А в классе уютно потрескивала железная печка. У печки учительница Лали объясняла геометрическую задачу. Третьеклассники сидели за новенькими партами, внимательно слушали.
— Здравствуйте, люди. — В класс вошел Исидор, и ученики встали. — Извините, уважаемая. Помешал?
— Ничего, ничего... Здравствуйте, дядя Исидор. Садитесь, дети.
— Авиа, — прочитал Исидор на конверте. — Заказное. Папишвили Варлааму. — Исидор подошёл к Варлааму, положил на парту конверт и квитанцию. — От Мизандари В. К. Распишись вот тут.
Варлаам неторопливо расписался, старательно выводя каждую букву. Вернул квитанцию. Спрятал конверт в парту и как ни в чем не бывало уткнулся в учебник.
В классе стояла тишина. Ученики и учительница с любопытством смотрели на Варлаама. Исидор постоял, обернулся к Лали, потом заглянул в лицо Варлааму:
— Открой!
— Дома открою! — не отрываясь от учебника, ответил Варлаам.
— Не имеешь права, — сказал Исидор.
Варлаам отложил учебник, полез в карман, вытащил перочинный ножик с деревянной ручкой, открыл, почистил лезвие о брюки. Потом достал конверт, положил его перед собой и аккуратно вскрыл ножом. Класс замер. Варлаам извлёк из конверта глянцевый цветной проспект, на обложке которого красовалась гостиница «Россия». На другой стороне проспекта размашистым почерком было написано: «Моему маленькому Варлааму от любящего дяди».
Снедаемые любопытством дети, потеряв горскую сдержанность, окружили Варлаама. Подошла и Лали.
— Разверни, — потребовал Исидор.
Проспект раскрылся, как гармошка, и предстали картинки из роскошной жизни в гостинице «Россия». На самой большой фотографии три нарядные красавицы, сидя на высоких крутящихся стульях возле никелированной стойки бара, заманчиво улыбались в аппарат. Возле каждой красавицы стояли кавалеры с бокалами шампанского в руках.
— Вот Валико, — сказал конопатый Тариэл, ткнув пальцем в брюнета в полосатом костюме.
Сестра Мимино — артистка Зейнаб Боцвадзе
— А где усы? — засомневалась маленькая Тина.
— Сбрил, — объяснил Тариэл. — Здесь все без усов.
Лали отвернулась. И тут увидела Зарбазана, который незаметно проник в класс.
— А ну, пошел отсюда! — закричала она. — Тебя здесь только не хватало!.. Зарбазан покорно повернулся и вышел из класса. Лали захлопнула дверь.
Хмурый конвоир вел Валико по тюремному коридору. Валико, небритый, осунувшийся, шёл, заложив руки за спину.
— Стой! — приказал конвоир и открыл одну из дверей. — Сюда!
Комната была узкая, выкрашенная в серый цвет. Наверху — маленькое решетчатое окно. Стол и два стула были привинчены к полу. Сидевшая за столом девушка испуганно смотрела на Валико большими светлыми глазами.
— Садись, — приказал конвоир и вышел. Присев, Валико посмотрел на девушку. Та сидела ни жива, ни мертва.
— Здравствуйте! — нарушил затянувшуюся паузу Валико.
— Здравствуйте...
— Вы мой адвокат?
— Меня назначили...
— А сколько вам лет?
— Это моё первое дело, и вы имеете право отвести мою кандидатуру и попросить более опытного адвоката.
— Какая разница...
— Ну что вы! Большая разница. — Девушка стала рыться в папке — Вообще-то, я только выгляжу как девочка. А мне уже двадцать три года... Я на всякий случай записала себе все вопросы. Вот первый: «Валентин Константинович! Что побудило вас совершить этот поступок?»
— Ничего.
— Была у вас раньше неприязнь к Папишвили?
— Нет.
— А за что вы его избили?
— Я его не бил. Он в туалете заперся.
— А люстру разбили?
— Да. Люстру — да...
— Почему?
— Потому что он мерзавец.
— Вот вы только что сказали, что он мерзавец. Значит, у вас была к нему неприязнь, — обрадовалась девушка.
— Не было.
— Валентин Константинович! — взмолилась она. — Поймите! Сейчас ваши действия квалифицируются как злостное, циничное хулиганство. Статья двести шестая, часть вторая. И наказываются лишением свободы сроком от одного года до шести. Но если есть причина, факт личной неприязни, то дело квалифицировалось бы как мелкое хулиганство. Двести шестая, часть первая. Там от шести месяцев до года. Понимаете, как это важно?
— Не было никакой неприязни, — сказал Валико.
К дверям народного суда подъехала белая «Волга». Из неё вылезли Нугзар с женой Тосей и респектабельный мужчина. К ним торопливо подошел Хачикян.
