Еще в ранней юности, при жизни отца, Елизавета Петровна покоряла современников умением танцевать. Добавим к этому, что дочери Петра Великого был присущ отменный вкус в умении одеваться и причесываться: «В обществе она является не иначе как в придворном костюме из редкой и дорогой ткани самого нежного цвета, иногда белой с серебром. Голова ее всегда обременена бриллиантами, а волосы обыкновенно зачесаны назад и собраны наверху, где связаны розовой лентой с длинными развевающимися концами. Она, вероятно, придает этому головному убору значение диадемы, потому что присваивает себе исключительное право его носить. Ни одна женщина в империи не смеет причесываться так, как она».
Нужно ли говорить, что, обладая всеми этими качествами, Елизавета Петровна необычайно любила устраивать балы-маскарады, слава о которых разнеслась по всей Европе.
Елизавета любила праздники страстно! Из Парижа ей прислали описание всех церемоний, празднеств и банкетов, которыми изобиловала свадьба дофина с инфантой Испанской; из Дрездена рисунки, программы, объявления тех торжеств, которыми во время правления роскошного Августа II сопровождалось бракосочетание сына его, царствующего в то время короля Польского.
Все увеселения делились на разные категории, причем каждый раз строго определялось, в каких костюмах должны быть дамы и кавалеры. Так, на «публичные праздники для дворянства», куда допускались купечество и представители других классов общества, дамы должны были являться «в доминах с баутами» и «быть на самых малых фижмах, то есть чтоб обширностью были малые». Строго запрещалось привозить с собою малолетних и употреблять в убранстве хрусталь и мишуру. Дозволялось являться в приличных масках и платьях маскарадных, «токмо кроме пилигримского, арлекинских и не пристойных деревенских». Кроме того, мужчинам строжайше запрещалось иметь при себе оружие.
Особенно популярны были при русском дворе маскарады, которые устраивались два раза в неделю: одни для двора и тех лиц, кого императрица приглашала лично, другие для шести первых классов и «знатного шляхетства».
Каковы бы ни были условия маскарадов, являться на них следовало обязательно. Отказ расценивался как оскорбление августейшей особы или как вызов. При этом условия не всегда приходились по нраву гостям. Так, в 1744 году императрица приказала явиться на маскарад мужчинам без масок в огромных юбках на фижмах и причесанными по последней дамской моде. Дамы, соответственно, облачились в мужские костюмы. Такие переодевания приносили удовольствие, пожалуй, лишь самой императрице, которая была ослепительно хороша в костюме кавалера. Настроение остальных присутствовавших было далеко не праздничным. «На этих маскарадах мужчины были вообще злы, как собаки, и женщины постоянно рисковали тем, что их опрокинут эти чудовищные колоссы, некоторые очень неловко справлялись со своими громадными фижмами и непрестанно нас задевали, ибо стоило только немного забыться, чтобы очутиться между ними, так как по обыкновению дам тянуло невольно к фижмам».
На одном из таких балов-маскарадов с будущей российской государыней Екатериной произошел весьма курьезный случай. Ее партнер в полонезе камер-юнкер Сиверс, довольно высокого роста, был в фижмах, которые дала ему императрица и от которых он поэтому не имел права отказаться. Во время танца, подавая на повороте руку своей партнерше, Сиверс опрокинул своими фижмами находившуюся сзади графиню Гендрикову, и та, падая, толкнула Екатерину Алексеевну. В результате Екатерина упала прямо под фижмы Сиверса, окончательно запутавшегося в своем длинном платье. Все трое оказались на полу, не имея возможности подняться без посторонней помощи[3].
При всем этом на «маскированных балах» церемониал выполнялся весьма строго, что зачастую делало подобные собрания излишне чопорными, а веселость – искусственной. В танцах принимали участие не все приглашенные. Большинство гостей выступали в роли зрителей и в обыкновенных платьях наблюдали за танцующими.
