– И что же он – жениться хотел или только так – мошну Каролины малость порастрясти? – поинтересовался Стабинь.
– Отчего же не жениться на такой земле, на доме, на скотине – ой-ой-ой добра-то было! Мужик был не промах, к тому же у Каролины родня богатая не то в Австралии, не то в Бразилии.
– Близкие родственники? – спросил Розниек.
– Как же, – заволновалась старушка. – Не кто-нибудь – отец родной. Когда уехал в заморские страны счастья искать, Каролина еще совсем дитем была.
– Ну и как, нашел?
– Да, говорят, вроде бы нашел. На присланные денежки мать Каролины землю вроде бы и купила. Усадьба была как картинка, но назад отец так и не вернулся, говорят, помер на чужбине.
– А кто он был, тот хлыщ ее, не помните? – спросил Стабинь.
Бабушка Салинь, усердно вороша старческую память, зажмурила глаза.
– Из Риги приезжал! – обрадовалась она, что наконец вспомнила. – Важный такой, лысый, и живот у него был как у барина. Каролина его Джоном звала…
– Латышское имя у него, наверно, Янис?
– Это уж я, голубчик, не знаю, и фамилию его тоже не скажу. Запамятовала. Да и пропал он тогда, как в воду канул.
– А может, этот Янис Катрине нравился?
– Полно вам! Этакое чучело! Хотя, по правде говоря, барыня поедом ела Катрину
Стабинь недоверчиво пожал плечами.
– Неужели только из-за этого мать свою дочь возненавидела?
Помолчав, старушка сказала:
– Возненавидела, голубчик, еще и как возненавидела. Разорвать ее была готова. Больно уж хотелось Каролине во второй раз выйти замуж, да женихи как увидят Катыню, так сразу от хозяйки и отворачиваются. Какой же дурень возьмет мать, если у ней дочка загляденье. Каролина от злости, бывало, только что на стену не лезла. "Только после меня пойдешь замуж, – все кричала она, – только после меня! А в приданое тебе – старую клеть, где ты со своим Янко-батраком миловалась!"
– Это с каким же батраком Янкой? – тотчас задал вопрос Розниек.
Старушка смутилась. Было ясно, что она невзначай коснулась чего-то такого, о чем ей говорить не следовало.
– Чего не ведаю, сынок, того не ведаю, – попыталась она увильнуть от разговора. – Катрина была дитем добрым, как родная дочка мне. А потом грех случился. Полюбила она батрака и тайком встречалась с ним в клети. Там барыня их и застигла. Катрину жестоко побила, а Янку со двора прогнала. Ладный был парень, да только беден, – вздохнула старушка. – Нетутошний он был.
– И куда же он делся?
– Ходили слухи, будто в Россию подался, а потом на войне убили.
– Фамилию его не помните? Старушка задумалась.
– Нет, по фамилии никто его не называл, все Янка да Янка. Погоди-ка, он, кажись, в сельсовете в списках павших солдат числится.
– А потом Катрина больше ни с кем не встречалась? – продолжал расспрашивать Стабинь.
– Многие сватались, но Катрина всем от ворот поворот давала. Да вон наш Ошинь и тот два раза ездил свататься. Приезжали и из соседних волостей, только уж не припомню кто. Память слаба стала.
Розниек порылся в портфеле и достал еще один бланк протокола.
– Почему вы называете Каролину Упениеце барыней? – спросил он.
– Барыня она и была. Богатая, скупая и ненасытная, как рысь.
– Тогда, надо полагать, у Каролины Упениеце водились и драгоценности?
– Известное дело. Бывало, как вырядится в Ригу ехать на гулянку – не наглядеться на нее. Бусы, брошки, кольца – чего только не навешает!
– И. после войны тоже?
– А как же, известное дело. Только сама своими глазами я не видела.
– А что барыня делала во время войны?
– Ее тут не было. Перед самой войной барыню выслали. И поделом ей было. С Катриной вот только нескладно получилось. Бедняжка вечно в прислугах ходила, а тут и ей тоже пришлось ехать со владычицей своей. А когда воротились, Каролину не узнать было: сгорбилась, постарела, высохла, но дочку свою держала еще строже. Да и Катрина больше уж не молодка была. С год они тут пожили по соседству с конторой, в избенке для батраков. А после Катрина пошла к больному леснику сиделкой.
– Промеж себя женщины по-прежнему не ладили?
– На старости лет барыня боялась остаться совсем одна и ни на шаг Катрину от себя не отпускала.
Стабинь поерзал на стуле.
– А у Катрины с лесником этим ничего не было? Может, для ревности был повод?
– Еще чего, сынок, придумаешь. Старик хворал раковой чахоткой, дышал на ладан, покуда не отдал богу душу.