— Слушай, земляк... скажи, что пошутил, — взмолился он. — Зачем хорошего человека в тюрьму сажать?
— Ишь, какой умный, — сказала Тося. — А за люстру кто нам заплатит? Она, между прочим, три тысячи стоит. Венецианское стекло...
— Заплатим. Клянусь Альбертиком, через три года всё заплатим.
— Опять двадцать пять, — усмехнулась Тося. — Сколько можно повторять. Ни на какие ваши комбинации мы не пойдем. Отстаньте!
...В зале шло судебное заседание. Валико сидел за барьером, его охраняли два милиционера. Народу в зале было немного.
Сейчас перед судьями стоял Папишвили.
— Место рождения? — спросила женщина судья.
— Город Телави.
— Где сейчас проживаете?
— Садовая, семь, квартира пять.
— Где работаете?
— На третьей базе.
— Кем?
— Рядовой сотрудник.
— Что вы можете рассказать по поводу данного инцидента?
— В Москве есть станция метро, названная именем Багратиона, — прочувствованно начал Папишвили. — Когда я проезжаю мимо, у меня слёзы на глазах появляются. И сейчас, когда я смотрю на скамью подсудимых, у меня слёзы. Но это другие слёзы. Это слёзы стыда. Мне стыдно, что я тоже грузин.
Валико усмехнулся.
— Отвечайте по существу, — сказала судья.
— По существу: Мизандари ворвался в мою квартиру, злостно и цинично избил меня, браня нецензурными словами.
— И люстру венецианскую разбил! — выкрикнула с места Тося.
— Помолчи! — успокоил её респектабельный мужчина.
— У меня вопрос к потерпевшему, — сказала адвокат. — Почему вы взяли медицинскую справку не в тот же день, а только двадцать четвертого?
— Некогда было, — сказал Папишвили.
— А почему вы взяли эту справку не в районной поликлинике, а у хирурга другого района?
— Шёл мимо и зашел.
— Вы были раньше знакомы с обвиняемым? — спросил лысый заседатель.
— Издалека.
— Была между вами личная неприязнь? Папишвили посмотрел на Валико. Тот отрицательно качнул головой.
— Нет, — сказал Папишвили.
А во дворе суда, беспрерывно дымя папиросой, метался Хачикян. Неподалёку, на скамейке, сидели пожилой мужчина, парень лет двадцати пяти и мальчик лет четырёх. Хачикян отбросил папиросу, подошёл.
— Друг, — обратился он к пожилому мужчине, — по глазам вижу — ты хороший человек. Там хороший парень погибает, он его пальцем не тронул, а этот... — Хачикян запнулся, посмотрел на мальчика. — Нехороший справку купил, а адвокат совсем маленький девочка — что делают, кому в руки судьбу человека дают! Ей в куклы играть. Как брата прошу, пойдем, дополнительным свидетелем будешь...
— Не могу, — сказал мужчина. — Адвокат — моя дочь.
— А... — Хачикян враждебно посмотрел на мужчину, перевел взгляд на парня.
— А я её муж, — сказал парень.— Она нас из зала выгнала — стесняется...
— Хачикян! — выглянула во двор девушка-секретарь. — Что я вас по всей Москве должна искать?!
— Слушай, дорогая, зачем волнуешься? Мне сказали: свидетели пусть удалятся, я удалился. — И Хачикян боязливо засеменил к дверям суда.
Возле дверей стояли симпатичный молодой человек в дублёнке и милиционер.
— Слушай, друг, — уголком рта, чтобы не слышал милиционер, зашептал Хачикян на ухо молодому человеку. — У тебя глаза хорошие, сразу видно — хороший человек...
К зданию суда подъехал крытый фургон с зарешёченным окошком.
— Поехали!— сказал милиционер и пошел к фургону.
Прикованный к милиционеру наручниками молодой человек в дубленке двинулся за ним. У машины он обернулся к Хачикяну:
— Извини, генацвале, некогда... ...Теперь суд слушал Хачикяна.
— Место рождения?
— Дилижан.
— Где работаете?
— Армтуннельстрой-два. Шофёр.
— Что вы можете рассказать по поводу данного инцидента?
— Все могу рассказать. Этот... — Хачикян ткнул пальцем в Папишвили.
— Потерпевший, — подсказала судья.
— Да, потерпевший... открыл нам дверь. а Валико-джан...
— Обвиняемый...
— А обвиняемый ему говорит: «Здравствуй, дорогой». А этот потерпевший говорит «Извини, я в туалет схожу». А она, — Хачикян показал пальцем на Тосю, — начал кричать: «Милиция, милиция!.. »
— Значит, вы утверждаете, что обвиняемый не наносил побоев потерпевшему? — спросил прокурор.
— Конечно, не наносил. Пальцем не тронул, клянусь Альбертиком! Потерпевший заперся в уборной, а обвиняемый не смог дверь сломать.