Превратимся и мы в зрителей одного из маскарадов, устроенного во время торжеств по случаю венчания великой княгини Екатерины Алексеевны с герцогом Голштинским, будущим императором Петром III. Маскарад был целиком построен на исполнении четырех кадрилей. Это означает, что четыре группы танцующих, по двенадцать пар каждая, в разноцветных домино исполняли танец в той части зала, которая была заранее отведена для каждой группы. Кадрили не могут смешиваться, о чем танцоров предупреждали при входе в зал. Каждая кадриль отличалась от других цветом бальных туалетов – тоже определенным заранее. Первую группу танцующих пар возглавлял великий князь Петр Федорович; домино этой группы розового и серебряного цветов. Вторую кадриль открывала великая княгиня Екатерина Алексеевна с маршалом Ласси; их цвета – белый и золотой. Во главе третьей группы танцующих шествовала мать великой княгини Голштин-Готторпская принцесса Иоганна-Елизавета в бледно-голубом с серебром (цвета ее кадрили). Наконец, четвертая кадриль – дяди Екатерины Алексеевны, принца епископа Любекского, – в желтом с серебром.
При императрице Елизавете Петровне раз в неделю великий князь Петр Федорович устраивал у себя в кабинете концерт. Праздник организовывала его супруга великая княгиня Екатерина Алексеевна. В один из таких приемов архитектор Антонио Ринальди выстроил большую колесницу, на которой могли поместиться шестьдесят музыкантов и певцов. В разгар праздника гости увидели, как по ярко иллюминированной аллее к ним приближается «подвижной оркестр, который везли штук двадцать быков, убранных гирляндами, и окружали столько танцоров и танцовщиц, сколько я могла найти <…>. Когда колесница остановилась, то игрою случая луна очутилась как раз над колесницей, что произвело восхитительный эффект и что очень удивило все общество». По отзывам современников, гости были в восхищении от этого бала, длившегося до шести часов утра.
Балы и маскарады поражали даже законодателей подобных празднеств – французов, считавших, что превзойти балы в Версале невозможно. Секретарь французского посольства де ла Месселиер сообщал в своих посланиях на родину: «Красота и богатство апартаментов невольно поразили и нас; но удивление вскоре уступило место приятнейшему ощущению при виде более четырехсот дам, наполнявших оные. Они были почти все красавицы в богатейших костюмах, осыпанных бриллиантами. Но нас ожидало еще одно зрелище: все шторы были разом спущены, и дневной свет внезапно был заменен блеском 1200 свечей, которые отражались со всех сторон в многочисленных зеркалах. Загремел оркестр, состоявший из восьмидесяти музыкантов. Великий князь с великою княгинею подал пример танцам. Вдруг услышали мы глухой шум, напоминавший нечто весьма величественное. Двери внезапно отворились настежь, и мы увидели великолепный трон, с которого сошла императрица, окруженная своими царедворцами, и вошла в большую залу. Воцарилась всеобщая тишина. Государыня поклонилась троекратно. Дамы и кавалеры окружили нас, говоря с нами по-французски, как говорят в Париже».
Описываемый графом де ла Месселиером бал, который давала императрица в Петров день, 29 июня 1757 года, имел особое значение в истории российско-французских отношений того времени. В 1756 году маркиз Лопиталь был назначен послом Франции в Петербург, но его выезд отложили из-за покушения 4 января 1757 года на жизнь Людовика XV. Только по выздоровлении короля посольство отправилось в путь. Граф де ла Месселиер находился при новом после, свита которого именно на этом балу была представлена Елизавете Петровне; после этого французские гости были приглашены к участию в танцах, с разрешением танцевать с любой из присутствующих дам. «Зала была огромная, и зараз танцевали до двадцати менуэтов, что производило довольно странную, но в то же время приятную для глаз картину. Контраданцев вообще танцевали мало, всего несколько польских и англезов».
В первом часу пополуночи обер-гофмейстер объявил императрице, что ужин готов. К столу были приглашены особы только первых четырех классов; о своем месте за столом приглашенные узнавали после получения на балу специального билетика, так что случай решал, какой кавалер окажется рядом с той или иной дамой. (Всего на этом ужине за столом находились 66 кавалеров и 42 дамы.)
Итак, приглашенные к ужину перешли в большой, роскошно убранный зал, освещенный 900 свечами. Посредине стоял фигурный стол, ломившийся от самых разнообразных яств, причем прислуживали гостям французские, русские, немецкие и итальянские официанты. Во время банкета с хоров разносилась итальянская инструментальная и вокальная музыка. За этим ужином были нововведения, состоявшие в том, что «после горячего кушанья кондитерами поданы на весь стол, сверх поставленных на столы конфект к филею, разные конфекты, мороженое и фрукты, чего для по весь стол приборы переменены и поданы другие на фарфоровых тарелках, равно как десерт становится».