– А как же Каролина обходилась без дочери, когда та к леснику ушла?
– А что она могла поделать? Лесник барыню и на порог не пускал. А как помер, Каролина сразу заявилась. Не смогла от нее отбиться Катрина. Такое уж у нее сердце было доброе. Зажили они в Межсаргах вдвоем. Как там у них было, сынок, не ведаю.
Розниек поднял глаза от протокола, в который подробно записывал рассказ старушки.
– Спасибо, бабушка. У меня еще один, теперь уж последний вопрос. Вы случайно не знаете, кто в последнее время бывал в Межсаргах? С кем эти женщины водили дружбу или хотя бы виделись?
– Думаю, вряд ли кто ходил в Межсарги. Хоть наверняка сказать не могу. Чего не знаю, того не знаю.
Мужчины поблагодарили словоохотливую старушку.
– Насчет драгоценностей мог и не спрашивать! – сказал Стабинь, когда они вышли на шоссе. – На ограбление уж насколько не похоже.
– А там и грабить-то было нечего, – добавил Каркл.
Розниек задумчиво сморщил лоб.
– Поди знай, что могла припрятать эдакая старушенция. Но меня заинтересовало еще одно обстоятельство.
– Давай говори, – посмотрел на товарища Стабинь.
– Уже два человека подтвердили враждебность в отношениях между Катриной Упениеце и ее матерью.
– А кто еще?
– Старичок почтальон из Юмужциемса. Он тоже слышал о неудачном сватовстве Ошиня.
Инспектор Каркл, шагавший впереди, оглянулся.
– Почтальон не из здешних, в Юмужциемсе он поселился не так давно.
– Ему Каролина жаловалась, – сказал Розниек.
– Ошинь большой проныра, он мог воспользоваться создавшимися обстоятельствами в Межсаргах и попытаться что-нибудь выжать из старухи.
Стабинь побренчал ключами в кармане, затем вынул и повертел их на указательном пальце.
– Вот такая симфония… – пессимистически вздохнул он. – Пока мы только и делаем, что собираем старые сплетни и гадаем на кофейной гуще.
– Знать прошлое человека необходимо, дружище, хотя бы ради того, чтобы правильно расценить его поступки сегодня, – заметил Розниек философски.
– Видать, тебя опять осенила гениальная идея!
– Наипростейшая – еще раз обследовать окрестности и дороги, ведущие в Межсарги. Не на вертолете же прилетел тот ночной гость.
– Я тоже так думаю. Схожу на всякий случай, поговорю еще раз с людьми. Может, чего-нибудь новенького расскажут.
Стабинь махнул рукой и направился к поселку.
XI
– Вот здесь. – Инспектор Каркл показал место, где лесная тропинка сливалась с глинистой полевой дорогой. Вскоре тропинка ответвлялась вновь, уже в другую сторону от дороги, и вышла лугом к молодой роще. – Это самая короткая дорога из Межсаргов в поселок.
Розниек тщательно вглядывался во все выбоины и бугорки на неровной поверхности дороги.
– Другого пути в поселок нет?
– Есть. Идти надо вдоль болота и через мосток. Направо – в лесхоз, налево – в поселок. Вторая дорога пооживленней, там многие ходят, следов будет тьма. Поди знай, который из них нужный.
– Тут недавно проезжали, – сказал Розниек. – Если и были следы, то их затоптали. Зря понадеялись на интуицию Стабиня. Надо было сразу же обследовать все вокруг.
Каркл тактично помалкивал. Стабиню всегда везло. Он умел разыскать нужных людей, дружески поболтать с ними и быстро выведать нужные сведения. Каркл преклонялся перед его сноровкой. Но зато к техническим средствам Стабинь относился несколько скептически. "Какой толк от следов обуви или отпечатков пальцев, если ты не знаешь, кому они принадлежат, и вряд ли скоро узнаешь. Самая верная техника – людские языки", – любил говаривать он.
Розниека это всегда раздражало, ибо криминалистическая техника была его коньком. Он мог просиживать ночи напролет в лаборатории над своими экспериментами. У Розниека были даже некоторые изобретения в этой области, но из скромности он никогда о них не говорил.
Следователь присел на корточки и что-то внимательно рассматривал через увеличительное стекло. На лице появилось заметное оживление.
– Поди-ка сюда, Алберт, – обратился он к инспектору с несвойственной ему фамильярностью. – Видишь?
Инспектор присел рядом. Ничего особенного он не замечал, разве что полукруглый, довольно глубокий след в красной глине.
– Не от каблука ли этот след? – несмело предположил он.
– Да еще какой! – Радость Розниека была безмерна. – Гляди, задняя кромка врезалась в землю глубже, чем остальная часть каблука. У человека была своеобразная походка. Ногу он, похоже, выбрасывал вперед.
