светловолосую голову набок, глядя застывшим взглядом на уилтонский ковер, богато украшенный узорами. Чувство удовлетворения и даже триумфа все еще не покидало ее, но одновременно к этому примешивалось какое-то напряжение и ощущение подавленности. Это состояние в последние несколько часов начало неумолимо перерастать в раскаяние, вызванное ощущением собственной вины.
Вся эта история началась ранним утром в прошлый понедельник, почти сразу после того, как сауна на Бруэр-Стрит открыла свои двери для мужчин, столь часто посещавших это заведение. Впрочем, справедливости ради нужно сказать, что в этом не было ничего необычного и непорядочного. Просто все джентльмены и леди понимали, что после некоторого приятного возбуждения за хорошую плату им станет доступна вся полнота утонченных эротических наслаждений.
Среди постоянных, но не самых желанных гостей встречались мужчины среднего и даже совсем, если можно так выразиться, зрелого возраста. Некоторые из них были окончательно и безнадежно стары, однако могли компенсировать это своим богатством, что, собственно, было самым важным. Благодаря щедрости этих клиентов дирекция могла позволить себе выплачивать своим очаровательным дамам столь сказочное жалованье, о чем хозяйка квартиры часто напоминала себе. Ведь здесь она действительно получала гораздо больше, чем прежде, когда она занималась стриптизом в одном из клубов Сохо, кочуя от одного помоста к другому с огромным чемоданом костюмов. Было около половины одиннадцатого, когда тот самый мужчина пришел к ним в сауну. Он сказал, что его интересует только сауна, и — ничего больше. Она прекрасно знала, что сначала так говорили все, но впоследствии влажность и жар постепенно начинали оказывать на них расслабляющее действие, которое почти всегда вело к другим желаниям. Что же касается мужчины, о котором идет речь, то он в течение нескольких минут смущенно и в то же время придирчиво разглядывал их фигуры, внешность, глаза и после тщательного осмотра остановил свой выбор на ней. Его проводили сначала в парную, а оттуда в один из отдельных массажных кабинетов, где за дополнительную плату в размере двадцати фунтов полуголые девочки с опытными пальчиками демонстрировали свое мастерство.
Сидя на диване, он обильно потел, укутанный в белую махровую простыню, доходившую ему до бедер. Она же, прохладная и элегантная, была одета в обыкновенный белый халатик в виде туники, под которым был лишь тоненький прозрачный бюстгальтер и легкие трусики.
— Думаю, вам будет приятнее, сэр, если вы ляжете на диван. Ложитесь на спину, — произнесла она.
Не сказав ни слова, он машинально подчинился ей, лег на спину и закрыл глаза, а она встала позади него и принялась нежно массировать его грудь и шею.
— Так хорошо? — спросила она.
— Прекрасно.
— Расслабьтесь немного, — снова сказала она и, просунув руки под полотенце, нежно и чувственно стала массировать его плечи своими сильными ухоженными пальцами с маникюром, двигаясь от шеи к подмышкам. Затем она подошла к дивану сбоку, как делала это уже тысячи раз, и наклонилась к нему. Две верхние пуговицы на ее тунике были уже расстегнуты. — Если хотите, я могу раздеться, пока массирую вас.
Это был беспроигрышный вопрос: почти всегда такого рода предложения принимались, даже тогда, когда стоимость этой необязательной услуги называлась заранее.
Женщина была чрезвычайно удивлена, обнаружив, что ее покладистый и уступчивый клиент медленно сел, протянул к ней руки и спокойно застегнул пуговицы на ее тунике. Потом он снова натянул свою белую простыню на плечи и сказал;
— Нет, не надо.
Но то, что он произнес дальше, удивило ее еще больше.
— Думается мне, что мы с вами когда-то встречались. Во всяком случае, я знал вашего отца. Мы можем поговорить здесь?
Ее отца! Да, она еще помнила его. Помнила те бесконечные скандалы, которые она слышала из своей спальни, когда этот пьяница приходил домой из местного трактира, скандалы, забывавшиеся по утрам, как только начинались обычные хозяйственные дела.
Наступил 1939 год, и отца призвали в армию. Ей было тогда всего восемь лет. Когда спустя три года в их дом пришло известие о его смерти, она восприняла это как продолжение его и без того длительного отсутствия. Конечно, у нее сохранилось много воспоминаний о нем: фотографии, письма, одежда и даже обувь. И все же смерть отца не стала для нее трагедией. Что же касается ее матери, которая долго горевала и плакала в разлуке с мужем, его смерть потрясла ее. Пытаясь облегчить, насколько это было возможно, горе матери, девочка прилагала огромные усилия, чтобы лучше учиться, и регулярно помогала по дому. Она никогда не позволяла себе быть грубой с матерью и сознательно гасила в себе все проявления подросткового упрямства.
